— Как мне это сделать? — Теодор смог ответить на вопрос не сразу, он вытянулся, будто принюхиваясь, как хорошая гончая, оглушительно клацнул острыми как бритва зубами, от чего Анита вздрогнула. Однако с явным трудом смог взять себя в руки и опустился на стул, скрестив запястья за спиной.

— Привяжите меня ремнями, веревками. Так крепко, как сможете. —

Вся природа Теодора требовала подняться, впиться в тонкую девичью шею и пить сладкую кровь. Он прикладывал все свое самообладание, чтобы удержаться на краю, чтобы не выпустить монстра из своего разума. Он мысленно повторял себе, что человек. Вспоминал доброе лицо матери и сестер. У Теодора было хорошее детство, полное любви, и он цеплялся за эти воспоминания, прогоняя, заглушая бьющий по вискам зов его кровавых предков. Анита завозилась, приковывая ноги, игнорируя то, как он подался вперед, со стоном втянул запах ее кожи.

— И если вырвусь, убейте. Уж лучше вы меня, чем я вас. — Добавил с обреченностью в добрых карих глазах.

— Ваша жертвенность делает вам честь, — сказала ему Анита, затягивая потуже кожаный ремень за запястье. Она действовала в кромешной темноте, потому что Теодору много света не требовалось, но движения ее были быстрыми и ловкими, парень даже залюбовался красотой ее нежных рук, когда она привязывала его корпус к стулу. Анита была из тех женщин, рядом с которыми простолюдину, коим причислял себя Теодор было боязно даже дышать. Воспитанная, отличающаяся прекрасными манерами, говорящая на нескольких языках, Теодору казалось, что он своей крестьянской мордой оскорбляет даже ее взор. А уж комплимента от такой женщины он и вовсе не ожидал услышать. Тем позорнее было то, что как раз в этот момент стены его ментальной защиты пали, и он попытался ухватить ее зубами за шею.

Анита отпрыгнула в сторону вовремя. Юноша начал кричать, извиваться, умолять отпустить его.

— Луна. Ему нужна Луна! Он получит ее любым способом! — воскликнул юноша, когда сознание на мгновение вернулось к нему, — Я должен предупредить. Сколько крови! Сколько смертей. Но она нужна ему. Господин мой, господин… — зашептал он словно в лихорадке.

Анита положила ладонь ему на лоб, желая смахнуть капли пота, выступившие на бледной коже, и была снесена с ног голодом, который почувствовала, прикоснувшись к коже юноши. Всем сознанием Теодора владела жажда крови, не его собственная, но древнего существа, дух которого ворвался в Серебряный замок и искал Луну, разглядывая коридоры глазами своих созданий. Одно из савойя скреблось возле комнаты Алины, но знаки на двери ожили и руки твари, которая некогда была человеком, обожгло. А за дверью раздался недовольный голос жены Анатоля «Убирайтесь отсюда, кровососы. Берите свою ушастую девку и валите. Я вам для чего сорвала защиту в спальне герцога?».

Испуганно Анита одернула руку ото лба Теодора, понимая, что если до нее долетели сейчас отголоски охватившего его голода, то что должен был испытывать этот бедняга, который изо всех сил пытался оставаться человеком.

— Тварь, — сорвалось с ее губ не подходящее леди слово. Анита поняла, кто был виновен в том, что замок оказался без магического покрова. Тонкие пальцы девушки сжались в кулаки, и не бушуй за дверью спальни Теодора бой, Анита бы уже выскочила, чтобы поведать, кто виновен в том, что немертвые проникли в их дом. Алина всегда была гадиной — эгоистичной, себялюбивой, уверенной в том, что весь мир должен принадлежать только ей. Анита знала, что Алина де Шталь принесет проблемы, как только та оказалась во внутреннем дворе Серебряного замка. Но оставить крепость де Крафтов без защиты…

Анита выглянула из крохотного окошка, за которым было видно происходящее во внутреннем дворе, но ничего толком рассмотреть на смогла. Тут и там мелькали всполохи пламени, крики и рык поверженных врагов. Анита отгоняла тревожные мысли о своем женихе, понимала, что ничем сейчас не сможет помочь, а только помешает защитникам замка, поэтому вознесла короткую молитву духам-домовым, чтобы они помогли в защите дома, и уселась на кровати Теодора, обняв колени руками. Белье на ней в мелкий фиолетовый цветочек никак не соответствовало образу парня, который кривился в другом углу, растеряв все человеческое. Анита увидела букет из душистых сухоцветов, письма под ним, явно из дома, порадовалась за парня, которому было кому писать. Ее попытку отвлечься прервал оглушительный треск разрываемого ремня.

Теодор поднимался медленно, взгляд его был острым и сосредоточенным, острый язык чувственно коснулся губ. В тесноте маленькой комнаты фигура его казалось массивной, а руки огромными. Анита испуганно уставилась на эти руки, на острые зубы, которые показались за губами мужчины. Взгляд ее метнулся к кинжалу, что лежал на тумбочке, снова на Теодора. Будь на месте Аниты кто-то другой, он бы не задумываясь поменял свою жизнь на жизнь Теодора, двигался юноша медленно, словно в глубине души все еще сопротивлялся охватившей его жажде крови.

— Стой, Теодор, стой пожалуйста, — жалобно проблеяла девушка, в защитном жесте поднимая тонкие запястья. И Теодор остановился, правда лишь на мгновение, а затем навалился на нее, привалив хрупкое тело к матрасу, отыскал зубами запястье и прокусил. Анита вскрикнула, забрыкалась отчаянно, но Теодор держал ее крепко, стонал и облизывал руку, недвусмысленно прижимаясь к ней пахом. Девушка поняла, что отбиться от полукровки-савойя ей не под силу и единственным, что оставалось в ее распоряжении — была магия.

— Ты хороший человек, — Анита прижимала к себе вихрастую голову, используя крупицы своих способностей менталиста, чтобы достучаться до него. Она гладила, шептала добрые слова, пытаясь отыскать в его разуме самого Тео, доброго, простого парня, воспитанного матерью-ткачихой. Вскоре перед глазами начали мелькать образы его сестер, добротного деревянного дома с резными ставенками и ажурными занавесками на окнах. Анита увидела образ матери парня — невысокой, полнокровной женщины с румяными щеками. Мать его пекла самые вкусные на свете пироги с крапивой и травами, руки ее пахли сдобой. Она никогда никому не позволяла обижать Теодора, а когда отчим один раз назвал его отродьем немертвого, то поколотила его скалкой да так, что мужчина больше никогда не смел обижать пасынка. Когда в парне проснулась жажда крови, эта маленькая женщина собрала все свои личные деньги и отправила его к герцогу Аршарского озера. Анита перебирала эти образы, как жемчужины, нанизывала их, отгораживая парня от жажды его другой половины. От бесконечной жадности к чужой жизни, зависти, что другие эту жизнь проживают, а савойя так и застряли между живыми и мертвыми, и выбраться они никак не могут. В груди и животе Аниты стало жарко, пах стянуло болью, так захотелось ей заполучить разрядку, а горло стянуло голодом, невиданным ей доселе. И все это ужасное, разрывающее желание было лишь отголоском того, что испытывал Теодор. Парень разжал зубы, перехватил ее руку, когда он отнял лицо, то в глазах его стояли слезы.

— Я не чувствую этого больше, спасибо, спасибо, спасибо! — он принялся целовать ее пальцы, обнимать колени, а массивные плечи затряслись от рыданий. Анита, которую все еще держало воспоминание о чужом голоде, не оттолкнула его, и чудом не потянула к себе, позабыв о клятвах Рику, о том, что является почти женой. С силой девушка ущипнула себя за руку, отчеканила тем холодным тоном, которым разговаривала с ней в свое время наставница.

— Теодор, слезьте с меня. Звук боя стих.

Парень и сам понял, что перешел все мыслимые границы приличий, а потому отскочил от Аниты как ужаленный. Он забормотал извинения, отыскал в комнате чистую простыню, из тех, что прислала ему матушка и безжалостно оторвал от нее кусок.

— Спасибо вам еще раз, госпожа, — склонил он голову, предлагая ей ткань. Затем смыл кровь девушки с лица. Вой савойя, что он слышал всегда, вдруг утих. Обычно до Теодора долетали отголоски их мыслей, даже когда твари находились в дне пути. Сейчас же он не слышал ничего. На мгновение юношу обуял страх, а что, если он больше не сможет находить гнезда кровососов? Не сможет помогать Ришару де Крафту в его войне против чудовищ…