Ябритва, которого библиотечная экспансия подчинила своей воле со всеми потрохами, закончил обвозить читателей, те из-за шаров во рту могли ему только кивать и тыкать пальцами. З. сдвинул передовицу на ту часть стола, куда он должен был подкатить, вынул влажную от слюны сферу и подпёр двумя пальцами физиономии. Быть может, это подвигнет его бросить то, чем он решил призаняться. Рядом со столом скрипнули оси остановившейся этажерки. З. отчего-то знал, что они под неусыпным надзором библиотекаря или кого-то вроде, кто сам или через посредство слуг сумел принудить неистового, в общем-то, пацана, оттого следовало казать себя, не вызывая подозрений и делая сорт, что имеешь сопричастие литературе. Чтобы дать ему законное основание остановиться у его стола, он сделал вид, будто желает получить из телеги наиболее ловко написанную книжицу, не убирая указующих от изображения.
Известие принудило к немедленной перемене планов. В скором порядке они отбыли с эскортом осведомителей — тем велели держаться в стороне и не приближаться без сигнала — на Хитровку, к локации похорон, только через них было явлено событие, о месте говорить пока не приходилось.
Потеплело, с неба сыпал редкий снежок, кружившийся особенно долго и красиво. Вокруг могилы топтались полицейские Мясницкой части, поглядывая исподлобья, совершенно не выражая расположения. Рядом стояло сильно превышавшее по ширине очертания могилы ограждение, на нём висели доказательства по делу, а именно несколько афиш, призывавших всех желающих в такой-то день и час присутствовать.
— Гроб несло четверо человек, — начал осведомитель, наблюдавший почти всю церемонию и, как про него донесли, охотно выкрикивавший мнения, когда среди надгробных речей начался спор. — Они шли со стороны…
— В какой день появились афиши?
— За день до всего.
— Не видели, кто клеил?
— Сам не видел, однако разумею, что из окрестности многие видали.
— Вообще, у вас так заведено — оповещать подобным образом о похоронах, или это связано с личностью покойника?
— По мне, так связано с личностью. Я вообще впервые вижу, чтоб хоронили на рыночной площади, под окнами, хотя сперва они, вроде, хотели на кладбища его нести.
— Вы намеренно выразились, используя множественное число?
— Намеренно.
— Ладно, посмотрим.
— Народ, кто видел афиши, тоже присобрался посмотреть. Его вынесли откуда-то со стороны Хитровского переулка. Люди выстроились в шеренги с двух сторон от маршрута. Не успели сделать по площади и десяти шагов, как на них напали агенты полиции.
— Опишите нападение в подробностях.
— Двое агентов с деревянными дубинками выскочили из толпы и начали охаживать носильщиков по плечам. Пришлось поставить гроб и достать из-за пазухи части сети.
— Гроб был открыт или закрыт?
— Открыт.
— И все видели покойника?
— Ну, соответственно.
— Продолжайте про нападение.
— Ну так вот, все четверо под градом сыпавшихся ударов достали части сети и начали сращивать те в одну большую, уж не знаю, кто надоумил их на это.
— Пытались ли агенты напасть на гроб или потревожить покойника?
— Да как тут разобрать, что у них на уме было? Покойника они не трогали, а колотили носильщиков, покуда те не срастили сеть и не запутали обоих так, что те могли только семенить, ещё и спинами друг к дружке. Так под общий смех и усеменили.
— Далее.
— А что далее? Подняли гроб и понесли. Потом опять остановились и принялись ругаться, на какое кладбище переть, определяясь меж Калитниковским и Ваганьковским.
— А потом похоронили за рынком?
— Ну, соответственно.
Он дал понять, что это в высшей степени странно, и он, о Господи, он второй раз в жизни дал понять Лукиану Карловичу, что пребывает в недоумении. Он справился с собой, это удалось впечатляюще, внимательные взгляды мясницких полицейских могли различить разве что дрожание мочек, но они плохо знали его обыкновения и не стали бы связывать это с замешательством.
— Прежде, чем вы вновь заговорите, попрошу вас не упускать ничего существенного.
— Да я и так, как будто, не упускаю.
— Что делает вам честь, бейте же.
— Ну, они ругались и ругались, так что зритель церемонии, то бишь окрестный народ, начал изъявлять недовольство, тем более все видели, что в углу ожидает яма и два могильщика с уступами. Услыхав ропот, как будто примирились и продолжили шествие. Однако тут их постигла новая напасть в виде дерьма, прошу прощения, фекалий, перемешанных для крепости с портландцементом и составленных в виде птиц, кто-то из зрителей бросил их прямо в открытый ящик.
— Не видели, кто бросал?
— Не видал. Это, как я разумею, было совершено из задних рядов, а может и вовсе не из рядов, а походя из-за тех.
— И что дальше?
— Понятно что, пришлось гроб закрыть.
— Откуда взялась крышка?
— Была приставлена неподалёку к столбу.
— К какому?
— Да вот же, к тому белокаменному столбу.
— Относительно того места, где носильщикам пришлось остановиться, когда в гроб бросили птиц?
— Да прямо напротив столба. Да, теперь я увязываю и припоминаю, именно напротив столба.
Он покосился на Л.К.
— Ещё один вопрос. Перед тем, как закрыть гроб, извлечены ли были птицы?
— Да уж были, не хоронить же покойника вместе с дерьмом, ну то есть… надеюсь на ваше понимание сего словесного казуса.
— Относительно его я имею понимание.
— Но не относительно остального?
Он ещё раз выругал себя за слабость, постарался продолжить наиболее круто.
— Потом, говорите же, что было потом?
— Я, вроде, видел, что птиц захватили агенты из Мясницкой части и приобщили к материалам дела.
Он почувствовал потерю малейшей инициативы. Обыкновенно в таком случае на выручку приходил Л.К., он знал, что если Л.К. пришёл на помощь, то дело плохо, если помалкивает, ещё куда ни шло, но теперь от того мало что было слышно, и, если бы не назревавшая допросная катастрофа, он бы уже сам начал хлопотать вокруг него.
— А когда они подошли к могиле? — сам того не желая, превосходно зная, что вопрос отвратителен, что до появления их у ямы могло случиться нечто существенное, к чему уже нет возврата.
— Могильщики отказались его хоронить.
Л.К. зашатался и был вынужден опереться о руку одного из стоявших поблизости агентов. Во время допроса они двигались по следам процессии.
— Как объяснили нежелание?
— Сперва осведомились, он ли это? Им было отвечено, что он. Тогда заявили, что тот не должен лежать в земле окрестности, поскольку никогда не попадал на каторгу, и что он не настоящий, а квазифартовый. На это носильщики возразили, что только в недавнем времени он возвратился из Акатуя, где «сбивал пепелок». Вступая в ожесточённый спор, могильщики заявили, что он-де только пепелок там и сбивал, а другие там свои кости до крови сбивали. Тут носильщики, как видно, сообразили, что могильщики вовсе чужды блатным перлам, раз глаголют такую дурь, поставили гроб рядом с ямой, велев под угрозой воздействия силой приниматься за дело, как только будут сказаны надлежащие случаю речи и им будет подан знак вроде того, какой вы, Лукиан Карлович, подаёте нам, то бишь осведомителям, по вашему делу.
— Далее, прошу не останавливаться.
— Произносились те самые объявленные речи, которые, — как понятно, ибо, я надеюсь, вы уже успели постичь дурной характер этих носильщиков, — превратились в перебранку, однако и вместе с тем из них можно было извлечь много полезных сведений о покойном.
— Давайте условимся так. Носильщиков четверо и вы для удобства станете называть всякого из них НОси1, НОси2, НОси3 и НОси4. Вообразите их образы, сообразуйте каждый из тех с означенными мною кодами, потом переходите к пересказу речей.
Некоторое время он стоял, закрыв глаза.
— Первым стал повествовать НОси1. Сразу же он затеял какое-то штукарство, именуя его Изом, вроде как давая понять, что был поблизости от его жизни, но не смерти, и является самым скорбящим из всех четверых и уж тем паче из всех, кто скорбел из собравшихся по афишам, а из оных некоторое сожаление, как мне думается, питали только те, кого находила поданная им шамовка. Из запомнился нам лихим человеком, однако чтившим закон. Самый частый завсегдатай «Каторги», ага, начали перебивать его, он-то в «Каторгу» и ходил только, чтоб свой кабак устроить и с него иметь, вот все выверты и изучал. Похоже, всякий из четверых ваших НО приготовился к тому, что окрестные станут его перебивать, чем прикрывали и хорошо прикрывали готовность к тому, что перебивать и склочить станут и они сами.