— Sie wissen, was Sie angerichtet haben, Sie wissen, dass Sie schuldig sind, dass Sie ein Bösewicht und ein Ungeheuer sind, Sie sind schlimmste Kreaturen, die ganze Welt hasst Sie und wird Sie für immer hassen, jede Zentimeter Ihres Körpers und Ihre Seele, die es nicht gibt, jeden Zentimeter Ihrer Quasi-Seele, jeden Menschen auf der Erde möchte, dass alle folgenden Momente Ihres Lebens von verschiedenen Qualen erfüllt werden, und ich wünsche das mehr als jeder andere, und ich habe auch die Kraft und Stärke, obwohl ich fast neunzig Jahre alt bin, alles so zu machen, dass selbst Zwerge, wenn Sie bis zur unvollständig Erholung erhängt und dann entkernt und geviertelt werden, so dass danach sogar die Zwergs in Zobburg, in denen Sie landen, Ihre Haut abreißen, sie dann mit einem Tischler-Arabin zurückkleben, sie mit einer Flamme eines Flammenwerfers trocknen und sie dann wieder abreißen, Sie werden nie wieder schlafen und essen und Sättigung genießen können, aber wenn Sie mir jetzt ehrlich antworten, dürf Sie sitzen bleib. Warum Sie haben Bruno Schulz getötet [174]?
Пока Честь имею говорил, Л.К. стесал кожу с покрытых старческими пятнами запястий.
— Felix Landau hat meinen Zahnarzt Löw getötet [175].
— Das ist eine Lüge. Vergessen Sie nicht, dass wir mit einem kurze Blick auf Ihr Rasiermesser sofort wissen, wie viele Schüsse Sie mit Ihrer rechten Hand abgegeben haben, wie viele mit Ihrer linken Hand, den Namen des Apothekers, von dem Sie 1923 Opium gekauft haben, und dass Sie am dritten Gang der Haustür ein gewiss Hauses in Düsseldorf gut Bescheid wissen, dass Drei Kacheln abgebrochen sind und eine gespalten ist, aber im Nest legt [176].
— Ich hatte Angaben, — тут же, морщась от боли, — über diesen Schulze, solche, von denen niemand etwas wusste [177].
— Natürlich wird meine nächst Frage sein, was das für Angaben sind [178].
— Erstens sprach er schlecht und unangemessen gegen das Dritte Reich und gegen mich persönlich. Er hatte eine Vorliebe dafür, Deutschland und seine treuen Söhne zu beleidigen [179].
— Zweitens [180]?
— Zweitens, Sie müssen in Erwägung ziehen, dass das sehr geheim ist, dieser Schulz plante eine Art Sabotage und wusste Bescheid und hatte auch Dokumente, die er nicht besitzen sollte und von denen er nichts wissen sollte [181].
— Was für Art von Sabotage und hängt sie mit den von Ihnen erwähnte Dokumente zusammen [182]?
— Ich weiß es nicht genau, aber die Dokumente bezogen sich auf einen bewaffneten Konflikt in Voinburg [183].
— Und wo denken Sie befindet sich das [184]?
Он молчал.
— Wussten Sie, dass Schulz fliehen würde [185]?
— Nein [186].
— Ich erinnere Sie an das Rasiermesser, den Kleber und das Nest im Fliesen [187].
— Ja [188].
— Woher [189]?
В допросную ввалился красноармеец, перехватил принесённый им пехотный пулемёт за кончик дула и прикладом нанёс несколько ударов в область колена левой ноги, тщательно целясь, чтобы не повредить клеть. Переводчик, услугами которого они пренебрегли. Гюнтер упал, взмахнув руками сильнее, чем требовалось, намеревался, очевидно, ударом о стену и пол стряхнуть грызших его существ. Аккуратно установив пулемёт на разболтанные сошки, вздёрнул его, поставил в угол, спиной к двери. Фашист застонал, переводчик вышел.
— Ich muss wissen, wie Sie auf Schultz‘ Flucht aufmerksam wurden und wer Ihnen und dem Reich seine Beleidigungen und die von ihm aufbewahrten Dokumente gemeldet hat [190].
— Jemand Namens … Ich kenne seinen Namen nicht [191].
— Woher kennen Sie dann diesen Menschen [192]?
— Er sagte, er sei Löws Neffe [193].
— Der Löw, den Landau ermordet hat [194]?
— Ja [195].
Открылась дверь, на манер тарана внесли срезанное дуло Т-34. Положили на пол, по команде переводчика «кругом» подняли и, сделав один разгонный шаг, вонзили под дых. Он согнулся, дуло отвели, сбили с ног в подбородок, немец стал хватать ртом воздух. Они вышли, каждый счёл своим долгом наступить на отброшенную ногу, опять же, выше клети. Возвратился переводчик, вновь вздёрнул в подобие прежней стойки. Ждали, пока он сможет дышать и говорить.
— Впредь я бы просил не прерывать допрос без необходимости, — бросил он вслед, тот, не отвечая, вышел. — Der Neffe Ihres verstorbenen Zahnarzt. Unter welchen Umständen haben Sie sich getroffen? Es ist schwer vorstellbar, dass ein Jude, und der Neffe eines Juden ist fast immer ein Jude, ein Treffen mit einem solchen Monster wie Ihnen suchen würde, um einen weiteren Juden zu verleumden [196].
— Ihre jüdischen Angelegenheiten verwirren mich [197].
Л.К. рванулся в оковах, он в этот момент оказался перед сбросом воды в очень далёкий низ, но ощутил ответственность за них обоих, гнев опустился.
— Als Antwort auf meine Frage sollten Sie die Umständ beschreiben, unter denen Sie Löws Neffen getroffen haben [198].
— Nachts auf Varfolomeevskaya im Laternenlicht [199].
— Was haben sie dort vorgehabt [200]?
— Wir spazierten [201].
— Mein Kollege erzählt mir, dass es in der Nähe eine geschlossene Apotheke gab und im Schatten ein Kraiovets Sie als angeblich Toter belauscht hat. Behaupten Sie immernoch, dass Sie einfach nur spazierten [202]?
— Sie wissen sowieso alles, wieso fragen Sie dann mich [203]?
— Wir wissen nicht alles, die induktive Methode ist nicht Tasmanien, sonst glauben Sie mir, würden wir uns nicht mit so einem Trottel und Tausenfuß wie Sie treffen. Mit so einer verdammten Puppe, einer zweiten Geige für einen Verrückten wie Sie, so einem Vampir und Kannibalen, so einem Drakula Tepes wie Sie, so einem Abschaum und einer Schnecke, die von der ganzen Welt gehasst wird, dem Kot eines hirnlosen Nashorns, Schmutz auf dem Gesicht der Welt, einem Mörder des Lebens, der die Achseln des Todes leckt [204]…
За дверью послышалась возня, грохот, брань на русском, иврите и арамейском, звук удара, ещё, они ввалились, таща под руки бесчувственного переводчика, аккуратно положили в противоположный от него угол, встали вокруг тесно, толкаясь плечами, извлекли на свет хуи, собрались с мыслями и по очереди, в разное время открыли поток, кто-то двинул кулаком, он упал, все постарались направить в голову, в особенности в поддувало, чтоб потом не жаловался, он отчётливо понял, что непременно бы присоединился, даже если бы не смог выдавить из своего старческого пузыря ни капли, просто стоял бы над ним с обнажённым; со своих мест они слышали, как он сопротивляется, то и дело среди сапог мелькало его дёргавшееся сморщенное лицо, когда закончили и отряхнулись, нестройной гурьбой выволоклись, не забыв переводчика, так и не очнувшегося, он медленно стал подниматься из лужи мочи, яростно охаживая лицо рукавами.
Утро следующего дня они встретили на опушке Броницкого леса. Л.К. сидел статуей в кресле, он гонял пауков в телеге. Это продолжалось около часа, потом разбавилось выходом из чащи подпольщика, с ног до головы перемазанного грязью и лоснящимся мазутом, в относительно новых сапогах малого, однако, размера, мыски пробили пальцы в чёрных портянках, земля прочно сидела в дуле винтовки и ушах. Он не заметил их или не желал обращать внимания, медленно прошёл мимо, они тоже забыли и думать, не успел тот поравняться с телегой, Л.К. вообще, возможно, и не думал.
На кладбище подъехал к одному из памятников. Он углубился в захоронение, переписывая имена и даты в кожаный блокнот на спирали. Потом ели сухари с гороховым концентратом у могилы, которую он выбрал. На гранитной плите значилось имя: Лукiанъ Прохоровъ и годы жизни: 1830–1895. Раньше он, возможно, взревновал бы, но в восемьдесят семь спектр его чувств сильно убавил.
Покинули кладбище к полудню, Л.К. кратко ознакомился с записями, и караван ушёл на Варфоломеевскую к закрытой аптеке Рейнса. На месте он тяжело слез с козел, взятой из телеги кочергой в несколько ударов выбил широкую квадратную фанеру, вставленную в проём, подкатил его смотреть. Сам, чувствуя, что уже просто не выдерживает, убрёл поднакопить силы духа. Когда он возвратился, Л.К. знал, что Гофман в хоральной синагоге. Они нашли внутри нескольких красноармейцев, те разбирали трупы. По предъявлении бумаги позволили остаться. Сыщик начал работать по вздувшимся, перепутанным телам, указал на искомые части, их оттащили в сторону. Карманы брюк были отрезаны, в пиджаке зашиты, но пусты.