За каппой шли священники. Их серые одежды шуршали по полу, они шли осторожно и размеренно. Их голоса хором читали проклятия в такой красивой песне, что люди плакали.

К сожалению для пленника, слова оглушали каппу, как и всех ёкаев. Цепи и деревянные клетки не требовались. Слова священников держали каппу в плену невидимых пыток.

Меньше человеческого ребенка, с панцирем на спине и оранжевым клювом на пернатой голове каппа не казался угрозой. Он выглядел мило. Даже казался добрым.

«Вид бывает обманчивым, — Таро знал, что это так. Он жил во Дворце иллюзий. Он знал, что каппы были сильны, были в пять раз сильнее человека, и они любили кишки, обычно питались живыми жертвами. Таро прижал ладонь к животу. Конечно, слуги убежали».

Крики каппы утихли, он урчал. Его язык был неразборчивым для людей, но Таро узнал мольбу в голосе. Каппа молил о жизни. Они прошли мимо, самураи и священники поклонились сыну императора. Таро склонил голову, едва отмечая их жестом.

Свита замедлилась у дверей из кипариса. Балка из ствола тысячелетнего дуба лежала поперек, не давая ничему выйти. Гора в сияющем снеге была вырезана на дереве.

Зимняя комната. Как и все комнаты Времен года, ее можно было использовать для радости или боли.

«Сегодня боль».

Неприятное ощущение проникло в Таро, но он скрывал это. Он хорошо носил маски. Его любимая была грозной. Он часто ее использовал. Порой даже забывал, что было под ней.

Самураи бросили каппу у дверей Зимней комнаты. Существо скулило, узловатые конечности сжимались, как сушеный лист. Не желая смотреть, Таро перевел взгляд на священников в татуировках. Синие чернила покрывали их тела. Даже их лица были навсегда отмечены каллиграфическими проклятиями. Если ёкай коснется кожи священника, он сгорит.

Самураи, пыхтя, подняли дубовую балку, а потом отошли, тяжелое дерево давило на их плечи. Двери распахнулись. Вылетели снежинки, растаяли в тепле Главного зала. Ледяной воздух задел щеки Таро, его губы дрогнули. Из глубин комнаты слышалось эхо его давно пропавшего смеха. Ребенком он играл на снежных долинах, прятался в Ледяном лесу. А теперь там ходила лишь смерть.

За ним зазвучали шаги. Священники и самураи опустились на пол. Стало тихо, лишь негромко гудели проклятия священники. Только одного человека так принимали. Отца Таро, императора, божественного правителя людей и ёкаев. Он замер рядом с ним. Шея Таро пылала, плечо отца задело его плечо.

Они были теперь одного роста, почти копии друг друга, только глаза и рот императора обрамляли морщины. Их широкие плечи в лиловом одеянии подчеркивали внушительные фигуры. Их волосы были выбриты по бокам, а сверху стянуты в пучки. Слева на бедрах висели длинный и короткий мечи, ведь они прошли обучение самураев. Быть избранным у богов было мало. Для правления империей требовалась сила, ярость дракона. Этого у Таро не было. Пока что.

Таро родился раньше срока, был болезненным ребенком, маленьким, часто кашлял. Последние два года он изменился, лишился хрупкости. Его легкие очистились, мышцы стали крепче, и тело напоминало медведя. Порой, глядя на свои руки, он не узнавал их, силу в пальцах и хватке.

Таро смотрел вперед, пока император разглядывал его. Если он сильнее выпрямит спину, она треснет. Отец часто разглядывал Таро, когда он вырос.

— Отец, — монотонно сказал Таро.

— Сын, — ответил император. Голос императора всегда заставлял Таро думать о ржавом железе холодном, твердом, бесполезном. Я думал, ты будешь играть у себя, — Таро сглотнул от едкости в голосе отца. У императора были другие взгляды на мужество. Мужчины не плакали. Не были маленькими. Искали власть. Таро почти все дни избегал отца.

Император хотел избавить восток от ёкаев. Таро хотел тихие места, где он мог изобретать.

«Если бы я не знала лучше, подумала бы, что ты из шестеренок и пружин», — говорила в детстве его няня. Император не понимал страсть сына к изобретениям. Ходили слухи, что когда-то император был мягче, сильно любил, не осуждал. Если так и было, Таро не видел этого. А Таро слуги и придворные шепотом звали Холодным принцем. Металл, а не человек. Без сердца. Может, так и было.

— Я услышал шум, — Таро не скрывал раздражения. Мышца подрагивала на его челюсти.

— Мы поймали каппу во рву, — сказал император.

Таро выдохнул. Каппа голодал, раз рискнул подобраться к дворцу.

Его отец вскинул серебряную бровь.

— Невероятно, да? император нетерпеливо махнул рукой и громко сказал. Довольно.

Гул прекратился.

Каппа замер. Его черные глаза, полные страданий, посмотрели на императора.

— Он гадко пахнет, — отметил император. В Главном зале пахло рыбой и водой пруда. Император вскинул голову. Бросьте его в Зимнюю комнату.

Каппа не понимал слова людей, но это означало смертный приговор. Глаза каппы стали решительными. Существо открыло клюв, закричало и толкнуло самураев.

В один прекрасный миг стражи взлетели в воздух, описали изящные дуги, и Таро поразился силе маленького ёкая. Самураи врезались в стену со стуком, обмякли.

Порыв снега из Зимней комнаты проник в Зал, мешая Таро видеть. Каппа вырвался из белизны, направляясь к Таро и его отцу, пальцы с перепонками тянулись, клюв открылся в крике.

Таро расправил плечи и считал вдохи. Один. Два. Три. Его маска не дрогнула. Как и у императора. Они отличались, но схожие черты у них были. Холод. Гордость. Никто не посмеет перечить императору или принцу. Это вызовет гнев богов и богинь. Религия была величайшим оружием императора.

Священники быстро загудели проклятия, встали и покачивались. Каппа замер, зажал ладонями уши. Тщетно. Воздух сгустился и трещал от чар священников. В зале стало холоднее. Каппа упал на колени, согнулся. Парализованный.

Император рявкнул ошеломленным самураям:

— Вставайте.

Самураи медленно пришли в себя и потянули обмякшее тело каппы к порогу Зимней комнаты. Таро отвернул голову, когда они бросили его.

Если каппе повезет, холод убьет его раньше, чем хищники. Комната Времен года создавала свою погоду с помощью мастера Ушибы, верного сезониста. Могла начаться снежная буря. В Зимней комнате умереть проще всего.

Волна холодного ветра ударила по Таро, и двери закрылись.

«Хотя бы не Летняя комната», — он напрягся от мысли. Жар давил, как раскаленное железо, обжигая кожу жертв.

Дубовая балка вернулась на место. Каппа визжал, бил кулачками, и двери дрожали. Тщетно. Двери не выпустят каппу, они выстоят даже под натиском они, самого сильного ёкая. Таро повернулся и пошел прочь.

— Ты не останешься? окликнул его отец.

Что-то сжалось в Таро. Отвращение вырвалось звуком из его горла, и он позволил маске слететь на миг.

— Боюсь, не все так любят смерть, как ты, — ответил он.

Император рассмеялся.

— Прячься в своей комнате. Но я жду тебя на ужине завтра ночью. Нужно обсудить состязание.

Таро прикусил язык. Состязание. Его тяжелые шаги сочетались со стуком его сердца. Несколько дней, и сотни девушек прибудут во дворец, вооруженные и с надеждой. Правила были простыми: выжить в комнатах, покорить времена года, завоевать принца.

Таро кипел от угрозы его одиночеству и глупости того, что он стал призом, который нужно завоевать, вещью на продажу. Он покачал головой. Нет. Он не будет праздно стоять, пока его лишают жизни. Девушки могут приходить. Они могут покорить комнаты. Одна, может, даже победит. Но Таро не женится на ней. У него был план.

ГЛАВА 3

Мари

Солнце было оранжевым мерцанием на горизонте, зеленые деревья казались черными в сгущающихся сумерках. Вязкий снег был на пути Мари, зима сдавалась весне. Она поспешила к дому, горбясь от холодного ветра.

«Лучше не оставаться в лесу в темноте».

Последний луч света пропал за горизонтом, и Мари вышла из леса. Чистый запах наполнял разреженный воздух. Она глубоко вдохнула. Дом.

Несколько шагов, и Мари оказалась у ворот Цумы, ее деревни. Бумага, привязанная к железным прутьям, трепетала от ветра. Ниже были дары, оставленные для ее народа, и они выглядели поразительно ярко на фоне черных ворот и серой каменной стены вокруг Цумы. Путники редко забирались на гору. Те, кто не привык к высоте, страдали от головной боли, бессонницы и головокружения горного безумия.