С другой стороны, это всего лишь домыслы, и так глубоко вникать в проблемы отдельного ученика – вообще не его обязанности. На данном этапе он сделал все, что от него требовалось (и что было в его силах) – предупредил родителей. Дальнейшая ответственность возлагалась на них. Но все же Тополусу стало неспокойно. Он принялся перечитывать результаты тестирования Клиффорда-младшего, чтобы найти в них какую-нибудь зацепку, не замеченную в первый раз.

***

Стройный юноша с белыми волосами и утонченными чертами лица стоял перед длинным зеркалом и изучал отражение. В комнате было тихо и сумрачно из-за плотно задернутых штор оттенка темный петроль.

Помимо молочного пятна своей обнаженной фигуры в прямоугольнике опыленного алюминием стекла он видел кусок бежевой стены, увешанной плакатами (актеров и эстрадных айдолов, чье молчаливое присутствие в этой комнате более чем логично, если вспомнить, кто в ней живет), грамотами (за участие в олимпиадах по биологии, литературе и искусству, благодарности, высокие баллы на промежуточных экзаменах в средней школе) и красными флажками с блестками (наверняка остались после какого-нибудь семейного праздника, и их решили не снимать); видел он и мягкие игрушки размером с ребенка (инфантильность), скромных размеров кровать с мятой простыней и сбившимся одеялом (следствие его пребывания здесь), часть маленькой и тонкой, словно бы восковой ступни, выглядывающей из-под постельного белья, и взрыв каштановых кудряшек на влажной от пота и слез подушке; вторая подушка лежала на полу.

Девочка спала, как убитая. Они все почему-то вырубаются, лишившись невинности, словно тратят на этот шаг весь запас энергии организма. С другой стороны, пожалуй, нужна выносливость, чтобы претерпеть боль и довести начатое до конца, а еще – ни в коем случае не закричать, как бы сильно ни хотелось, чтобы родители или соседи ничего не заподозрили и не заспешили на помощь.

Он не насиловал ни одну из них (ему это было неинтересно), хотя мог бы себе позволить и это: создавалось впечатление, что они готовы ради него на любые жертвы. Насилие было ни к чему, всего лишь умение пользоваться тем, что имеешь, включая голос и мимику, немного красноречия и харизмы, а в остальном имя работало на него, разводя любые колени, словно мосты. Однако без причинения повреждений все равно не обходилось. Первый полноценный половой акт большинству девочек давался тяжело, в то время как сам он уже позабыл, каково это, быть с кем-то впервые. Сбился со счета полгода назад и больше не считал.

Многие плакали, но сопротивления он не встречал, даже намека, иначе остановился бы. В этом его самоконтроль осечки не давал. Все было гораздо проще: ни одна девочка в здравом уме во всем Уотербери не стала бы кричать и звать на помощь, увидев, как кто-то вроде Ларса Клиффорда пробирается в ее комнату через окно с отчетливым намерением во взгляде. Это было равносильно визиту любимого актера, фотографиями которого завешиваешь комнату, а перед сном смотришь на них в надежде, что запечатленный в глянце человек приснится тебе в эротическом сне. Поэтому глупость в виде отказа даже не рассматривалась как возможной вариант событий, причем обеими сторонами.

Случалось, самые смелые из них сами намекали ему на посещение, зная, что он не откажется. Девочки определенного возраста средней школы Уотербери знали о необычном «хобби» Ларса, но никто из парней или взрослых не имел об этом представления, информация предназначалась исключительно для девичьих ушей, и по понятным причинам утечки быть не могло. Клиффорд, пристрастившийся к подобному времяпровождению, словно к героину, не находил в себе сил игнорировать намеки на визит. Особенно это касалось тех, кто был помладше, к ним юноша питал особую слабость, о природе которой не задумывался, и готов был простить любые ошибки (а чужая глупость обычно быстро выводила его из себя).

У всех, кого он посещал, имелись свои комнаты с возможностью запереть дверь изнутри (это оговаривалось заранее), иначе было бы слишком рискованно. Если игра не стоит свеч, он за нее не берется. Правило простое, но никогда не подводило его. Лоуренс Клиффорд не из тех, кто надеется на удачу и действует наугад. Он сам создает для себя благоприятные условия, используя точный расчет и теорию вероятности, и никогда не согласится на переменные, которые потенциально разрушат его план. Как бы привлекательны (и юны) они ни были.

Этот час в душной мокрой постели с четырнадцатилетней тихоней-отличницей Энни Киз был самым сладким за последние месяцы. Сейчас Ларс вспоминал микро-события этой близости с легкой дрожью в теле. Несмотря на удовлетворение, граничащее с новым возбуждением, он знал наперед, что не пройдет и получаса, как приятный осадок бесследно улетучится, оставив вместо себя гнилое опустошение, словно в старом склепе. Пристально глядя через зеркальный портал на мирно сопящую Энни, он не испытывал симпатии или умиления к той, что принесла ему временное наслаждение, предоставив безграничный доступ к своему субтильному телу.

Ларс был уверен, что гормональная химия внутри взрослеющего мужчины (и соответствующие ей потребности) не имеет ничего общего с настоящими чувствами, источник которых находится в голове. Однажды пережитые, эти эмоции больше не возвращались, а надежда вновь испытать эмоциональную привязанность из ничтожной превратилась в ненужную. Зато быстро удавалось забывать о посещаемых, что значительно упрощало ему жизнь, чего не скажешь о тех, кто принимал внезапного гостя. Ларсу в голову давно пришла аналогия: если бы человек помнил обо всех яблочных огрызках за свою жизнь и испытывал на этот счет муки совести, он бы сошел с ума.

Клиффорд-младший погашал естественную потребность, словно бы выплачивал еженедельную ренту за сущность человеческую, падкую на удовольствия и страсти, и больше ничего, кроме этой выплаты, его с людьми не связывало, больше незачем ему было с ними взаимодействовать настолько близко. В остальном ему хватало собственной личности и исследования ее интеллектуальных границ. В этом была его правда, до того чистая, что даже горькая.

Преодолев поток ненужных, но навязчивых мыслей, Ларс оторвал взгляд от зеркала и обернулся через плечо. Реальность оказалась прозаичнее и скучнее отражения (так бывало всегда), его, как он заметил, довольно легко романтизировать и даже увлечься этим ввиду приятной иллюзорности зазеркалья. Лоуренс старался избегать сентиментальности, как и любой другой переменной, мешающей рационально жить. Если говорить прямо, перед ним сейчас раскинула углы небольшая захламленная комната девочки-подростка, кричащая обо всех ее увлечениях и достижениях. Натренированный подмечать детали, пытливый взгляд ничего не упустил. Должно быть, он мог поведать об Энни даже больше, чем ее так удачно отсутствующие родители. В этой комнате жизнь девочки разделилась на до и после, а сама она безмятежно спала, натерпевшись боли, о которой вряд ли будет жалеть. Боли, которая открывает двери во взрослую жизнь, потому что иначе не бывает.

Есть ли во всей истории человечества более обыденный сюжет, чем только что свершившийся? Ларс готов был поручиться, что нет. Ощущать себя безотказно работающей шестеренкой вечного механизма движения «жизнесмерти» было смутно приятно. Как будто выполняешь то, что должен, находишься на своем месте в уравнении неизбежного взросления – в той самой роли, что никогда не устареет, покуда существуют люди и внутренняя потребность к размножению.

Осмотревшись, мальчик приступил к привычному ритуалу: бесшумно передвигаясь по комнате, собирал свои вещи, натянул джинсы и коричневый свитер, затем методично уничтожил следы своего пребывания, стараясь не упустить ни одной мелочи, – от сдвинутых вещей, к которым прикасался, до презервативов и надорванной упаковки из-под них. В ближайшем будущем ни одна улика не должна раскрыть, что он побывал в этой комнате и что в ней сделал. Разорванные трусики Энни с мультяшным рисунком, как будто повстречавшие когтистую лапу, тоже придется ликвидировать: у родителей от такой находки могут появиться вопросы, а пропавшая вещь вызывает меньше подозрений, чем испорченная.