– Это очень скверно, – помрачнел заведующий. – Я не столько про ваши эмоции, сколько про… Ладно! Про отравление – это, конечно, чушь…

– Нет. – Я вздохнул. – Они обнаружили яд в мартини, который он пил в гостях у Ясновой. Яснова – это любовница, – пояснил я.

– Однако! – Шеф так и сидел с чашкой кофе в одной руке и с бутербродом в другой. – Значит, ишемический инсульт был вызван употреблением яда? Но получается, что, проведя тромболизис, мы попали в точку? Тогда что мы сделали неправильно? Никаких признаков отравления у пациента не было. Расхождений на вскрытии, слава богу, тоже нет. Мне, правда, так и не ясна причина смерти…

– Мне тоже, – вставил я.

– Дальше. Надо будет переговорить с Пашей и Анжелой. Может быть, эта Яснова и правда делала им какие-то предложения? Лучше бы узнать об этом заранее. Я уверен, что допрашивать будут всех. По крайней мере, тех, кто дежурил в тот день, не зря же следователь переписал фамилии из графика.

Я, соглашаясь, кивнул.

– Что это у вас? – заинтересовался шеф, кивнув на красно-черно-золотую визитку, которую я продолжал машинально вертеть в руках.

– Да вот, Наталья Олеговна дала телефон своего спарринг-партнера и посоветовала связаться с ним. Вроде он может нам помочь, – пояснил я и пожал плечами. – Только не знаю, как и чем?

– Я бы позвонил, – заметил шеф. – Наталья Олеговна плохого не посоветует.

– Судя по этим рисункам, он или тинейджер, или шизофреник. – Я постучал ребром визитки по столу.

– Вот и спросите, – усмехнулся шеф.

После нескольких гудков я уже собирался повесить трубку, но мне все же ответили, причем тон у говорившего был весьма недовольный, а голос – словно у него живот скрутило или судорогой челюсти свело.

– Вам удобно говорить? – вежливо поинтересовался я. – Может, мне перезвонить?

– Говорить мне совсем неудобно, – последовал ответ, – но перезванивать не надо, я буду слушать. Вы кто?

«Душат его, что ли?» – подумал я про себя, а вслух представился и объяснил, кто дал мне его телефон.

– Да. Я понял, – просипел он. – Две секунды… Вот, теперь я вас слушаю! Просто я стоял на голове. Гимнастика, понимаете? Вы же доктор, так что должны знать, что приток крови к голове улучшает мыслительный процесс в мозге.

Мой мыслительный процесс немного затормозился от полученной информации. Но я не стал вставать на голову, а просто сел на стул. И, стараясь ничего не упустить, рассказал о сложившейся ситуации.

– Да, непростой случай, – согласился детектив Строганов, или кем он там был на самом деле. – Я вижу здесь три проблемы и пять способов их решения. Я берусь за ваше дело, – очень важным тоном вынес он вердикт. – Но!

Возникла пауза, и я успел подумать, что, во-первых, сейчас он потребует кучу денег за свои услуги, и я вежливо откажусь. А во-вторых, что я терпеть не могу таких самоуверенных людей, принимающих решения на основании столь малого количества информации… Точно откажусь!

– Но, – вдруг радостно продолжил он, – мне нужен напарник! И то, что вы доктор, – это же знак!

– В каком смысле? – озадаченно поинтересовался я.

– В самом прямом! – Он уже не сдерживался и чуть ли не кричал в трубку. – Это не совпадение, это знамение!

Я отодвинул телефон от уха подальше.

– Я берусь вам помочь, ждите моего звонка! – донесся до меня голос. – Ну наконец-то поперло! – И на этом разговор прервался.

«Точно больной на голову. Может быть, ему нужен психиатр? – подумал я. – Но я-то реаниматолог…»

Видимо, осень действует на людей по-разному. Осенью Пушкин творил свои бессмертные произведения, Любовь Яснова отравила своего любовника, гражданка Алмазова решила затравить нас, обвинив в убийстве своего мужа. А вот мой новый знакомый Арсений Строганов просто спятил, как Болванщик из «Алисы в Стране чудес». Я потряс головой, чтобы избавиться от всей этой чепухи, и пошел работать.

Есть такое поверье в отделениях реанимации: если день прошел спокойно, то ночь будет бурной. В смысле работы. И наоборот.

Сев часов в девять вечера поужинать, я очень надеялся, что ночь будет тихой. Как у Пушкина в Полтаве.

– Доктор! – В ординаторскую заглянула, качая головой, медсестра. – Там консультант из отделения пришел. Идите посмотрите на это чудо-дерево!

– Я еще чай не пил! – возмутился я. – А потом, что я, консультантов не видел?

– Ну как знаете!

Чертыхаясь, я встал из-за стола и пошел в реанимационный зал. Ровно посередине, спиной ко мне, стоял доктор и покачивался с пяток на носки. Халат ему был мал и короток. Зато большущий колпак он напялил аж на уши. На шее у него висел фонендоскоп, из кармана торчала рукоятка неврологического молоточка, а хирургические перчатки были натянуты поверх рукавов халата.

«Никакой он не консультант, – подумал я. – Так колпаки носят только студенты. А перчатки? Вот уж точно, чудо. И фонендоскоп еще…»

Он, услышав мои шаги, резко обернулся. Лицо было скрыто марлевой маской. В узкой прорези между колпаком и маской блестели глаза.

– Здравствуйте! – жизнерадостно поприветствовал он меня. – А вы доктор Агапов? А я врач-интерн! – гордо сообщил он и стал тыкать пальцем в криво висящий бейдж. – Отделение неврологии!

«Понятно, – усмехнулся я, – только со студенческой скамьи».

– Я собираюсь произвести осмотр пациентов, – сообщил он тоном, каким раньше говорили: «ТАСС уполномочен заявить».

Мы переглянулись с медсестрой. Она захохотала.

– Конечно, – едва сдерживаясь от смеха, ответил я. – Только, пожалуйста, руками ничего не трогать. И никого. Если что, я в ординаторской, – добавил я, обращаясь к медсестре.

– Нет уж, доктор. – Медсестра мгновенно стала серьезной. – Пока ваш интерн будет осматривать пациентов, – обратилась она ко мне, – вы никуда не уйдете. И все останутся живы, – добавила она.

Интерн не понял, чего это мы вдруг переполошились, и смело шагнул к одной из кроватей. Я вздохнул и остался, даже подошел поближе. Трубки, дренажи, зонды, катетеры – все это требовало аккуратности и опыта, каковых у коллеги-интерна просто не могло быть.

– Так вы невролог? – поинтересовался я у него. – Тогда зачем вам «уши»? – И я ткнул пальцем в фонендоскоп.

– Уши? – изумленно переспросил доктор. – А, это вы про…

– Да, – кивнул я, сам удивленный его незнанием медицинского сленга. – «Уши» носят терапевты. Они слушают больных. А неврологи носят молотки. – Я указал на молоточек в его кармане. – А знаете, что носят нейрохирурги?

– Нет, – вдруг перебил он меня тоном отличника, сдающего экзамен. – Я точно знаю, что доктор во время осмотра должен иметь фонендоскоп, молоточек, часы с секундной стрелкой, аппарат для измерения…

– Доктор… э-э… – Я пригляделся к ламинированной белой картонке на его халате. – Строганов? – воскликнул я, читая текст. – Арсений Строганов? Врач-интерн, отделение неврологии? Какого черта?!

То-то мне его голос показался знакомым!

– И я рад нашему знакомству! – протянул он мне руку в резиновой перчатке. – Ой, простите…

И стал неловко стягивать ее. Разумеется, она разорвалась.

– Я сделаю все, что в моих силах! И даже больше! Можете на меня рассчитывать. – Сдавив мою кисть, он долго тряс ее, пока я с силой не вырвал ладонь из его цепких рук.

Мы сидели в ординаторской и пили чай. Арсений, вежливо отказавшись от ужина, с аппетитом умял мои бутерброды, после чего стал рассказывать, как он проник в наш корпус. При этом он размахивал руками, словно неаполитанец, и успевал поедать общественный мармелад.

– Вначале я хотел прикинуться больным. Я намотал на голову бинт, набрызгал на него немного крови, типа раненый, но затем передумал, поскольку выяснил: пациенты реанимационных отделений своими ногами не ходят. – Он запустил руку в опустевшую коробку с мармеладом и, поняв, что все выел, тяжело вздохнул. – Тогда я решил прикинуться доктором. Я посидел на студенческих форумах, посмотрел пару серий «Скорой помощи», это американский сериал про…