Мишка замолчал. Ему не давалась беседа, но у девушки было все больше и больше вопросов, разных, немного странных, где-то глупых и смешных, и отвечать на них было немного смешно или неловко. Она явно хотела поговорить, но конкретная и устойчивая, интересная обоим тема для разговора не находилась. Мишку стесняло то, что она младше на целых два года, а то и больше того, и казалась смешной, что-то не давало ему воспринимать ее серьезно, она все равно казалась ему маленькой девочкой, играющей в куклы, такой, с которыми, как он себе представлял, разговаривать ему не о чем.

– Я замерзла, – Аня сообщила неожиданно, дослушав ответ на вопрос о песне, про которую ей когда-то рассказывала старшая сестра, некогда слышавшая ее в Мишкином исполнении.

– Иди, грейся, ребята уже в карты засели рубиться в сарае, а я еще поплаваю.

– А ты не играешь?

– Иногда играю. Не люблю.

– Я выйду и дождусь тебя, потом к ним вместе пойдем. А я бы поиграла.

Мишка без остановки, показательно проплыл несколько раз до противоположного берега и обратно, потом остановился на середине реки и проводил ее взглядом по скользким ступенькам, снова ломая какие-то собственные схемы у себя в сознании, видя перед собой юное стройное тело, уже не девочки с куклой, а интересную, привлекательную девушку.

Аня сидела над обрывом и что-то теребила в руках и приветливо улыбалась, периодически поднимая голову, словно наблюдала за парнем. На мелководье стало тихо, звонкая малышня разбежалась по домам, в послеобеденное время воздух переполнился солнцем, сладковато- горьким на вкус, с ароматом пыли и пересохшего сена, разогревшихся сосен и их вязкой смолы, стекавшей с могучих и причудливо изогнутых ветвей. От этого запаха щекотало в носу, глаза от яркого света вытягивались в узкую щель, и нежно тянуло в сон.

– Ты долго еще? – не выдержала девушка.

– Выхожу.

Когда он выскочил на берег, Анька уже ловко заправляла соломинку в петельку, затягивая ее с тугое колечко, Мишка улыбнулся и кивнул с одобрением.

– А я такие же из стружек в детстве делал. Пошли, там уже игра кипит, по крикам слышу.

В деревянном сарае, оставшемся от старой фермы, в самом центре небольшого помещения без окон, но со щелями в стенах, сквозь которые пробивался свет, стоял стол, сколоченный из круглого щита от катушки кабеля, вокруг него были расставлены скамейки, две из них крепились к стенам сарая, а над ними, как в вагоне плацкарта висели еще два щита, напоминавшие громоздкие полки.

В пыльном помещение было душно, но не так жарко, не так палило обеденное солнце, полумрак живительным спокойствием для глаз поглощал все в пелену серого и пастельного, с нечеткими линиями.

– А вещи мои где? – Мишка крикнул недовольно, стараясь отвлечь ребят от игры.

– За ширмой, на шифер переложили, – кто-то нехотя оторвался от карточных баталий.

Слева от входа, перед столом, перекрывая вход в «красный уголок» бывшей фермы, висела выцветшая холстина, с затертым рисунком на тему передовых надоев, плотная и пыльная, Мишка откинул ее и нырнул в темноту, через мгновение вернулся, уже застегивая джинсы и волоча на босых ногах стоптанные кеды.

– Я помчал, опаздываю! Вечером чего, как?

– Дойка же еще гудит, – вмешался Максим.

– Дед просил пораньше.

Мишка подмигнул Аньке, которую уже усадили на лавочку к столу, не получив ответа, мелькнул тенью в дверном пролете и растворился в ярком солнечном свете.

Пыль под ногами поднималась тяжелыми облаками, в отсутствии ветра она зависала в воздухе над землей, оставляя за идущим дорожку, легкую пелену коричневато-серого цвета. В голове сама-собой звучала какая-то распевная мелодия, добирающаяся до коды, потом теряющая мелодику и ритм и пропадающая вовсе, но тут же, только достигнув полного затухания, с новой силой и новыми вкраплениями мелодического рисунка, настигала вновь. Ее хотелось подпевать вживую, голосом, громко, возможно в сознании пытаясь достигнуть все же мелодической развязки, и пройдя недосягаемую коду, выдать финальный аккорд. Не замечая за своим мычанием, Мишка поравнялся со встречной повозкой, запряженной белой в яблоко кобылой. Ход остановился, с повозки кто-то окликнул.

– Мишань, дед дома? – парень вздрогнул от неожиданности.

– Дома, – растерянно ответил Мишка.

– Стружка есть?

– Вчера только отчистили, мешков десять можно набрать.

– Скажи Ильичу, пусть придержит, мотанусь за мешками и заберу.

Мишка кивнул одобрительно головой, и сделал пару шагов по дороге, потом опустил глаза и посмотрел на руки, на тело и в какой-то потерянности звонким щелчком и с неописуемой досадой понял, что ушел без рубашки. Резко повернулся, и не сбавляя темпа пошел в обратном направлении.

Еще за полсотни метров до сарая можно было расслышать визг и смех, громкие выкрики, что не удивляло, зная, как проходят карточные игры в их компании, больше смущало то, что Анька, впервые попав в их общество, уже влилась, заразилась их извечной глупостью и дурачеством. А в голове все витали какие-то ее образы девочки с куклой, глупыми вопросами, и резко переходящими в стройную изящную, юную леди.

– Рубаху забыл, – объясняя свое неожиданное возвращение, выпалил Мишка.

– Тут нет, – Леха повертелся вокруг себя, оглядываясь, – На полке нет?

– Не, – Максим сидел у входа с сигаретой и что-то рисовал палкой на пыльном полу, – я все вещи относил за ширму, там была.

– А Анька ушла что ль? – Мишка, рыская по полкам и скамейкам задумчиво замер, не видя девушки.

– Неа, – кивнул головой Леха, – Проиграла партию, отдает выигрыш.

– Чего? – переспросил парень.

Из-за ширмы снова раздался визг, возня, грохот. Игорь что-то сдавленно ворчал сквозь глухой Юркин смех. Мишка дернул пыльную тряпку, Иван, подскочивший к нему, протянул руку, мешая ее схватить, но не успел и сделал гримасу нашкодившего школьника.

В полумраке, на аккуратно уложенном штабеле старых досок, в самом дальнем углу, сидела Анька, прижав двумя руками колени к обнаженной груди, Игорь, вцепившись в ее запястье рукой, пытался освободить ноги, дергая  то левую, то правую. Он это делал с каким-то особым диким остервенением, с ужасным выражением лица, словно запугивая или показывая свое безумие, то рычал, то смеялся, приближаясь к лицу девушки, выкрикивал какие-то непонятные слова ей в лицо. Юрка тем временем заливался от хохота, перегибаясь и хлопая себя по бедру, а левой рукой вцепился в плавки купальника и трепал их как разъяренная  собака,  иногда подражая выкрикам Игоря, повторяя ту нелепицу, которую кричал он.

– Дебилы!!! – Мишка упал на Юрку, ударив его локтем в бок, куда-то под ребра, тот разжал руку и присел рядом со штабелем.

Игорь на мгновение замолчал и остановился, Анька, пользуясь паузой,  разжала пальцы и махнула в его сторону рукой, парень качнулся, схватившись за шею и лицо руками. По плечу поползла бурая полоска крови, а девушка снова обхватила колени и опустила голову, пряча лицо.

– Вы че творите?! – Мишка толкнул Игоря в лоб ладонью, тот пошатнулся, убрал руку от лица, где зияла жирная царапина, оперся о стену. Руки взлетели перед лицом и тело замерло в стойке.

– Только дернись! – Игорь выпалил заикаясь.

Анька сильнее вжалась в угол, осознавая, чувствуя, что сейчас будет вторая, более сильная волна гнева, и что в такой ситуации она не будет исключением, и ей может достаться наравне с Мишкой.

– Она же проиграла! – прокряхтел Юрка.

– Что проиграла? У тебя башка варит? Ты сам че час назад говорил? – Мишка повернулся к Аньке спиной и смотрел то на Игоря, то на Юрку.

Игорь нервно трогал лицо около царапины, с пальцев свисали капельки крови, глаза страшно бегали, с широкими зрачками от темноты и блестящими белыми пятнами, пугающе, напоминая взбешенное животное.

– А тебе че? – Юрка спросил более спокойным тоном, приблизившись к Мишке вплотную, – Че полез? Ты мне почку больную отсадил из-за девки.

– Сам виноват, – почти оправдываясь ответил парень.