Мучимый сомнениями, имам отправил своего человека к Ажар. Он велел сказать молодой женщине, разумеется, так, чтобы не слышали чужие уши: «Если хочешь остаться в живых, согласись быть женой Адилькерея. Я же придумаю способ, чтобы прикрыть ваш грех с Ерке Куланом, и сумею убедить султана сменить гнев на милость».

Неутешительный ответ для имама принес посланец. Ажар сказала: «Сильна моя любовь к Ерке Кулану, и я не смогу оставить его даже ради жизни. Груз несчастья взяли мы на свои плечи, и пусть свершится предначертанная нам судьба».

Вот почему и отправился имам к хану через несколько дней после прибытия того в Крым. Вот почему сидел он сейчас перед Узбек-ханом.

Закончив свой рассказ, имам поднял взгляд на хана. Лицо того было сумрачно и не предвещало ничего хорошего. Старик подумал, что он все-таки поступил правильно, не осмелившись сам вынести приговор влюбленным. Ханы как орлы. Они видят то, что для других скрыто за краем земли, и потому решение их всегда мудро.

Узбек-хан поднялся с ковра и стал расхаживать по шатру. Потом он остановился перед имамом, и тот торопливо склонился перед ханом.

– Ты можешь идти, достойнейший имам. Ты сделал правильно, что пришел к нам. Мы пришлем к тебе человека, который скажет наше решение и укажет, как следует поступать с отступниками.

Старик, пятясь, вышел из шатра.

Узбек-хан долго смотрел в одну точку, но думал он совсем не о рассказанном имамом. Мысли хана были далеки. Он сразу мог дать совет имаму, но отсрочил его. Конечно, и Ажар и Ерке Кулан достойны смерти. Что из того, если юноша чингизид. Он, Узбек-хан, опора ислама в Золотой Орде, не должен знать снисхождения ни к кому. Если бы заповеди пророка нарушил его сын, он поступил бы так, как того требуют законы ислама. Завтра Узбек передаст свое решение имаму, а пока пусть народ с трепетом ждет его слова. Чем дольше продлится ожидание, тем значительней покажутся народу слова хана.

Узбек хлопнул в ладоши. В шатер неслышно скользнул туленгит и остановился в ожидании приказа.

– Что слышно с пути? Далеко ли караван?

– Гонца не было, мой повелитель…

Хан махнул рукой, и туленгит исчез. Узбек опоясал себя поясом с висящими на нем саблей и кинжалом и вышел из шатра.

Солнце поднялось высоко. Невидимое отсюда море рокотало за холмами тяжело и грозно.

Узбек-хан постоял, дожидаясь, когда глаза его после полумрака шатра привыкнут к ослепительному свету, и медленно пошел в сторону моря. Едва поднялся на увал, как увидел его совсем рядом – огромное, без берегов, в серебряной, сверкающей чешуе. Море мерно катило зеленовато-синие волны на песчаный берег.

Хан глубоко вдохнул прохладный солоноватый ветер и присел на серую глыбу известняка. Прищурившись, Узбек различил вдали белые точки – это носились над морем, то взмывая в голубую синь неба, то падая к сверкающей, в искрах света воде, чайки. Узбек-хан следил за их полетом, а мысли его вновь вернулись к тому, о чем он думал на рассвете, проснувшись от страшного сна.

Золотая Орда. Ради нее все поступки, все дела, все помыслы. Казалось бы, о чем беспокоиться: он, Узбек-хан, добился, что нет государства ее сильнее и могущественнее. Никто не смеет обнажить против Орды меча, страшась грозного ее гнева. Стоять ей нерушимо, вечно.

Узбек-хан невесело усмехнулся. Нет на земле ничего вечного – он это знал хорошо. Даже золотое солнце всходит в определенное время и, пройдя начертанный ему создателем путь, гаснет за краем земли, отпылав напоследок зловещим красным светом. И нет такой силы, которая заставила остановиться светило в зените хотя бы на один миг. То же происходит и с государствами. Узбек-хан вспомнил персидского царя Дария, Искандера Двурогого, своего предка Чингиз-хана. Они были великими полководцами, создавшими великие государства. Но настал срок, и, достигнув зенита славы, блеснув яркой звездой, государства каждого из них стремительно покатились вниз, рассыпались на мелкие осколки, похоронив под тяжестью междоусобиц былое величие. Придет пора, и эта участь постигнет Золотую Орду.

Узбек-хан знал, что так оно и будет, потому страшился будущего. Грех роптать на всевышнего, но слишком уж короткий определил он человеку век. Кажется, только вчера поднял хан свой меч на Елбасмыша и сел на трон Золотой Орды, а конечная, главная цель по-прежнему далека, как и в первый день, когда его назвали ханом. Сильно его государство, преданные воины охраняют границы, а удовлетворения нет, потому что не осуществилось главное. И когда оно осуществится, сам Узбек-хан не может с уверенностью сказать.

Решаясь на убийство двоюродного брата, Узбек мечтал, став ханом, раздвинуть границы Золотой Орды от кипчакских степей до Багдада и Шама, присоединить богатые города Мавераннахра. А единственное, что ему удалось, так не дать объединиться врагам Орды. В Сердней Азии добрый десяток правителей, и она не обладает той силой, какую представляла при Кайду. В Мавераннахре сидит хан Кебек, в Хорезме – Кутлук Темир, Хорасаном правят потомки Джагатая. И Афганистан, и Кавказ, и Иран, и Ирак, и Сирия живут своей жизнью – почти не подчиняясь тем, кому должны подчиняться.

Глаза Узбек-хан сделались прозрачными и холодными. Не отрываясь, смотрел он на бушующее море. Ему подумалось, что жизнь схожа с морем. И в ней много таинственного и непонятного, а жизнь каждого человека подобна волне, стремящейся к берегу, где ее ждет конец. На смену одной волне придет другая. И так будет до бесконечности.

Обширна площадь перед новой мечетью, но и она не вмещала всех желающих. Люди стояли тесно, дышали друг другу в затылки, во все глаза глядели на высокий деревянный помост с повисшими над ним двумя ременными петлями виселицы. Вислоусый палач с жирным лицом и тусклыми глазами медленно расхаживал по помосту, трогал сильной волосатой рукой, проверял на прочность ремни.

Ждал палач, ждали зрители. Тихий гул стоял над площадью. Люди старались разговаривать вполголоса, но их так много, что, казалось, шквальный ветер порывами проносился над их головами.

Великое событие совершалось в Крыму. Выносился приговор младшей жене покойного султана Жадигера – Ажар и его младшему сыну Ерке Кулану. Эти двое посмели нарушить законы шариата, переступить через заповеди, оставленные мусульманам для праведной жизни пророком Мухаммедом. Все знают, что за этот тяжкий грех виновных ждет смерть, но ведь последнее слово скажет великий хан Золотой Орды Узбек. Это ли не событие для правоверных мусульман? Это ли не праздник для душ, жаждущих справедливости?

Напротив помоста, где должна свершиться казнь, построен другой. На нем установлен походный трон, на котором сидит сам Узбек-хан, справа от него – советники и знатные воины, слева, во главе с имамом Крыма, – мусульманское духовенство: ишаны, муллы, мюриды.

Туленгиты привели Ажар и Ерке Кулана и бросили их на колени перед помостом, где сидел хан. Руки у молодых людей скручены за спиной волосяными арканами.

С жадным любопытством всматривался в их лица Узбек-хан. И Ажар, и Ерке Кулан знали свою участь, но странно: он не видел в их глазах страха. Даже в этот предсмертный час лица их были прекрасны, а сами они спокойны. Какая сила поддерживала их, что давало им возможность накануне смерти остаться гордыми? Неужели любовь всесильна?!

Откуда-то издалека донесся негромкий голос имама:

– Все готово, высокочтимый хан…

Продолжая думать о своем, Узбек рассеянно кивнул. Ему вдруг вспомнились строки, вычитанные в старой арабской книге: «Радость, пережитая человеком, молодит его, а душевные страдания старят и сокращают жизнь». Казалось бы, к нему, к Узбеку, никогда не должна прийти старость, потому что с самой юности он знал только радость и исполнение всех своих желаний. Он обладал самыми красивыми девушками и женщинами, легко расправлялся с теми, кого ненавидел, любил охоту с соколом на лисиц, гордый и счастливый, много раз ехал впереди своих доблестных туменов. Что нужно человеку для полного счастья, для вечной молодости? В двадцать лет Узбек сел на трон Золотой Орды… Почему же пришла старость, а она пришла, если постоянно одолевают мысли о смысле жизни.