– Это не Горький говорил, Степанида Ивановна! – устало спорит Изольда Васильевна.
– Нет, что вы, конечно Горький!
– Это Шолохов сказал на 27 странице своего монументального произведения…
– Говорю вам, это Горький в драматургическом материале «На дне».
– Ах, оставьте, это Горький! Тьфу, Шолохов! Шолохов!
– Горький!
– Шолохов!
– Горький! Горький! Вот пойдемте и откроем томик!
– Что его открывать, он у меня весь как на ладони! Это Шолохов! Пойдемте его открывать!
– Не буду я его открывать, пока мы Горького не откроем!
– Нет, сначала Шолохова откроем!
– И закроем! Горького!
– Нет, это Горького закроем! Шолохова откроем!
– Горького! Горького!
– Шолохова, Шолохова, Шолохова!
– Горького, Горького, Горького!
– Да идите вы со своим Горьким!
– А вы с Шолоховым!
– И все же вы не правы!
– Права!
– Не правы!
– Права!
– Вы еще скажите, что это: «И страшно мне, что сердце разорвется…»?
– Конечно, Ахматова!
– Хорошо, что не Горький!
– И не Шолохов!
– Кстати, а Ахматова ли?..
– Тьфу, вы совершенно невозможная, Изольда Васильевна!
– Когда росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой… – вдруг прогремел поставленный голос Петра Гамаровича.
(Продолжительная пауза)
– Как написано, вы только послушайте «Ландыш серебристый»… – как будто извиняясь, шепнула Изольда Васильевна.
Лоб ее больше не блестит, и цвет лица мертвенно-бледный.
– Тише вы, Изольда Васильевна, Петр Гамарович цитирует… – широко раскрыв свои влюбленные глаза, Степанида Ивановна сканирует Петра Гамаровича.
А Петр Гамарович, ни на кого не смотря, ходит взад-вперед, полуистерически громыхает, и эхом отдается его медвежий рев:
– Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе…
– Кстати говоря, у вас, Петр Гамарович, морщины на лбу прямо неприличные… – Изольда Васильевна не удержалась, – вам нужно огурец порезать вот так, в мисочку, ложка лимонного сока…
– Не сока, а соку… – полусонно умничает Ираида Алексеевна. Глаза у нее слипаются, побелка осыпалась, бусы небрежно свалились набок.
– И счастье я могу постигнуть на земле… Я эти ваши рецепты в гробу видел, Изольда Васильевна… И в небесах я вижу Бога!
– Кого, простите, видите? – искренне не понимает Степанида Ивановна.
– Бога, Бога! – кричит Петр Гамарович.
Он, вероятно, голоден, иначе не стал бы так расходиться. Очень уж он любит куриный бульон с лапшой.
– Золотые слова! 1837 год, подумать только… – пытается поддерживать светскую беседу Степанида Ивановна.
– Это только русский человек может написать, носить в себе образ Бога, еще Суворов написал… – рассуждает Изольда Васильевна.
– Он не мог это написать, он к 1837 умер, если вы не оповещены еще, – буркнула Ираида Алексеевна.
– Я не к 1837, а вообще, вообще! Касаясь… – Изольда Васильевна почему-то тянет свои наманикюренные ручки к Петру Гамаровичу.
– Не надо ко мне прикасаться, у меня пиджак белый! – Петр Гамарович раздражен.
– Да я образно! Суворов… – защищается Изольда Васильевна.
– Суворов вам не хухры-мухры, нечего о нем нечистыми руками, батенька! – злорадствует Ираида Алексеевна.
– Я вам не батенька, Ираида Алексеевна, а руки у меня в вишне, вишню мама передала, – поделилась Изольда Васильевна.
– Поездом? – интересуется Степанида Ивановна. Ей чрезвычайно неловко.
– Нет, на автобусе, – просто отвечает Изольда Васильевна.
– И много?
– Две.
– И все же вернемся… – попыталась Ираида Алексеевна.
– Да, возвращаться пора… – усмехнулся Петр Гамарович.
– К делу, господа, к делу!
– Вам, Суворова, стоит задуматься о многих и нескольких моментах одновременно…
– Дорогая, ну за ударением надо следить, это же неприлично! Во-первых, не одновременно, а одновременно, – уточняет, конечно же, Ираида Алексеевна.
– Как говорится, возьмемся за руки…
– Только без рук, они у вас в вишне…
– Ираида Алексеевна, пора запомнить, что случай с одновременно – случай двоякий…
– А когда ваша мама возвращается?
– Не двоякий, а случай двойного ударения. Мама-то? Послезавтра.
– Случай-исключение!..
– Баночку меда с ней передать можно?
– К делу, к делу, к делу! Вам, Суворова, все-таки стоит задуматься.
– Можно, конечно!
– Да, кстати, о Суворовой… Продолжим… Это ведь не трагедия, верно, Арчибальда Ивановна?
Арчибальда Ивановна увлеченно кивает. Видите ли, в начале века она была замечательной балериной. Сам царь имел удовольствие пригласить как-то ее на завтрак. Но после девяностых годов почему-то Арчибальда Ивановна перестала говорить. Классический танец она преподавала на пальцах.
– Словом, мы вас, Суворова, в стенах нашего прекрасного вуза больше не задерживаем, вот!
– Да и вообще не задерживаем, правда?
– Да и задерживать-то чего…
– Задеррржка, как говоррррррится, смерти подобна…
Я тихонько, на цыпочках захожу в кабинет. Никого нет, только усталая сгорбленная фигура у окна. На голове копна седых волос. Петр ему имя. Какое гордое, величественное имя! Листает толстый справочник с шуршащими страницами. Не оборачиваясь:
– Ну?
– Я тут принесла… – шагнула к окну.
– Я же просил, не надо мне ничего от вас ничего! Вы, верно, не понимаете специфики…
– Это просто Чехов. Он не подписан. Я ведь…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
