– А ты спешишь угробиться.

– Я, друг, спешу делать то, что мне действительно нравится. А угробиться я не боюсь, меня сдерживаешь ты и родители.

– Ни меня, ни родителей на льду не будет, чтобы защитить тебя от опасности быть покалеченной.

– Это спорт, – отрезала Нина, эмоционально махнув рукой. – И он мне нравится. Риски есть всегда. Не только для меня, для любого игрока. Ограничений по полу официально нет, а по возрасту я уже подхожу. Так что я заставлю его меня принять. К тому же, я неплохо играю.

– С этим никто не спорит, но…

– Нет никаких но, если человек что-то решил. Так мне говорит папа.

– А как твои родители к этому относятся?

– Мама в ужасе, – скучающим тоном ответила Нина. Это была самая частая реакция матери на ее планы или выходки. – Отец говорит пробовать, если так хочется. У него политика «дай человеку ошибиться, чтобы доказать свою правоту». А я не боюсь играть с мальчиками своего возраста или старше. Не прошу жалеть меня, поддаваться. Мне это не нужно! Тот, кто считает иначе, просто не знает меня.

– Уверен, тренер понимает, что они этого делать как раз не будут. Поэтому он против. Тебя вытравят из команды. Как ты сама сказала, они тебя не знают. Вот, как они думают: зачем нам тут девчонка? Мы и сами хорошо справляемся. Тем более, такая наглая и шумная, уж извини за честность. Другие команды будут считать нас слабачками и дразнить, если в составе появится девочка. Для них это как клеймо. Да и как с ней играть, если мы друг друга знаем, притерлись, а от нее вообще непонятно, чего ожидать?

– Пустые страхи и глупые предрассудки. Все это перестанет их беспокоить после первой игры со мной.

– А если они тебя специально выведут из строя?

– Меня? – ошеломленно спросила Нина, у которой пока не случалось настоящих врагов и физических конфронтаций (проще говоря, драк), а все увечья она в основном наносила себе сама. – Ну, я этого не позволю. Я сильная и могу за себя постоять. Не на ту напали.

Проговаривая это, Нина изобразила несколько ударов рукой и ногой. Ее движения рассеивали дым. Правда в этих словах была. Отто давно заметил, что Нина сильная. При ее комплекции она почему-то больно била, даже если в шутку, в одиночку поднимала что-нибудь тяжелое, играючи гнула ложки в столовой или скручивала железные линейки, устраивая из этого шоу. А на счет того, что Нина могла сломать, что угодно, вообще отдельный разговор.

И все же Отто было тревожно из-за ее упорного стремления играть в более серьезный хоккей, чем ей пока позволяли. Эдакий безопасный режим без травм, лайт-версия, идет следом после настольного, – подумал он. И тут же вспомнил про игровые автоматы, про пинбол, который Нина обожает, и подумал, и заметил, что между хоккеем и пинболом есть какое-то сходство. Осознает ли его Нина?

– Их много, а ты одна. Отправят тебя в медпункт пару раз, чтобы под ногами не мешалась. Не свои, так чужие. Либо будут бить несильно, но систематически, вынуждая тебя отступить. Задавят количеством.

– Я не верю, что дети моего возраста могут быть так целенаправленно жестоки.

– Нина… ты же сама сказала: это спорт. Помимо рисков учитывай еще и озлобленных подростков.

– Ну, боль от естественных столкновений по ходу игры можно потерпеть, особенно в защитной форме. Я же и сама могу врезать. Тем более, теперь, когда… когда у меня появились эти приступы боли. В которые я хочу кого-нибудь избить.

Отто поежился.

– Так ты поэтому в хоккей хочешь?

Нина дикими глазами посмотрела на него.

– Издеваешься?

– Извини. Я сегодня неудачно шучу.

– Ты всегда неудачно шутишь. Оставь это профессионалам. Например, мне, – она театрально ткнула большим пальцем себе в грудь, затем деланно поклонилась, и они засмеялись.

Напряжение сразу сошло на нет. Наступило недолгое молчание, в течение которого каждый думал о своем, следя за тем, как вдали ускоряются облака, как от ветра преображаются их формы, а солнце, неумолимо клонясь к горизонту, бледно подсвечивает их снизу. Обычно такие паузы в диалоге возвращают к предыдущей теме, а у Нины и Отто каждый этап беседы отделялся от последующего будто бы стеной из смеха, после которого сразу начинали говорить о другом. Вот и теперь было ясно, что тема с хоккеем исчерпана.

– Знаешь, что самое странное? И я только сейчас это поняла, когда ты сказал, что сокомандники могут обойтись со мной жестко.

– О чем ты?

– Тот тип. Ну, ты понял, какой. Действовал очень аккуратно. Он явно не хотел причинить мне боль, понимаешь? Нес меня осторожно, в машину усаживал тоже. Это что-то меняет, но я не понимаю, что. Если бы он действовал более грубо и быстро, если бы выбрал другие методы, например, усыпить меня уколом или, как ты сказал, вонючим платком хотя бы, у него бы все получилось. Но он как будто… знаешь, да, это звучит дико и нелогично, но он как будто не хотел причинить мне вреда.

– Нина, это бред. Зачем, по-твоему, похищают детей?

Вопрос был слишком откровенный. Он заставил прямо, без увиливаний, представить, что могли с нею сделать, если бы не счастливая случайность. Но Нина не стала реагировать остро, хотя имела полное право. Она пожала плечами, щурясь от дыма.

– Ты же сказала, он запихивал тебя в машину как мешок с зерном.

– Верно. Но только потому, что я не могла двигаться и висела как безвольный манекен.

– Может, он все-таки тебе что-то вколол незаметно или дал понюхать.

– Меня обследовали. Брали кровь и мочу на анализ. Ничего не нашли. Ты не думай, я его не оправдываю. Просто высказала наблюдение, показавшееся мне странным.

– Родителям расскажешь?

– Сейчас это уже ничего не изменит.

– Как они вообще отпускают тебя куда-то, кроме школы, после такого? Если бы меня попытались похитить, мама заперла бы меня дома и перевела на домашнее обучение.

– Есть много разумных причин позволить мне жить дальше без изменений. Хотя, мне кажется, в глубине души моя мама, а может, и папа, хотели поступить, как ты и сказал. Во-первых, психолог запретил им ограничивать мою самостоятельность и делать что-либо, напоминающее о «травме», как он выразился. Целью моих визитов к нему как было устранение этой травмы, чтобы я не боялась людей, особенно взрослых мужчин, всю оставшуюся жизнь, и все такое. Во-вторых, родители не могут быть рядом постоянно, я сама должна уметь хоть минимально постоять за себя, и для этого меры приняты. В-третьих, но не по важности, а по порядку, со мной всегда ты, а наличие свидетеля сводит риск на минимум. Если бы в тот раз я шла с тобой, этого бы не случилось.

– Ну, спасибо.

– Не обижайся, друг, – она больно хлопнула его по спине, – ни у кого нет сомнений, что ты способен меня защитить. У меня так точно. А еще следователь сказал родителям, что повторное нападение маловероятно. Настолько, что можно не беспокоиться.

– Почему?

– Типа, когда похищают, обычно это не какой-то конкретный ребенок, которого долго выслеживают (слишком энергозатратно, плюс слежку можно заметить), а самый удобный для похищения ребенок, например, идущий в одиночестве в безлюдном месте, при отсутствии движения машин, в тихом районе, где это меньше всего ожидается, и так далее. Суть ты понял, – Отто кивнул. – Такие типы могут весь вечер колесить по городу, выискивая подходящую цель и удачные условия. Действовать им приходится без плана, спонтанно и быстро, в зависимости от местности, времени суток, момента. Следователь сказал, что это очень похоже на мой случай.

– Шарит, – оценивающе присвистнул Отто.

– Ну, конечно, это же его работа. Мне и самой слабо верится, что похититель повторно будет выслеживать цель, к которой уже привлек внимание, облажавшись. Похоже на бред. Самым верным в его ситуации, если он не дурак, конечно, будет избавиться от машины и уехать в другой город. Хотя бы на время.

Они помолчали, Нина хмыкнула.

– Вот так и получается, что моей жизни вроде бы больше ничто не угрожает. Сомневаюсь, что ему нужна была именно я. Нет мотивов.