– Правда, они настоящие мастерицы? – спросил он, когда крипта осталась далеко позади. – Они каждый раз устраивают целую мистерию, перед тем как приняться за работу.

– А зачем им нужна вся эта кудель и парча?

– Для разных целей, – уклончиво ответил никс. По тону голоса было ясно, что больше от него ничего не добьешься.

– Только не проболтайтесь, что я водил вас к крипте, – предупредил он, как только мы снова оказались в камере. – Мне просто хотелось, чтобы вы хоть раз понаблюдали за их играми, вместо того, чтобы прислушиваться к далекому пению.

– Постараюсь не забыть про твою услугу, – с легкой иронией пообещал я.

Камиль тоже усмехнулся и, сняв берет, отвесил шутливый поклон.

– Надеюсь, что когда участь моего народа будет зависеть от вашего решения, вы вспомните, что однажды я рисковал, чтобы развлечь своего господина.

– Ты считаешь себя моим слугой, а не надзирателем?

Камиль неопределенно пожал плечами.

– Вечно приходится кому-то прислуживать, – со вздохом заметил он. – Такова участь бродячего духа. Князь даже ни разу не похвалил меня. Обычно приходится исполнять не только приказы сюзерена, но и почтительно кланяться всей его родне, друзьям, знакомым, даже каждой хозяйской собачонке. За усердие вместо награды чаще приходится выслушивать упреки.

Камиль забыл упомянуть, что некоторых гостей своего хозяина после непродолжительных почестей он либо, ловко подсыпав яд в бокал, отправлял на тот свет, либо заманивал в темницу. По этой части выполнения заданий он был незаменим. Везде, где требовалась ловкость он мог обойти конкурентов на несколько очков, а потом притвориться абсолютно безобидным, шаловливым существом. За это Ротберт и терпел его возле себя. Хотя такой изворотливый слуга в крайнем случае мог предать даже своего господина.

– Вы уже сами начертили карту той местности, где хотите побывать, – Камиль уже очутился возле стола и с уважением разглядывал мои перья, линейки, циркули и карту с обозначением планет, вращающихся вокруг своих орбит, небесных светил и знаков зодиака.

– Ты считаешь, что полет в небеса это мое сокровенное желание? – не без иронии спросил я.

– Думаю, это ваша заветная мечта. Только вы сам не желаете признаться себе в том, что мечтаете о чем-то недостижимом, – у Камиля либо заранее был готов ответ на все, либо хорошо развито мышление. Он любил позлословить, но в перерывах между очередными шутками был очень красноречив.

Надо ли было сообщить ему, что я хочу увидеть мир не в различных масштабах всевозможных карт, а во всей его красе. Камиль понимал, что сложно чертить все эти линии, конусы, многогранники и расположенные в особом порядке знаки зодиака при одной лишь свече. Он знал, что диаграммы и символы, расположенные по несколько измененным правилам приобретают особую силу. Делать вычисления нужно было с математической точностью, чтобы случайно не обратить весь кропотливый труд во вред самому себе. Все это было лишь самой низшей ступенью волшебства. Я двинулся дальше, к высшим знаниям и только после этого смог понять как велика разница между астрологией, точными науками, алхимией и настоящим колдовством. Теперь я мог отличить трюки простых ученых и некромантов от подлинных волшебников, которые могут творить чудеса лишь с помощью жестов и заклинаний.

Среди маловажных, но далеко не лишних аннотаций встречались указания о том, как использовать для составления чудодейственных эликсиров и мазей разные растения. Травы, ягоды боярышника, лаванды, розы и ноготки – все имело свое предназначение. Где-то я вычитал о том, как можно использовать сок, добытый из коры стоящего на распутье дерева. Для этого надо надрезать кору в определенный час в полнолуние.

– Между прочим, если по оплошности шаловливых духов путь к потаенным сокровищам будет указан вам, а не князю, не пренебрегайте этими сведениями, – осторожно заметил Камиль.

– Иногда тебя довольно сложно понять, – я захлопнул тяжелый фолиант прямо у него под носом и принес из равелина другую книгу.

– По-вашему я слишком мудрено выражаюсь?

– Именно, – согласился я. – Если хочешь быть менестрелем и не вызывать подозрений, то твои баллады должны быть рассчитаны не только на самых умных, но и на людей среднего интеллекта.

Тонкий намек задел никса за живое.

– Вам просто не на ком больше вымешать свою злобу, – тут же ощетинился он.

– Кто бы не разозлился на моем месте. Держа в клетке можно обучать только говорящего попугая.

– Правильно, – кивнул он и как бы между прочим поинтересовался. – А для чего этих попугаев учат говорить?

– Чтобы потом хозяин мог похвастаться перед публикой своей на редкость умной птицей.

Никс даже захлопал в ладоши, аплодируя моей догадливости.

– Почти угадали, – прокомментировал он. – Только в нашем случае хозяину нужна более грозная птичка. Предположим, аристократ, которому грозит изгнания продемонстрировал бы испуганным зрителям свое умение повелевать гарпией или химерой. Они бы стали спорить с ним в этом случае.

– Это было бы не разумно с их стороны, – сухо заключил я, про себя сетуя на то, что приходиться выслушивать его сумбурные предположения.

– Его милость считает точно так же, как вы, – обрадовался Камиль, сделав вид, что не заметил раздражения в моем голосе. Его губы снова скривились в хитрой, льстивой ухмылке, которая с самого начала вызвала у меня неприязнь.

По узкому коридору хлопая черными крыльями пронеслась в быстром полете отвратительная гарпия. Я испытывал невольное отвращение к этим жутким тварям, прятавшимся по темным углам и спавшим в пустых камерах. Раз кто-то спугнул одну из них, значит, один из пустующих казематов срочно понадобился сторожам. Как будто в подтверждение моим мыслям, скрипнул ключ, поворачиваясь в замке. Где-то недалеко раздались шаги и звон цепей. Пронзительно заскрипели заржавевшие решетки.

– В соседнем карцере, недалеко от вас, теперь будет жить еще один благородный узник, – объяснил Камиль, с явным удовольствиям прислушиваясь к крикам и жалобам, настолько громким, что они доносились до нас, несмотря на толстые каменные стены. – Все высокородные особы такие изнеженные, бьюсь об заклад он и недели не продержится в здешнем климате.

Среди сырых стен, недалеко от колодца, действительно было очень холодно, но с помощью волшебства я научился поддерживать в камере приятное тепло. Гораздо сложнее было отгородить себя невидимым барьером от затхлого, пропитанного подземной влагой воздуха, но и это мне удалось. В сухом и теплом равелине книги неплохо сохранились, но приходилось каждый раз убирать их назад, подальше от шероховатых стен, покрывавшихся влагой, как росой.

Доносившие до нас жалобы постепенно перешли в угрозы. Пленник требовал, чтобы его отпустили. В ответ только звонче звенели кандалы, да еще дразнящий голосок Клариче распевал на все лады, что ни один узник не сможет выбраться отсюда живым.

– Злополучный охотник пытался подстрелить из арбалета одну из наших птиц. За это он должен понести наказание, – сказал Камиль.

Вдали опять раздался звук поворачивающегося в замке ключа и зазвенел торжествующий, серебристый смех Клариче.

Я прикрыл веки, пытаясь заглянуть в соседние помещение с помощью своей тайной силы. После нескольких попыток мне удалось разглядеть камеру вдвое меньше моей. Там было намного темнее и любой попавший в такое убогое замкнутое пространство непременно бы повредился рассудком, поэтому меня не удивило то, что заключенный мечется, как раненый зверь и шепчет что-то себе под нос. В порванной и грязной одежде, с синяками и царапинами на коже он представлял собой жалкое зрелище. Однако элегантная, ухоженная Клариче с интересом наблюдала за ним и внимательно выслушивала все его мольбы об освобождении. Плутовка была бы не прочь взять себе предложенный выкуп, но и пленника выпускать не желала.