Потом надеваю на нее носки и укрываю одеялами. Ее хрупкая рука свисает с дивана, и тут я подмечаю надорванные клочки отрезанной ленты, которая еще привязана к ее запястью.

От прилива удушающих чувств кружится голова, а печаль давит на меня, заполняя без остатка.

Едва касаясь, я поднимаю ее руку и вожу пальцами по обрубленному концу. Он лежит неподвижно и грузно отрезанным шелковистым трупом.

«Воспользуйся лентами».

«Я не могу».

«О, она тебе не сказала? Она потеряла эту привилегию».

От злости сводит скулы, гниль сдавливает шею карающими путами.

Я осторожно развязываю ленту и кладу ее в карман – единственное сухое место в одежде. Потом укладываю руку Аурен под одеяло и опускаюсь на пол. Когда Лу возвращается в комнату, не знаю, сколько прошло времени. От нее пахнет дровами и дымом, и она выглядит уставшей, но все равно садится на пол рядом со мной.

Если она сейчас спросит, почему я не могу помочь Аурен, боюсь, попросту сорвусь.

Однако она молчит. Мы просто смотрим на пламя, слушая его потрескивание, а снаружи завывает буря.

Когда Лу заговаривает, я настолько погружен в свои мысли, что почти вздрагиваю, позабыв, что она рядом.

– Помнишь, как я примкнула к твоей армии?

Я замираю и кошусь на нее краем глаза, заметив ее задумчивый вид. Лу никогда не обсуждает это, никогда не обсуждает себя в те времена. Мы всегда с уважением относились к ее пожеланиям, потому что у каждого есть мгновения прошлого, которые мы не хотели бы обсуждать. Когда кто-то из нас поднимал эту тему, Лу всегда ее пресекала, поэтому я потрясен тем, что она сейчас об этом заговорила.

Чувствуя, словно ступаю по льду, который может в любое мгновение треснуть, я осторожно киваю.

– Помню.

Положив запястья на колени, она качает головой.

– Я была как дикая кошка, которая не могла закончить ни один разговор, не затеяв драку.

Я улыбаюсь, вспомнив дерзкую злобную девчонку, которая изрыгала самые пошлые и грубые ругательства, что я слышал, а ведь ей было всего четырнадцать лет.

– Удивительно, как у тебя не выросли когти.

Лу хмыкает и щелкает по торчащему из губы деревянному пирсингу, рубин в котором блестит в свете камина.

– Я прямиком направилась к тебе, посмотрела в глаза и сказала, что твой капитан – костлявый нытик, который даже от плевка увернуться не может, а тебе нужны солдаты с трезвым расчетом.

От этого воспоминания у меня вырывается смешок.

– А он тем временем держал тебя за шкирку, пока ты не пнула его по коленям.

– Напрасно этот ублюдок обвинил меня в воровстве.

– Ты права. Поэтому я выдал тебе форму и велел тащиться в казарму.

Уголки ее губ приподнимаются.

– Ты сказал, если я хочу заменить одного из твоих капитанов, мне хотя бы нужно научиться владеть мечом.

– И посмотри, кем ты стала, – отвечаю я, – капитаном правого фланга.

Лу проводит рукой по своим коротко стриженным волосам и останавливает палец на вырезанном рисунке в форме лезвия.

– Давай по-честному: в тот день ты увидел на улице заморенную голодом, бездомную девчонку и пожалел ее. – В ее голосе звучат ностальгические нотки, приправленные какой-то горькой радостью.

– Напротив, – искренне отвечаю я. – Я увидел свирепого компаньона и человека, не боящегося вступить в бой. Человека, который мог бы стать прекрасным лидером, если бы ей только дали шанс обучиться.

Лу поворачивается ко мне, и впервые за много лет я словно снова смотрю на ту четырнадцатилетнюю девчонку. Она выросла в недостойной семье, угодила в ловушку их пороков. Лу была испорченной брошенной девочкой, вынужденной самой о себе заботиться. Ее воинственный настрой вовсе не был недостатком. Он был ее храбростью.

– Знаешь, в тот день я тебя ненавидела. Ты завербовал меня в свою армию и превратил в одного из твоих гребаных солдат. Я не хотела перед тобой отчитываться. Вообще ни перед кем не хотела.

– О, я в курсе. Ты не раз проклинала меня за это. Если не ошибаюсь, ты целых девять месяцев несла службу у отхожего места.

– Двенадцать, – почти гордо возражает она. – И втайне ненавидела тебя еще сильнее, потому что испытывала жуткую благодарность. – Когда я приподнимаю бровь в ответ на ее искренность, она качает головой и вздыхает. – Давай посмотрим правде в глаза. Если бы ты не забрал меня с той улицы, дав меч, я бы умерла, Рип.

Я качаю головой.

– Ни на секунду в это не поверю. Уже тогда ты была сильной.

Лу смотрит карими глазами на обугленные дрова, горящие на каминной решетке.

– Я не про физическую смерть, а моральную. Эмоциональную. Духовную. – Она прижимает руку к груди и дважды по ней ударяет. – Когда существуешь в таких условиях, невозможно мыслить или жить припеваючи. Я была мертва и бежала, просто пытаясь выжить. Просто пытаясь прожить еще один день. Один день. Люди этого не понимают, если никогда не жили в таких условиях. Я всегда бежала, не ожидая ничего иного. Кроме этого бега, борьбы и попыток выжить, у меня не было никого и ничего.

– Ты уже не та девчонка, что была раньше. Твоя жизнь изменилась.

– Ты прав, – отвечает она. – Как и Озрик больше не наемник, а Джадд не вор. Потому что ты выбрал нас, дав возможность сражаться на твоей стороне, и показал, что одним днем все не заканчивается. Жизнь – это не только бегство и попытки выжить. – Лу пристально смотрит на меня. – Я стала такой, потому что ты принял меня в свою армию и позволил служить тебе капитаном.

От неожиданно нахлынувших чувств сжимается сердце.

– Ты целиком и полностью это заслужила, Талула Галлерин.

Лу морщит носик и наклоняется, ударив меня по руке, но удар едва заметный и близко не сопоставим с ее реальной силой.

– Не называй меня так.

Я ухмыляюсь и потираю руку.

– Все такая же злобная.

– Всегда, – смеется она, а затем кивает на Аурен. – Ты же знаешь, что она проснется.

Я глотаю подступивший к горлу ком, и хороший настрой как рукой снимает.

– Так уверенно говоришь.

– Потому что я и правда уверена, – говорит Лу, а потом отворачивается и вскакивает на ноги. – Ты принял мою воинственность и швырнул мне в лицо форму. Ты познакомился с кровожадностью Озрика и решил отдать ему свой меч. Ты видел тюремные камеры, которые не смогли сдержать Джадда, и отдал ему ключи, не бросив в другую темницу. А теперь ты нашел свою золотую пташку и увидел, как она покидает клетку. Она откроет глаза, как и остальные – благодаря тебе.

– Как прозаично. Я, черт возьми, отравил ее гнилью.

В ответ Лу лишь пожимает плечами.

– В каждом из нас есть немного гнили, и я бы ни за что этого не изменила. Так мы и выживаем.

Глава 7

Слейд 8 лет

Я жутко устал. У меня болит все тело, но сильнее всего руки и спина, откуда видны шипы. Они торчат даже сейчас, отчего кожа натягивается и становится серого цвета.

– Еще!

Я вздрагиваю, услышав приказ отца, но поднимаю меч и пытаюсь его удержать, хотя он тяжелый, и у меня сильно дрожит рука.

Боевому искусству меня обучает фейри по имени Кадо. Он лысый, как мой отец, но темнокожий и без бороды, и умеет доставать из пальцев клинки. И когда Кадо их достает, день редко бывает хорошим.

Раньше я упражнялся с Кадо три дня в неделю примерно по часу, но после того, как несколько недель назад у меня проявилась сила, отец заставляет меня тренироваться каждый день на протяжении нескольких часов. Он говорит, что я должен нарастить физическую силу, чтобы уметь обращаться со своей магией. Остальные мои уроки пока временно приостановили. Но я еще не умею пользоваться своими шипами или силой по команде.

Я стараюсь. Правда стараюсь. Я устал каждый день торчать на этом поле под палящим солнцем, истекая потом, но отец заставляет меня упражняться не с деревянным мечом, а с настоящим. Меня все это бесит. Однако отец утверждает, что, только превозмогая себя, можно пробудить свою магию.