Изгоем будешь ты всегда,

Но иногда бывает сложно,

Снять маску и найти себя.

Снимите на недолго маску!,

Хочу увидеть я кто друг,

Кто враг, а кто подарит сказку,

И чьи слова не пустой звук.

Я захожу в свою квартиру,

Включаю свет по всем углам,

Сижу, смотрю я телевизор,

И вижу маски тут и там.

Они нам врут и час за часом ,

Всё кормят нас лапшой своей,

А люди верят пустоплясам,

Российской жизни новостей.

И в интернете маскарадно,

Привыкли маски одевать,

Надену я, и как ни странно,

Совсем другим могу я стать.

Только во сне снимаем маски,

А утром снова выбирать,

Какую нам личину фальши,

Себе на души одевать.

Этот стишок я сочинил, когда в Массолит пришёл стишок про мыша или крысу, уже не вспомнить, но главное я показал, что должно быть что-то ещё, кроме того, что герой жрал, пил, короче жил.

Про кота

Жил кот когда-то в яме тёмной,

И с ним хозяин проживал,

В каморке дряхлой и холодной,

Он хлеб, мышей и птиц жевал.

Но вот состарился годами,

Всё больше днями почивал,

Хозяин старился мозгами,

Картин уж больше не писал.

Такая жизнь осточертела,

И он последний хлеб сжевал,

И вот душа его взревела,

Но телом он ослабевал.

Художник тихо взял верёвку,

Повесил он её на крюк.

Но кот, почувствовав издёвку,

Прикинул: скоро всё, каюк.

Он закричал, глаза не видят,

В них, словно пыли нанесло,

Почувствовал, что всё – обидят,

А сердце тихо, нагло жгло.

Он в старости хотел немного,

Лишь только спать всё на окне,

И вот от крика горлового,

Художник вспомнил о цене.

Что много просит за картины,

А ведь сейчас не тот расклад,

Картины – это не рубины,

И вот его упал оклад.

И он к коту шагнул неловко,

И слабо руку протянул,

И он по шерсти гладил ловко,

А кот протяжно так зевнул.

Художник цену поубавил,

И мирно с другом он прожил,

И он себя в веках прославил,

А кот? С хозяином дружил.

С этого стишка началось моё вхождение в поэзию.

Тоскующая

Женщина вновь курит у окна,

Дым клубится ввысь от сигареты,

А во взгляде у неё тоска,

Потому что сказки больше нету.

Потому, что выросла она,

Ждёт от этой жизни только худо,

Оттого, что каждый день одна,

У неё пропала вера в чудо.

И глаза её всё смотрят вдаль,

Там она надеется приметить,

Детство, что ушло под звон капель,

Мать с отцом последний раз приветить.

Так и курит, и сжимает шаль,

Дым-туман под потолком клубится,

Смотрит в прошлое, в глазах печаль,

И тоска у сердца спать ложится.

Ходжа Насреддин

По улицам Кокандским,

Багдадским и Бухарским,

Ходил один лукавый человек,

Халат имел в заплатах,

От бедности не плакал,

Любил сидеть по долгу в чайхане.

Его звали дороги,

И солнце на восходе,

И ездил он всегда на ишаке.

Ишак не просто транспорт,

Он верный друг всех странствий,

Хоть и порой упрямился идти.

Пусть и любил базары,

Но был совсем нестарый,

Вельможные гаремы посещал…

Пока вельможа дрыхнет,

Жена в любовном вихре,

Танцует на измятой простыне.

А утром вновь дорога,

Его звала, как многих,

Всё дальше уходил он в даль по ней…

И в чайхане наутро,

Рассказ вели, как мудро,

Обставил знать хитрющий Насреддин.

Он не любил богатых,

И презирал тех знатных,

Которым звон монет всё заменил,

Кто жаждал лишь наживы,

И жил несправедливо,

Кто важностью своей других губил.

Шутил он очень часто,

Смеялся и над властью,

За что не раз он был приговорён…

Будь ты хоть муж учёный,

Но спесью облачённый-

К насмешкам за гордыню обречён.

Будь ты мулла богатый,

Иль дервиш бородатый,

Стяжательство религией прикрыл,

Раз золото дороже,

То для святоши тоже,

Острот он очень много сочинил.

Простой народ обсчитан,

Налогами забитый,

Их Насреддин по-своему жалел,

Они его любили,

Скрывали, не судили,

И восхищался каждый, как умел.

Да, говорил он много,

И многое в народы,

Со временем сумело разойтись,

И до сих пор всё точно,

По – видимому прочно,

Во власти все пороки разрослись.

Постой, Ходжа, учитель,

Пороков обличитель,

Не уходи, ты нужен и сейчас,

С улыбкой ироничной,

И с шуткою саркастичной,

Так много дел по-прежнему у нас.

И нас налоги давят,

И никаких нет правил,

Для тех, кто у руля страны стоит…

Их высмеять бы надо,

Всю эту клоунаду,

Но наш народ всё терпит и молчит.

Коль высмеем мы знатных,

Не будем жить так мрачно,

А юмора боялась власть всегда….

Над нею посмеёмся,

Под нею не прогнёмся,

И, может быть, обрушится она.

А это мой взгляд на историю Робин Гуда и её продолжение….

Робин

В лесу, у Шервуда, всё тихо,

Не скрипнет лук, стрела молчит,

И только ветер бродит лихо,

Листвой деревьев шелестит.

А на опушке леса хворост,

Дед с внуком ловко собирал,

И затевал дед разговоры,

Чтобы пацан не заскучал.

«Теперь здесь ездить не боится,

Купец богатый и ландскнехт,

Монах, что нас зовёт смириться,

А сам спешит упасть во грех.

Все разбежались, разлетелись,

Кто где неведомо сейчас…

Герои наши повзрослели…

На том закончу свой рассказ.

Довольно этих разговоров,

О том, что было, что прошло,

Сейчас во властных коридорах,

Одни лишь воры да дерьмо.

Сегодня слуги разрешили

Валежник задарма собрать,

Как бы потом вдруг не решили,

Чего-то больше отобрать».

«А мы возьмём их всех и скинем,

Как Робин жить уйдём в леса,

И будем бить стрелою длинной,

Их разжиревшие тела!»

Мальчишкины глаза горели,

Он раскраснелся и дрожал…

Дед молодого пустомелю,

За чуб легонько потрепал.

«Я распустил язык свой старый,

Наговорил, а ты в мечтах,