Никто не сомневался в том, что нефтепромыслы в море — это будущее нефтяного бизнеса, но то, что предложил Ле Турно, было гигантским скачком в будущее. Он обратился к главным морским нефтепромысловикам вроде фирмы "Керр — Макджи". Однако, проявляя интерес к его революционным идеям, они колебались, оказать ли ему финансовую поддержку. А у Ле Турно не только оборудование отличалось от привычного, сам этот человек был весьма неортодоксальным.

Но мы не для того назвали нашу компанию "Запата", чтобы убояться революционных, чрезвычайно рискованных предприятий. Мы выслушали Ле Турно, просмотрели то, что он мог предложить, и решили поставить наше морское будущее на его трехногого монстра.

Это принесло нам массу паблисити и несколько хлопков по спине за то, что дали ход смелому делу. Единственная проблема заключалась в том, что эта проклятая штука не работала, по крайней мере поначалу. Когда "Скорпион" был спущен на воду, для первого испытания, его водозащитный кожух не выдержал, и солевая вода залива попала в механизмы.

Для Ле Турно это был возврат к чертежным доскам, а компании "Запата" необходимо было принять главное решение, продолжать ли дело с "Винегарун", другой трехногой буровой, спроектированной Ле Турно, и затратить ли на нее еще 3,5 миллиона.

Мы пошли на риск. Подобно тому как Юджин Мейер поставил некогда на Фреда Чеймберса и на меня, руководство "Запата" основало свое решение на интуитивной оценке Ле Турно как человека. И спустя некоторое время трехногие монстры Ле Турно — "Скорпион", а за ним "Винегарун" и "Маверик" — стоимостью в 6 миллионов долларов стали образцом искусства в производстве современных морских бурильных установок.

Ле Турно был резок, эксцентричен, своего рода Джордж Паттон, но в инженерном деле. Он был человеком действия, с мистической стрункой, динамо-машиной, творческим гением. Он пришел к нам с предложением: он построит "Скорпион" за свой счет. Мы предложили ему 400 тысяч долларов, возмещаемых, если законченная вышка не будет работать; если она будет работать, он получит дополнительно 550 тысяч долларов и на 38 тысяч долларов акций "Запата офф-шор". Мы чувствовали, что тот, кто был так уверен в себе, стоил азартной ставки.

Вопреки первоначальному разочарованию в Галвестоне наш риск себя оправдал. Ле Турно не вернулся к чертежной доске, он самолично отправился на палубу. Мы с недоверием следили, как он осматривал ноги своего монстра, затем приводы стоек и поперечин. Затем прямо там, на стальной палубе, он достал кусок мела и набросал изменения, которые было необходимо внести.

Ни инженерных чертежей, ни даже логарифмической линейки. Но это сработало. Переконструированный "Скорпион" был снова на воде и бурил скважины в течение месяца после первой неудачи. Мы подписали заказ на "Винегарун", второй монстр Ле Турно, в марте 1957 года. Он обладал улучшенной конструкцией, настолько прочной, что выдержал свой первый тайм-аут — ураган "Одри" с ветрами до 100 миль в час. Краска была сорвана, но вышка продолжала качать нефть.

Иногда мы смеемся над событиями лишь спустя многие годы, но в другой раз случившееся оказывается настолько смешным, что сразу же вызывает у нас хохот. "Мне действительно совсем не хочется показывать это вам, Джордж, — сказал один из организаторов моей избирательной кампании, вручая мне заметку с заявлением Ярборо, — но я думаю, что вам следует это знать…"

Было последнее воскресенье перед выборами. Я чувствовал себя усталым и выглядел, вероятно, так же. Каждый казался сверхозабоченным моими переживаниями, словно я был привязанным воздушным шаром на избирательном митинге и мог лопнуть от первого же прикосновения. Но я никогда не чувствовал себя в более приподнятом настроении — во всяком случае, с начала кампании. Это было похоже на пик формы бегуна, которую обретает кандидат, когда наконец после многомесячного марафона он уже видит финишную ленту.

Но цель состояла не просто в окончании гонки, а в победе. И мы на самом деле собирались победить, сомнений в этом ни у кого не было. Опросы общественного мнения показали, что кандидат в президенты Линдон Джонсон имел в Техасе подавляющее преимущество над Барри Голдуотером, но вот гонка за место в сенате шла голова в голову. Что-то назревало.

Это был побочный эффект пика моей формы в предвыборной гонке: абсолютная уверенность, что весь вложенный труд, не только мной лично, но и всей моей семьей, персоналом и агитаторами-добровольцами, будет вознагражден в день выборов. Никакая газетная статья или личный выпад против меня в последнюю минуту не должны были этого изменить.

Да и как это могло бы случиться? Все, что только можно было сказать или напечатать обо мне, уже было сказано или напечатано — включая выпад в рекламном объявлении на целую газетную полосу, что голосование за меня, как и голосование за Голдуотера, ведет к ядерной войне.

Избирательная кампания — это поучительный опыт. За полтора года, с тех пор как я вступил в гонку за место в сенате США против Ралфа Ярборо, я узнал очень многое. Барбара и я объездили Техас от Панхандла до Рио-Гранде, от Уичито-Фолс до Бивилла. Нет лучшего способа узнать штат и его людей, постигнуть их разнообразие. Многое я узнал и о себе. Фактически о нас.

Так, я узнал кое-что об отце Барбары Марвине Пирсе. Это было сказано в одном из памфлетов Джона Бэрча в самом начале кампании. Мистер Пирс, говорилось в памфлете, является президентом корпорации "Макколл".

Это я знал.

Фирма "Макколл" издавала журнал "Редбук".[31]