Чтобы жить спокойно здешней жизнью, им было важно знать, что такой возможности нет, или, по крайней мере, не ожидается в скором времени. Чтобы, напротив, бросить все и отправиться на поиски пути домой, нужно было быть уверенным, что такой путь существует. Неопределенность же наматывала нервы, словно якорную цепь на кабестан.

Была и еще одна причина для нервозности, которой мы тоже предпочитали лишний раз не касаться в наших беседах: там, в Клугстере, мы перешли дорогу какой-то очень мрачной силе. Можно было не сомневаться: при случае она нам это припомнит. И это было еще одной причиной, чтобы задуматься о возвращении в реальный мир — единственное место, где эта сила нас точно не достанет.

В вечерних разговорах за кружкой горьковатого пива и блюдом томленой в вине капусты мы все трое то и дело ходили вокруг да около этого гипотетического возвращения. Лана, например, говорила, что, оказавшись в реальности, первым делом залепила бы чем-нибудь тяжелым в морду Грановскому. Всю жизнь она терпеть не могла ролевые игры, на тест пришла лишь за компанию с подругой, и самым страшным кошмаром для нее всегда было оказаться вдали от водопровода и Интернета.

Макс, напротив, говорил, что жизнь здесь ему очень нравится, и что никакой исторический период так не подходит для самореализации великому человеку (вроде него), как позднее Средневековье. Впрочем, я догадывался, что говорит он это, чтобы поддеть Лану: она, в свою очередь, охотно поддевалась и начинала спорить, не стесняясь в выражениях. Я наблюдал за этой возней с улыбкой: мне она напоминала то, как третьеклассник дергает нравящуюся ему отличницу за косички.

Не знаю, сколько бы еще все это могло продолжаться, но одна тяжелая душная летняя ночь положила нашему брукмерскому отдыху неожиданный конец.

Глава 22

Ало-черный камзол маркграфского полка был тесноватым, в душную летнюю ночь в нем было ужасно жарко. Перевязь натирала под мышкой, и я все еще чувствовал себя во всем этом, словно участник какого-то маскарада. Но без формы было нельзя: в маркграфском замке я имел право появляться только при полном параде.

В тот вечер я готовился к визиту в благородное собрание, надеясь, что мне не придется слишком скучать в обществе пары десятков чиновников и офицеров, озабоченных охотой, пивом и мелкими служебными интригами. Откровенно говоря, я бы лучше провел вечер дома, но я понимал, что дружелюбное общение с городской верхушкой могло помочь моей карьере.

Меня смущала двусмысленность моего положения. Сергей, похоже, считал меня чем-то вроде своего агента — недавно я получил от него письмо, где он давал мне советы о том, как держать себя с местной знатью и на что обращать внимание в разговорах. Он не писал об этом прямо, но весь тон его письма прозрачно намекал на то, что он ждет от меня отчета о том, что поговаривают при маркграфском дворе. И я бы не сказал, что такое положение вещей меня порадовало: я не нанимался в шпионы.

Итак, для Сергея я был его глазами при Брукмерском дворе. Но в то же время, для Киры я был ее агентом во внешнем мире, для маркграфа — удачливым сукиным сыном, которого следует держать при себе, а для его придворных — выскочкой, нуждающимся в присмотре. Все чего-то ждали от меня, и все ожидания нужно было оправдывать, чтобы держаться на плаву.

Однако сегодняшний визит в собрание пришлось отменить: незадолго до выхода в мою дверь постучался один из подчиненных сержанта Дрикена, того самого, что привел меня к Кире в первый раз. Мне он передал еще одну пахнущую жасмином записку, на этот раз короткую. В ней Кира просила меня прийти сегодня и поясняла, как лучше это сделать. Надо ли говорить, что едва я развернул листок, сердце мое застучало чаще и ни о чем, кроме того, как скорее попасть в замок, я уже не думал?

У входных ворот я назвал часовым сегодняшний пароль — никаких оснований не впускать меня у них не было. А вот во внутренних покоях у охраны уже могли возникнуть ко мне вопросы. Но и это было предусмотрено.

Часовые у входа в Красную башню сменялись не непосредственно на посту, а чуть дальше, за поворотом коридора. Подобный странный порядок, идущий в разрез с уставом и здравым смыслом, был, конечно, придуман не просто так. Зная график смены караула, в башню мог незамеченным проходить маркграф, не желавший лишних разговоров даже среди доверенных гвардейцев.

Разговоров, впрочем, избежать не удалось. Едва ли не в первый день моего пребывания в мушкетерских казармах мне поведали о том, что его сиятельство держит в Красной башне любовницу. Надо сказать, меня это замечание несколько покоробило: об истинном характере отношений маркграфа и Киры я не знал. Впрочем, вероятно, и солдаты о нем не знали, а лишь придумали простое объяснение происходящему: раз маркграф держит при себе девушку и прячет ее, значит, она его любовница. Но, все равно, было довольно неприятно.

Так или иначе, мне порядок смены караула также был известен благодаря все тому же Дрикену, потому оставалось лишь вовремя оказаться в нужном коридоре замка, не столкнувшись при этом нос к носу ни с его сиятельством, ни с патрулями. И это мне вполне удалось.

Когда я вошел, Кира, сидевшая, как и в первую нашу встречу на шелковой подушке, взглянула на меня испуганно. Должно быть, увидев форму, подумала, что явился его сиятельство или солдаты, но, увидев меня, успокоилась.

— Здравствуй, — сказала она с улыбкой и поднялась на ноги. — Я так ждала тебя.

— Привет, — проговорил я, не зная куда девать руки в форменных перчатках. Как они вообще носят всю эту амуницию в такую жару?

Я сделал несколько шагов. Кира жестом пригласила меня садиться на подушку. Кресло в ее комнате было только одно, но я заметил, что Кира его явно не любила, и делала вид, что его нет. Похоже, в нем обычно сидел его сиятельство.

— Ты по поводу той тетради? — спросил я и тут же понял, как неуместно это прозвучало. Мне хотелось сказать, что я тоже очень ждал встречи с ней, а вместо этого перешел сразу к делу, словно меня больше ничего не заботит. Кира едва заметно поморщилась.

— Можно и так сказать, — ответила она, вздохнув. — Шифр очень сложный. Я бы ни за что не смогла к нему даже подступиться, если бы не интуиция. А так кое-что понять, все же, удалось.

— Ты знаешь, где сейчас Луциан? — мое сердце тревожно стукнуло в предвкушении новых приключений.

— Не совсем, — Кира покачала головой. — Все очень туманно. Тот, кто это писал, очень постарался, чтобы не просто зашифровать текст, но и не называть в нем место прямо. А может быть, тогда он и сам не знал, где оно. Это что-то вроде лабораторного дневника. Он проводил какие-то малопонятные эксперименты, и по их результатам вычислял местоположение некого объекта. Он называл его «рана».

— «Рана»? — переспросил я.

Кира кивнула.

— Кажется, он считал, что сам этот мир ранен. Что-то извне проткнуло его, оставило дыру, через которую лезет вся эта нечисть. И он вычислял эпицентр. Место, в котором рана шире всего, и через нее можно попасть в другой мир.

— То есть, через эту же рану попали сюда и мы? — спросил я.

— Видимо, — Кира пожала плечами.

— Но погоди… Мы попали сюда, потому что все это игра Грановского. Оно же не настоящее? Если так, то эта «рана»…

— Если так, то она, вероятно, выход отсюда. Основное меню. Кнопка «Escape». Ну, или финальный босс.

— И цель игры в том, чтобы ее найти?

— Если считать, что у нее есть цель… — задумчиво проговорила Кира.

Пару секунд мы молчали. За узким окном башни умирали последние отблески дня. Свет колышущегося огонька свечи придавал лицу Киры какое-то немного болезненное выражение.

— Ты не представляешь, как трудно держать всю эту возню с переводом текста в тайне от его сиятельства, — продолжила она. — То и дело припрется среди ночи — нужно срочно убрать все бумаги и не показать, что я что-то писала. Он очень подозрителен.

Должно быть при словах «припрется среди ночи» мое лицо приобрело слишком специфическое выражение, так что Кира сконфуженно замолчала. Секунду она смотрела на меня непонимающе, а затем поморщилась.