Благодаря счастливому стечению обстоятельств такой человек нашелся у девяностодвухлетней Ирины Одоевцевой, тяжело болевшей, бедствовавшей и пребывавшей практически в полной безвестности. В 1986 году в Париже оказалась московская журналистка, пылкая поклонница мемуаров Одоевцевой, и, обнаружив ее в столь плачевном состоянии, предложила вернуться в Советский Союз308. Несмотря на болезни и возраст, Одоевцева охотно приняла предложение и в апреле 1987 года прибыла в Ленинград, где была встречена с большими почестями. Вскоре были изданы ее мемуары «На берегах Невы» и «На берегах Сены». Не обошлось без цензурных купюр, зато тиражи впечатляли:
250 и 500 тысяч экземпляров.
Берберова возвращаться в Советский Союз не собиралась. Ей очень комфортно жилось в Америке, у нее имелись значительные средства, достаточно крепкое здоровье, а также слава, с каждым годом становившаяся все более громкой. Однако возможность публикации своих произведений в России казалась крайне заманчивой. А потому, когда одна из молодых корреспонденток Берберовой предложила ей в этом плане содействие, она с благодарностью согласилась.
Эту корреспондентку Берберовой звали Е. И. Лубянникова309. По своей основной профессии она была программистом, но все свободное время посвящала изучению Цветаевой с упором на ее эпистолярное наследие, став в дальнейшем известным специалистом в этой области. Еще в начале 1980-х годов Лубянникова попыталась связаться с рядом литераторов первой волны эмиграции с целью прояснить для себя ряд вопросов, но ей почти никто не ответил, а если и ответил, то невразумительно.
Самый четкий и обстоятельный ответ Екатерина Ивановна получила от Берберовой, выразившей готовность помогать ей и дальше. С этого момента между ними началась регулярная переписка, и когда стало понятно, что писателей-эмигрантов начали печатать в России, Лубянникова взяла на себя функции неформального (и, кстати, совершенно безвозмездного) литературного агента Берберовой. Весной 1987 года Екатерина Ивановна принялась энергично обзванивать редакции столичных журналов, предлагая для публикации стихи и прозу Берберовой.
Летом 1987 года Лубянникова обратилась в журнал «Октябрь», где, как уже говорилось, я в это время работала. При разговоре обнаружилось, что главная книга Берберовой – «Курсив мой», была, как ни странно, еще никем не востребована: «Знамя», «Новый мир» и «Дружба народов» – по разным причинам – медлили с ответом. Это означало, что надо действовать быстро, и экземпляр «Курсива» лег на стол начальству. Вскоре вопрос был в принципе решен положительно, о чем Лубянникова немедленно доложила Берберовой. Похоже, что под влиянием этого известия Берберовой стало ясно, что 1988-й «двойной год» будет для нее отнюдь не трагическим, а, напротив, исключительно счастливым310.
В январе Берберова снова вернулась к дневнику, тщательно фиксируя в нем все детали, связанные с переговорами с российскими журналами. В записи от 28 января 1988 года, в частности, говорится: «День получения письма от Ек. Ив. Лубянниковой. Звонила Саше [Сумеркину], Смиту, Мурику и Дэвиду Бетеа. Все был изумлены, обрадованы, потрясены. Возбуждена весь день, с трудом уснула»311.
Что же в письме Лубянниковой могло вызвать такую реакцию у Берберовой и ее друзей? Видимо, содержавшееся там сообщение, что после полугодового молчания отозвалась и «Дружба народов», выразив готовность печатать «Курсив»312. Таким образом, получалось, что за книгу стали бороться сразу два столичных журнала, находившихся в зените своей популярности. В некоторой растерянности Лубянникова просила Берберову дать указания, как ей следует поступить, и та, подумав, отвечала, что предпочла бы «Октябрь»313.
Понятно, что о публикации в журнале полного текста книги (шестьсот с лишним страниц) речь идти не могла. А потому показалось разумным отобрать для начала большие фрагменты из первых глав «Курсива» и напечатать их в нескольких номерах подряд314. Оставалось выбрать такие фрагменты, которые представили бы opus magnum Берберовой в максимально выигрышном свете как для узкой, так и для широкой аудитории (тираж «Октября» составлял к тому времени 240 тысяч и продолжал стремительно расти). Работать с «Курсивом» было поручено мне как человеку, давно знакомому с текстом.
Все это было сообщено Лубянниковой, а она, в свою очередь, сообщала Берберовой:
Вашей публикацией занимается редактор Ирина Евгеньевна Винокурова… она подтвердила, что публикация одобрена, в настоящее время она расширяет ее объем, возможно, материал пойдет в нескольких номерах и, скорее всего, в осенних. Главный редактор постоянно в зарубежных поездках, и это несколько замедляет ход дела, однако она надеется на благоприятный исход315.
Полученные новости Берберову «очень порадовали», и она просила Лубянникову передать благодарность и «искренние приветы» всем, кто о ней заботится316.
Исход дела, как я и надеялась, оказался самым благоприятным. Анонс о намерении «Октября» печатать «Курсив» появился в «Литературной газете» в конце июля 1988 года. Правда, это не помешало другому журналу – «Вопросам литературы», – в свою очередь, готовить «Курсив» к публикации, не пытаясь при этом связаться с «Октябрем»317.
В результате первые публикации Берберовой в России – фрагменты «Курсива» – появились в 1988 году сразу в двух журналах: в «Октябре» (№ 10–12) и в «Вопросах литературы» (№ 9–11).
Поздравляя Берберову со столь значительным событием, Лубянникова писала:
«Вопли» («Вопросы литературы») опередили «Октябрь», вероятно, им очень этого хотелось. <…> Но они явно поспешили и дали материал по I изданию. В «Октябре», естественно, обиделись, но отнеслись к этому факту спокойно: во-первых, как они считают, от таких фактов не застраховаться, а во-вторых, репутация [Д. М.] Урнова [в то время главного редактора «Вопросов литературы». – И. В.] в литературном мире и до того была не из лучших. К тому же – характер публикуемого материала разный, тиражи 20 000 («Вопли») и 240 000 («Октябрь») несравнимы… Одним словом, у «Октября» нет объективных поводов для уныния и они просят передать Вам, что искренне за Вас рады и шлют Вам свои поздравления318.
Примерно тогда же экземпляры журнала были отправлены Берберовой, и они дошли на удивление быстро: 10 ноября. В этот день она записала в своем дневнике: «Пакет взяла. Привезла домой. “Октябрь” № 10 – с 40 стр<аницы> “Курсива”. Пришлось постоять тихо, сердце билось ужасно. Пришла в себя. <…> В “Октябре” было письмо от милой И. Е. Винокуровой…»319
Прочитав и тщательно сверив выбранные фрагменты с книгой, Берберова взялась за ответ. «Дорогая Ирина Евгеньевна, – говорилось в письме, – два дня тому назад я получила номер 10 “Октября”. Спасибо Вам за прекрасно сработанный текст. Спасибо за все Ваши заботы обо мне. Вы правы, цензурные купюры минимальны. <…> Если в следующих двух кусках (номера 11 и 12) все будет как в первом, я буду абсолютно счастлива и очень, очень Вам благодарна»320. А я, в свою очередь, была «абсолютно счастлива», что Берберова осталась довольна не только этим «куском», но и следующими двумя.
На волне бурного успеха «Курсива» (восторженные отзывы пошли практически сразу) и заключения договоров на ряд других публикаций (в частности, в «Дружбе народов» должна была появиться «Железная женщина») Берберова приняла предложение Союза писателей приехать на две недели в Москву и в Ленинград. Сначала речь шла о мае 1989 года, но потом дата приезда передвинулась на сентябрь.
