Литмир - Электронная Библиотека
В бананово-лимонном Сингапуре, в буре,
Запястьями и кольцами звеня,
Магнолия тропической лазури,
Вы любите меня.

Он уже торопится в другое место, на другую встречу, возможно, в загадочный Кривоколенный, с тем, с кем говорил по телефону.

– Десерт будешь?

– Нет, спасибо, я наелась. Очень вкусный салат.

– Ну тогда пойдём?

– Пойдёмте. Я вас провожу.

Он подзывает официанта, просит нас рассчитать, но, не дожидаясь счёта, просто оставляет деньги на столе. Мы встаём, проделываем весь обратный путь по лестницам, выходим из здания, затем снова огибаем круглую площадь и шагаем к метро.

Одна я возвращаюсь домой. Мне предстоит вернуть рыбок. В стакане с недопитым фруктовым чаем плавают плодовые мушки.

Глава 3. Безумный дневник

Я так боюсь этого человека. Боюсь, что он найдёт другую девочку, которую можно превратить в лягушку.

из дневника Со

Я сидела на кровати с телефоном в руке, оживляла и гасила экран одной кнопкой. Сегодня, вплоть до этой минуты, я забыла обо всём на свете, о том, что у меня была жизнь до Профессора и без Профессора. Скучная жизнь. Я категорически не хотела её больше жить. Сколько раз она шла вразрез с тем, чего я от неё ждала, но теперь она мне казалась безнадёжно тусклой и безжизненной. Рука Мастера протянулась ко мне. Эта рука реальна. Скажи мне кто-нибудь тогда, что есть в мире другие живые люди, я бы рассмеялась этому человеку в лицо, но мне нестерпимо хотелось с кем-то поговорить. Мне нужно было с кем-то поговорить.

Очнувшись от сладкого вяжущего гипноза, я вспоминаю, что у меня были друзья, которые знали меня задолго до поступления в Школу. Их было трое, и в сумме мы тесно дружили уже три года. «Они же ничего не знают, – думаю я, – и не должны узнать. Рот на замок».

Как бы мне ни хотелось, но придётся всё-таки жить свою прежнюю жизнь, по крайней мере, какое-то время. Профессор уезжает из города почти на месяц. Он – куратор приёмной кампании для молодых абитуриентов в регионах. Ему предстоит ездить по городам, проводя открытые мастер-классы, рассказывать о преимуществах и достоинствах нашей Школы. В душе поднимается горькое сожаление от одной лишь мысли об этом. Я боюсь, что за это время он забудет, что между нами произошло.

Я созвонилась с Ромой. Нет, я не врала Мастеру, когда говорила, что у меня нет молодого человека (ненавижу слово «парень», оно такое вульгарное) – на кривой отношений мы находились попеременно где-то между серединой и конечной точкой, но, как я идеалистически полагала, оставались близкими друг другу людьми. Мы договорились встретиться в сквере Героев Пограничников – так называл его Рома, а я не знала, верить ему или нет, и не называла его никак.

– Пожалуйста, возьми вина. Побольше! – сказала я ему по телефону.

На улице было уже темно, низко, будто под тяжестью накопленного дневного жара, висело истыканное звёздами чёрное небо. Он сидел на траве, прислонившись к дереву, поставив перед собой ноутбук – лицо подсвечено светом от монитора. Я вздрогнула от узнавания – несколько часов назад я так же сидела на полу красной комнаты. Я выдернула его с работы, и здесь, на траве, он продолжал работать, ожидая меня. Мы предпочитали траву скамейкам, которые были уже заняты чёрными силуэтами, будто грубо вырезанными из бумаги, курившими и гоготавшими во весь голос. Я с размаха плюхнулась рядом с ним на расстеленную для меня куртку. Он рано выходил из дома и всегда брал с собой куртку, чтобы я не замёрзла, если вечером мы встретимся, хотя мы не договаривались о встрече заранее. А может, это он всегда мёрз?

Я была возбуждённая, радостная, стремительная, напористая. Говорила быстро и громко, больше захлёбывалась смехом, чем говорила. Я горела от нетерпения в подробностях рассказать ему, что у меня произошло, что мир мой сделал смертельное сальто, но напустить на это такого тумана, чтобы он ни о чём не догадался, но что-то почувствовал.

Он купил две бутылки красного вина, густого и крепкого.

– Риоха, – сказал он, когда я взяла у него бутылку.

Мне нравилось название, звучащее как страстный вздох – Риоха, но я больше любила белое вино. Я жадно присосалась к горлышку и сделала три больших глотка. Горло обожгло горечью, по подбородку стекла тонкая струйка, я вытерла её тыльной стороной ладони.

Его лицо было бледно-холодным и сосредоточенным. Я не могла спокойно смотреть, как он работает, хотелось взять его за плечи и растормошить, расцеловать в щёки, смачно причмокивая, обхватить за шею и душить в объятии, пока он не начнёт непроизвольно кряхтеть от моего приступа нежности. Мне необходимо было выместить энергию и восторг, вызванные встречей с Профессором. Я закрыла его ноутбук, опрокинулась спиной на траву и расхохоталась так, словно под действием вуду.

Я хотела вечеринку, но не такую, как была на озере. Наши вечеринки были камерными. Мы встречались вчетвером: я, мой Рома, моя Рита и её Артём. Иногда, когда кто-то из нас отлынивал – втроём, но чувствовали, что чего-то не хватает, и всеми силами пытались вернуть потерянный элемент. Иногда к нам кто-то присоединялся, мы принимали, не отталкивали, но это была ещё одна возможность продемонстрировать другому нашу идеальную совместимость. Я всегда больше любила чётные числа. Когда мы вливались в большую компанию, тоже старались не расставаться – я хвостом следовала за Ритой – она была более открыта новому, а Рома и Артём, более сдержанные, и вовсе вставали как вкопанные на месте и, тихо переговариваясь, наблюдали за происходящим.

Я полюбила Риту под песню Ланы Дель Рей Summertime Sadness с первого глотка коктейля из водки и ананасового сока, которым она меня угостила, а потом появился Артём, и его я полюбила за то, как он на моих глазах завоёвывал Риту. Однажды он выпрыгнул из окна второго этажа, чтобы догнать её на улице, когда она, как предполагала, незаметно вышла из комнаты и закрыла дверь снаружи на ключ. Мы были четвертинками пазла, идеальной компанией.

Обычно мы пили вино из одной бутылки, шатались по старому центру, сидели у меня в Подколокло, или у Ромы в Лялином переулке, или в съёмной квартире Риты и Артёма на Бауманской – всё было рядом, везде можно было дойти пешком. Наши встречи продолжались с прежней регулярностью, даже когда в моих отношениях с Ромой появилась неопределённость. Ребята смотрели на нас с видом «чем бы влюблённые ни тешились – всё равно помирятся, всё равно будут вместе».

Мальчики любили смотреть футбол, а мы с Ритой любили целоваться, по-настоящему, взасос, страстно. Началось это по моей инициативе. Когда мы, раскрасневшиеся, отрывались друг от друга и, удивлённо моргая, поворачивались к мальчикам, они с хрипом в голосе говорили: «Прекращайте ваши лесбийские игры!» Часто они уходили, оставив нас вдвоём. А мы улыбались и, захлёбываясь смехом, говорили: «А вы-то так не можете!» Бог знает что было у меня в голове (я хотела заставить Рому ревновать к подруге) – я была просто безумно счастлива, так любила нас и наш тесный мирок.

Зимой, собравшись у кого-нибудь дома, мы играли в наклейки – игру, которая моими усилиями стала нашей традицией – я привезла её из Новосибирска, где мы играли в наклейки с именами философов, а теперь писали на бумажках всё подряд – героев кино, актёров, музыкантов, художников, в том числе тех, с кем были знакомы. Потом пьяные, выдохшиеся от смеха, вчетвером засыпали – девочки на кровати, а мальчики на полу. И так каждый раз на протяжении трёх лет.

– Откуда ты такая пришла? – спросил Рома, убирая компьютер в рюкзак.

И я сбивчиво рассказала, чем сегодня занималась, надеясь, если он не спросит, утаить от него некоторые детали.

– А где вы встречались? – спросил он, будто прочитав мои мысли, хотя всё было написано у меня на лице.

11
{"b":"844749","o":1}