С биноклем на стене Л. обозревал всё, высматривая спешащих с докладом квазинордов либо криптонордов, их было решено бросать в пользу расследователей, если все квазинорды состояли при деле. Иногда виделись компендибусы, если бы он лучше знал, кто из кого к какому компендибусу приписан, мог бы прогнозировать арест того или иного фигуранта. Поступали сведенья, сразу отправляемые к Л.К., он носил лично. Тот неохотно покидал башню, предпочитая составлять схемы, склоняясь над бумагами в их кабинете, ещё и ещё пересматривая таблицы вероятностей и сверяя их с имевшимися прогнозами. Л. возвращался на стену, приманивал репортёров, спуская тем сеточную сумку со свитками, исписанными зашифрованными официальными комментариями, с уполовиненными початками чинквантино, из которых торчали шифрограммы «Земли и воли», с бутылками, выловленными в разное время на разных меридианах, там, вроде, перекатывались мольбы о спасении и иные сообщения, с набором мало подходящих друг к другу форм, ржавые части польских доспехов, валявшиеся в башне и несколько серебряных крестов с распятой фигурой. Но чьей? Из вышеперечисленного репортёры завладели парочкой Иисусов и сетью, но для операции требовалось само по себе их внимание, его приходилось время от времени подогревать.
Сбиваясь и перебивая, подхватывая невольно прерванную от нехватки воздуха повесть, они поведали историю страшной коллизии, которая только и может приключиться, когда в операции задействованы многие недавние обыватели, плохо пригнанные друг к другу.
Для ареста микуловского ребе требовалось пять свободных ОНгсО. Те начали плакать уже при компендибусах, когда даже ещё не появились норды, и плакали именно перед тем крыльцом, с которого, после всех выявлений, предполагалось его свести. Л. сильно хмурился, думая, что либо виновна повседневная бюрократия ради бюрократии, которой, как будто, не стоит ждать в операциях Третьего отделения (однажды граф Бенкендорф, начальник III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии издал следующую резолюцию: «преступные люди, да будете вы удостовѣрены, что невиннымъ жертвамъ вашей алчности проложенъ прямой и кратчайшiй путь къ покровительству государя». Велел разослать её всем «преступным людям» империи, а если не разослать, то довести до сведенья, и купно с тем новый порядок. Резолюция ушла в V экспедицию, где толком не сообразили, что с ней делать, долго проверяли на цензуру, пытаясь понять, не является ли это очередным изданием, разрешено ли сие сочинение, новое оно или уже проходило через них, не окажется ли обращение на публичных афишах, а если окажется, дозволительно ли оное, и прочее подобное. Потом, когда документ обошел экспедицию в три круга, какой-то чиновник переслал его во II. Там взялись с ещё большим жаром, сличали с заведёнными на сектантов, фальшивомонетчиков и раскольников делами, полагая — бумага не что иное, как доказательство против одного из них, а когда эта версия потерпела фиаско, пришло решение проверить, не является ли сие запрещённым посланием из мест заключения, например, с Зерентуйской каторги, а когда оказалось, что не оттуда, сразу отнесли к «крестьянскому вопросу». Никто, однако, не знал, каким боком к нему привлечь, тогда решили произвести несколько экспертиз в I экспедиции. Первая показала, что текст является сильным средством давления на «состояние умов», тогда записка немедленно была внесена во всеподданнейший доклад Е.И.В. Её сразу отнесли к злоупотреблениям высших и местных государственных чиновников, выявили причастность к срыву рекрутского набора в четырёх губерниях, неудачному исходу дворянских выборов и едва ли не к оскорблению царской фамилии. Кроме того, по прочтении несколько чиновников среднего и высшего звена начали опасаться осуществлять репрессивные категории в той мере, в какой обыкновенно привыкли. Пока думали, как поступить с данным образчиком подрыва политики и веры, резолюция оказалась в IV экспедиции, и там немедленно началась решительная свистопляска. Документ уже имел в Третьем отделении дурную славу, а здесь решили кое-что присовокупить, после чего наконец-то стала ясна причина недовольства крестьян, протестных движений в дальних губерниях, подобных сведений о видах на урожай, столь скверного содержания донесений из действующей армии и с пограничья, увеличения контрабанды, самодурства на местах и отвратительного снабжения продовольствием населения. Выудив из документа какие можно грехи, начальник четвёртой, что приходился добрым знакомцем начальника третьей, предложил и ему. Тот взял, поскольку уже был наслышан о дьявольском документе, поступившем в оборот, ещё когда он ходил в коллежских асессорах, да и загадочных происшествий в его ведомстве скопилось предостаточно. Ниоткуда появлялись группы иностранных шпионов, собрав всякие, какие только им занадобится, сведенья, они так же странно исчезали в никуда, объявляясь вновь в соответствующих ведомствах своих стран и всё там докладывая, будто им были известны какие-то воздушные коридоры и потусторонние порталы; граф Бенкендорф умер, не дождавшись искоренения взяток и мошенничества в казне, его резолюция пропала в недрах архива), либо стоило всех нордов поменять местами с ОНгсО.
Корабли, поезда и дилижансы в то время ходили в порты и на станции особенно неединично — кому-то в очередной раз стукнуло в голову развезти по миру ящики с фейерверками. Прекрасно о том осведомлённый, И. выслал из выколотой окрестности ощутительно писем, тексты которых кропали артели переписчиков. Содержание не отличалось кардинальным образом, представляя собой предложение приобрести новейшую модель машины для бега. Подписывалось всё это именем барона Карла Дреза, кроме того, прилагался чертёж помянутого устройства и краткое перечисление его преимуществ. Почти никто из полутора тысяч ферм, плантаций и виноградников предложением не заинтересовался, большинство и не ответило, порадовавшись, что к ним под окна не явился коммивояжёр с самой херовиной в руках.
…на месте каждого убийства или развороченной комнаты лежало коммерческое предложение, на сей раз посвящённое не велосипеду, а гренадёрской, в предложении она обозначалась «промышленной», мясорубке. В окрестностях нескольких ферм возникли такие, по преимуществу в лесу, но не в чаще, с расчётом на скорое обнаружение, со следами деятельности. Владыки подворий, — задействована была почти вся Европа и северные королевства, где во множестве выпасали коров, — впечатлились демонстрацией, к тому же в газетах прошла череда публикаций относительно убийств и промышленных мясорубок, где поминался покойный Дрез и перечислялись его достижения на ниве конструирования.
В плуге две лошади никогда одной масти. Земля — уже сам не помнит, владеет или арендует. Во втором случае существен ряд биографий глубиной в триста лет, тяжких обид и братаний, женитьб живодавом, замятых убийств, издевательств над слабоумными детьми, наиболее раннее развитие подобного. Ведь там, где колонизаторы захватили у коренных жителей — самые крепкие традиции кормиться от земли, максимум сдать сарай подле озера для ледника. Сплошь кубы его, плужные снегоочистители, и, главное и самое жуткое: он нарастает, точно как хозяйство, правит бал, даже когда в упадке. Последствия всегда следуют хвостом, с годичной задержкой, под ступнями, жадными до травяного полога, засеянное поле, а сзади через луг бегут прорвавшиеся кредиторы, страховая компания подмухлевала в договоре только вид засухи, а он стоит с незаряженным ружьём, непоколебимый — зная, что земля прокормит.
Фермерам, лишившимся работников, было предложено забрать установленные поблизости махины; прочим — ждать запчастей. Оплата по получении. Первые волнения начались, когда оставленные в лесах и полях образцы изъяла полиция, а хозяйственники, многие весьма крепкие, стояли на своём. Их мясорубки есть их мясорубки. Зачастую в их распоряжении имелся больший человеческий ресурс, чем в захолустных полицейских ведомствах и околотках, с этим яростным возмущением приходилось считаться. По второй половине, дожидавшихся поступления мясорубок и готовивших деньги для оплаты, разнёсся веский слух, что детали давно поступили, но задержаны таможней и прочими безалаберными чиновниками; половина желает взятку, а другая глупа и объята бюрократическим пламенем. В тех местах началась волна, в то время как он сделал третью рассылку. Суть послания им не мог растолковать никто, кроме подписи, оказавшейся настоящим бичом для адресатов (Карл Дрез). Почти все приняли это за угрозу, а некоторые придали ей характер принуждения немедленно принять на баланс уже поставленные мясорубки и перечислить плату. Они чувствовали себя церковными мальчиками-хористами против епископа, самыми широкими на свете шляпками против управляемого неподдельным интеллектом гвоздодёра.
