Бруно, увидев это, улыбнулся и сделал к Цапе шаг вперед.

– Ты что, драться хочешь? – спросил он почти ласково.

– Не подходи, – только и ответил Цапа.

Бруно улыбнулся еще раз, разводя руками, как бы показывая, что он открыт и не планирует никакого боя.

– OK! No problem! Не подхожу. Но и ты не дерись. Садись лучше чай пить.

Цапа растерянно опустил кулаки, но садиться за один стол со всеми не торопился.

– Не хочу чай, – буркнул он.

– Есть сок: персиковый, яблочный, апельсиновый, – начала перечислять Анна, как в магазине. – Но можем сходить за «Колой» или «Пепси».

– Ничего не хочу, – недовольно отвечал Цапа и в этом недовольстве вдруг показался мне совсем маленьким, младше нас всех.

Бруно достал из пакетов хлеб и колбасу с надписью «Докторская» и снова обратился к Цапе:

– Тогда помоги мне сделать бутерброды, – сам он взял столовый нож и принялся аккуратно, тонкими кусочками («Как для тостера», – подумал я) резать хлеб.

Цапа не двигался с места, молча наблюдая за действиями Бруно.

– Да давай! – иронично подбодрил он его. – Или помогать – это западло?

Я заулыбался от этих слов, а Бруно внимательно посмотрел на меня, будто уточняя, правильно ли он сказал слово «западло». Я кивнул.

Цапа, к всеобщему удивлению, взял второй ножик и на свободной доске начал толстыми неаккуратными кругляшками нарезать колбасу. Но никто не сделал ему замечание за то, что он плохо режет. Бруно, наоборот, нахваливал, довольно кивая:

– Вот видишь, ты и я справляться быстрее! Как тебя зовут?

– Цапа, – пробурчал тот себе под нос.

– Ок-е-е-ей, – медленно произнес Бруно. – Тс-тс… Тсапа… Но это же не твое имя, да?

– Серега.

– Сережа, – пояснила Анна для Бруно.

– Сережа можно? – уточнял Бруно. – Yes, no? Это ведь не обидно?..

Кажется, он был не уверен, обидное это имя или нет, и мы все дружно заверили Бруно, что Сережа – не обидное имя.

Тогда Цапа тоже сказал:

– Ладно, Сережа… – и шмыгнул носом.

Он сел вместе с нами за край стола и зажевал бутерброд, который сам же только что сделал. Потом все-таки попросил Анну налить ему чай.

Ребята расспрашивали моих будущих родителей про Америку:

– К вам прилетали НЛО?

– Вы когда-нибудь видели Джонни Деппа?

– У вас стреляют на улицах?

Я доедал уже третий пирожок с мясом и ни о чем не спрашивал, потому что знал: скоро я узнаю все сам. Каких-то несколько месяцев. И никакого конца света.

Все было хорошо, пока в столовке не возникла воспиталка. Она подошла к нашему столу, остановилась напротив Анны и Бруно и, уперев руки в боки, противно спросила:

– А кто разрешил?!

– Замдиректор по хозяйственной части разрешил, – устало ответила Анна, видимо предвкушая конфликт.

– А давно у нас такие вопросы решает замдир по хэчэ? – продолжала допытываться воспиталка. – Такое надо с директором согласовывать!

– Ольга Семеновна была не против, – терпеливо сказала Анна.

– Ну нужна ведь какая-то официальная бумажка, разрешение, правильно? А если вы нам тут детей перетравите? Кто за это будет отвечать?

– Никого мы вам не перетравим, вся еда домашняя! Если хотите, можем пройти к директору и там это обсудить!

– Давайте пройдем! – не растерялась воспиталка. – Я не хочу потом отвечать, если, не дай бог, что случится!

Все втроем: Анна, Бруно и воспиталка – пошли к выходу из столовой, а я испуганно посмотрел им вслед, словно пытаясь остановить одним взглядом: «Пожалуйста, не уходите, вы же обещали!»

Но их спины скрылись за створками столовских дверей, а ребята словно инстинктивно начали жевать быстрее, запихивать в рот побольше и быстро-быстро запивать это все соком и чаем. Пока не отобрали…

– Спокойно, – это Цапа поднялся над столом.

Мы испуганно на него уставились. Но он просто повторил:

– Спокойно. Ешьте спокойно, – и вальяжно двинулся к выходу, доедая бутерброд уже на ходу.

В удивленной тишине чей-то тихий голос негромко спросил:

– А Цапа что… больше не Цапа?..

Никто не понял точно. Но я бы хотел, чтобы Цапа был больше не Цапой. Батор – не батором. А все мы – не собой.

Ночью меня разбудила воспиталка.

Это было неприятное пробуждение: всякий раз, когда я вижу себя во сне крутым парнем, мне не хочется просыпаться и возвращаться в реальность. В тот раз я был гангстером-мафиози, у меня было много пушек распихано по штанам – не знаю, где именно, но чуть что, я лез куда-то в штаны и доставал то один пистолет, то другой, а потом стрелял по врагам. Не понял, кто был врагом, просто мне говорили по рации, что надо стрелять, и я это делал. И конечно, во сне я был взрослый и красивый, мне было лет тридцать уже, а не как сейчас.

И вот почувствовал сквозь сон, как кто-то тормошит меня за плечо, я даже глаза разлепить не успел, как на меня зашипели:

– Давай, собирайся живее!

По голосу узнал воспиталку, а в глазах все еще было по-сонному размыто.

Я сел в кровати и покорно принялся надевать одежду, которая висела здесь же – на спинке. В баторе не принято задавать вопросов: зачем? куда? Говорят: «Собирайся» – значит, так и делай. Я уже не первый раз так спешно собираюсь, раньше меня пару раз переводили в другие здания батора.

Пока я одевался и заправлял постель, краем глаза видел, что воспиталка складывает в небольшую спортивную сумку мои личные вещи: пару самых приличных футболок, свитер, трусы, зубную щетку и полотенце. Наверное, меня точно куда-то переводят, но почему часть вещей остается здесь?

Затем мы вместе с ней вышли из спальни и пошли по коридору. Было тихо и темно – все спали. Я посмотрел в окно: над крышами виднеющихся вдали пятиэтажек только-только забрезжил рассвет. Кольнула тревога: посреди ночи меня еще ни разу никуда не перемещали.

Мы спустились в столовую – никогда еще не видел ее такой пустой. На одном из столов стояла одинокая тарелка с овсяной кашей, рядом – стакан с какао, а на стакане хлеб с маслом.

– Поешь, – велела воспиталка.

Я был не очень голодный, потому что не привык есть в это время, но спорить не стал. Вдруг меня похищают или сдают в рабство, и в следующий раз я поем еще не скоро. Или вообще никогда.

Над дверью в столовой висели часы: стрелки показывали начало седьмого.

Без всякого удовольствия я запихнул в себя кашу с хлебом, запил это все какао и сообщил воспиталке, что закончил. Тогда она вдруг вытащила из спортивной сумки, которую собрала для меня, цветастую папку и, показав на нее, сказала по слогам, как для отсталого:

– Здесь твои документы.

Я непонимающе посмотрел на нее. Документы и документы. Зачем они мне? Я даже не знал толком, что это такое – «документы», нам же их в руки никогда не давали.

Воспиталка продолжила объяснять:

– Тебя хотят взять в гости на каникулы. Тебе понадобятся документы. Я передам их взрослым, понял? Запомнил?

Запомнить было довольно просто, и я кивнул, хотя все еще не понимал, почему все так сложно.

– Мы сделали тебе паспорт, – сказала воспиталка. – Чтобы ты смог пересечь границу.

– Какую границу? – не понял я.

Она раздраженно опустила руки и чуть не выронила мои документы.

– Ты же писал согласие!

– Какое согласие?

– Что ты не против провести каникулы в семье.

Я смутно припоминал: что-то такое было, еще давно, когда мы с Анной только познакомились. Но я тогда не понял, для чего это. Мне сказали: «Подпиши, если не против». А в баторе лучше на все соглашаться – целее будешь.

– А какая граница? – все равно недоумевал я.

– Ты полетишь в Америку на самолете, это называется «пересечением границы». Границы стран, понял? – Я ее явно утомил своими вопросами, и она, грубо схватив меня за руку выше локтя, потащила за собой в холл. – Через две недели, после каникул, прилетишь обратно.

В Америку! Я хотел было уточнить, имеют ли к этому отношение Анна и Бруно, как тут же заметил их: они стояли возле вахты и о чем-то негромко переговаривались. Увидев меня, оба широко улыбнулись.