Марат Абдуллович внимательно посмотрел на Волосюка. Но тот оставался серьезным.

К бухгалтеру Рауде Темирзяев добрался на новенькой служебной «Победе». Водителю велел подождать во дворе, а сам по утоптанному снегу направился к подъезду, над которым нависал длинный металлический козырек. Поднялся на второй этаж, где проживал Рауде, и громко постучался в дощатую дверь.

– Иду! – прозвучал из глубины комнаты голос, и через полминуты дверь распахнулась.

– Майор Темирзяев, – представился Марат Абдуллович. – Вы Рауде Адольф Карлович?

– Он самый, – удивленно проговорил хозяин.

Адольф Карлович Рауде оказался высоким крепким мужчиной немного за сорок. Впечатление производил благоприятное. Спину держал прямо, даже горделиво. Он больше походил на отставного военного, нежели на человека, имеющего столь мирную профессию, как бухгалтер.

– Разрешите войти, я по делу об убитой Матрене Поздняковой.

– Проходите, – отошел в сторону Рауде.

В теплой гостиной было уютно. На полу лежали толстые ковры, мягко глушившие тяжелые шаги. Через застекленные дверцы громоздкого старинного шкафа просматривалась фарфоровая посуда, указывающая на достаток. У стены стоял большой кожаный диван темно-коричневого цвета.

– Где тут можно присесть? – осмотрелся по сторонам Темирзяев.

– А вот давайте присядем за стол, так удобнее. Прошу вас, – указал хозяин квартиры на стулья с высокими удобными спинками.

Марат Абдуллович присел, достал блокнот с простым карандашом, положил их на белоснежную скатерть и спросил, посмотрев на Рауде:

– Расскажите мне, что вы делали вечером в субботу, четырнадцатого февраля?

Адольф Карлович сидел не горбясь, взирал с пониманием.

– Ничего особенного. В три часа пришел в контору, писал финансовый отчет. А потом подошел Николай Григорьевич, и мы вместе занимались нашими кооперативными финансовые делами.

– А во сколько часов вы ушли из конторы?

– Где-то в половине девятого мы ушли. Дальше оставаться я не мог, после девяти часов вечера трамваи очень плохо ходят. Вот поэтому я поспешил.

– И куда вы направились?

– Домой. По своему обычному маршруту. Дошел до улицы Кирова, на остановке дождался трамвая, сел в него и доехал до площади Куйбышева. А оттуда уже пешком добрался до дома. Идти всего-то несколько минут.

– А вас видел кто-нибудь, как вы добирались до дома?

– Дайте подумать… Видела одна моя знакомая.

– Что за знакомая?

– Одно время в нашем кооперативе работала ее сестра. Потом она ушла по каким-то своим причинам… Вот эта моя знакомая часто наведывалась к своей сестре. Собственно, таким образом мы и познакомились. При встрече раскланиваемся, разговариваем, – едва улыбнулся Рауде. – Беседовали и в этот раз. Она очень милая женщина.

– И как ее зовут?

– Гульнура… Фамилию никак не могу припомнить, – призадумался Адольф Карлович. – Крутится на языке, а вот сказать… Религиозная мусульманская фамилия. Эта женщина – одна из тех, что первыми увидели убитую бедную Матрену. Там вместе с ней была еще ее подруга Клавдия Бочкарева и старик Карташев.

– Ее фамилия не Имамова, случайно?

– Точно, она самая! Имамова! – обрадованно произнес Рауде.

– А еще приблизительно в начале десятого меня соседи по лестничной площадке видели, когда я дверь ключом открывал. Они в это время из гостей возвращались. Их дверь как раз напротив моей, можете у них поинтересоваться.

Записав в блокнот показания хозяина квартиры, майор Темирзяев спросил:

– А правда, что вас однажды не впустила в контору в нерабочее время Матрена Позднякова?

Рауде едва заметно улыбнулся:

– Так оно и было. Я постучал в дверь конторы, представился, сказал, что очень нужно. Она и голос мой узнала, но все равно не впустила. Долго уговаривал. Без толку! Дисциплинированная была девочка. Ей председатель сказал никого не впускать в нерабочее время, вот она и не впускала.

– А почему вам так нужно было в контору?

– Хотел взять нужные бумаги, чтобы дома подсчитать подоходный налог и с утра отправить отчет в республиканский налоговый орган. У нас с этим делом строго. Тем более что в последние годы финансовые службы ведут борьбу с различного рода спекуляциями. На трех моих знакомых предпринимателей завели уголовные дела. Так что очень не хотелось бы оказаться в их числе. – Немного помолчав, Рауде продолжил: – Знаете, Матрена все время испытывала ко мне какое-то недоверие.

– И почему, как вы считаете?

– Думаю, потому, что я немец. Сейчас с такой национальностью непросто жить. И у Матрены имелись причины недолюбливать меня. Отец ее на войне погиб, мать, можно сказать, от горя померла. Сиротой осталась. Бедная девочка. Горькая у нее судьба… Но я ни на кого не обижаюсь. Время нынче такое. Не объяснять же всем, что мои предки проживают в России едва ли не с середины семнадцатого века. Я больше русский, нежели немец. Знаете, я в сентябре сорок первого года трое суток в изоляторе временного содержания просидел. Думали, если я немец, то, значит, шпион. Потом из военкомата позвонили, объяснили ситуацию, ну меня и отпустили. Разобрались, в общем… Я ведь немецким свободно владею, вот мои знания и пригодились. Сколько на фронт просился, все не отпускали. Бронь! Только в январе сорок четвертого сумел убедить, что я там нужнее, чем здесь.

– Имя тоже у вас непростое… Адольф, – улыбнулся майор. – Непросто, наверное, с ним.

– Сейчас уже не так, а вот в начале войны и вправду было очень непросто. Мои знакомые Адольфы свои имена сразу же поменяли – длинные очереди из Адольфов в первые дни войны у паспортных столов выстраивались, а я вот даже не думал менять. Ну как так можно изменить свое имя, если меня родители так нарекли? Получается, что я от их памяти отказываюсь? Не простят… Это не по мне. С этим именем родился, с ним и помирать буду! Да и имя само по себе неплохое. При чем здесь оно? До войны было очень популярным даже среди русского населения. Имя Адольф германского происхождения, состоит из двух древненемецких слов «адаль», что значит благородный, и «вольф» – переводится как волк. И означает – «благородный волк». Теперь из-за Гитлера это имя испорчено навсегда.

– Вы все время в этой квартире проживали?

– Нет. Сначала на Подлужной жил вместе с родителями и тремя сестрами, совсем рядом с Казанкой. Потом вот квартиру мне выделили. А на Подлужной целая колония немцев и сейчас проживает. Как переехали туда из немецких княжеств при Екатерине Великой, так и остались там!

Темирзяев захлопнул блокнот и положил его в полевую сумку.

– Записал все, что нужно. Если потребуетесь, я вас вызову.

– Если окажусь полезным, буду очень рад.

Следующей, кого следовало допросить, была Гульнура Имамова, проживавшая на улице Тельмана.

Майор быстро спустился по каменной лестнице. В лицо ударила россыпь колючего снега. Водитель курил, выдувая через приоткрытую форточку струйки дыма. Похоже, что ему совсем не было холодно.

Забравшись в автомобиль, майор Темирзяев проворчал:

– Надымил в салоне.

– Марат Абдуллович, так я же в форточку выдыхаю.

– А сюда заходит… Ладно, не оправдывайся. Поехали на Тельмана.

Через десять минут «Победа» подъехала к трехэтажному деревянному дому, расположенному в начале улицы Тельмана. Около пятисот лет назад по этой улице проходила стена столицы Казанского ханства. Позже, когда Казань стала застраиваться по определенному плану, улица получила название Попова Гора, потому что на ней проживали священники и дьяконы Богородицкого монастыря, что был поставлен неподалеку. После революции улица носила имя русского революционера, государственного деятеля и первого народного комиссара внутренних дел РСФСР Алексея Рыкова. А в конце тридцатых годов прошлого века, когда комиссар впал в немилость, улицу переименовали в честь председателя ЦК Коммунистической партии Германии, депутата рейхстага Эрнста Тельмана.

Улица Тельмана была богатой, со старинными особняками и теремами, с резными нарядными наличниками. Среди них преобладали дворянские и купеческие дома, построенные в стилях классицизм, модерн и ампир, непременно с антресолями и мезонинами, каждый дом имел парадное крыльцо.