И он начал двигаться.

Это не секс, это – нечто большее. Даже не любовь, кто знает, какая она вообще – любовь эта? Наваждение, похоть, одержимость – вот что движет нами обоими. Денис таранит меня, вбивает свою эрекцию, и каждое его движение я с восторгом принимаю.

Принимаю его в себя. И себя отдаю так полно, как никому и никогда не отдавала, и не отдам. Бедрами подаю на встречу, и по комнате влажные шлепки раздаются, от яростного сплетения наших тел.

– Не отдам тебя больше, – Денис задыхается, я голос его не узнаю. – Если к нему вернешься – убью. Тебя, его, обоих, – схватил за шею, продолжая долбиться в меня, как бешеный. – Смотри мне в глаза! Только моя теперь!

– Только твоя, – прошептала, как в бреду.

– Убью, если оставишь. Клянусь, убью! – впился поцелуем в губы, и сплел свой язык с моим.

Движения стали еще быстрее, он любил меня так, что я чувствовала себя не на земле. Я – самая прекрасная женщина на свете в этот момент, самая счастливая. Только любовь мужчины, только страсть могут дать такое чувство, и я наслаждалась всем.

Его похотью.

Его движениями во мне.

Своими стонами, и его вскриками.

И тем, как он кончал – ярко, безжалостно вдалбливаясь в мое истерзанное тело, стонал мое имя, и целовал. Кусал. И изливался в меня.

А затем скатился с меня, и притянул к себе на грудь.

Мы оба дышим, будто Бостонский марафон пробежали, или взобрались на Эверест без единой минуты отдыха. Оба потные, уставшие, удовлетворенные. Счастливые и шальные.

– Минута, и повторим, – прошептал Денис мне в волосы, стиснув еще крепче.

А я взобралась на него, обхватила бедра своими ногами, и сделала то, что давно хотела – стянула с него футболку.

– Что, маленькая моя, тошно?

Денис не пытается прикрыться. Больше не тянет футболку на себя. Лежит, терпит, я его взгляд чувствую – испытывающий, тяжелый.

А мне… нет, не тошно. Больно.

Я ладонями чувствовала его шрамы, но не представляла, как они выглядят. Вернее, мне рисовалась обычная картина в стиле «шрамы украшают мужчину». Не украшают, ведь это не просто шрамы.

Это – следы пыток, издевательств. Будто кожу вырезали, выкорчевывали. Его уродовали. Это – хронология боли. Белые рытвины на коже, кратеры, и всюду татуировки. Но они не скрывают, а подчеркивают общий кошмар.

Тело мускулистое, поджарое и… кошмарное, да.

– Это случилось с тобой в тюрьме?

– Случилось? – хмыкнул он. – Ты дипломатична, Сашенька. Да, есть разные колонии, мне, как обычно, «повезло» по жизни. Попал в самую пиз*ецовую.

– Это другие заключенные творили? – содрогаясь, провела по белой полосе на груди – самому красивому шраму, если так вообще можно сказать. – Они издевались?

– Охрана, – покачал он головой. – Я был не самым послушным заключенным, таких интересно ломать. Но хоть не опустили, наклонностей не было, думаю, иначе бы мне не повезло вдвойне. Эй, ты плачешь? Саша, успокойся, ну тише, тише…

Сама не заметила, но оказывается, слезы с моего лица на изуродованное тело Дениса капают. Боже, да что же с людьми не так? За что?

Виноват Денис в чем-то, или не виноват, но нельзя так. Просто нельзя!

– Не смей меня жалеть! Лучше уж отвращение, – скривился парень, и, приподнявшись, снова надел на себя футболку.

– Да брось, – через силу выдавила смешок, – жалость не должна унижать, я ведь женщина. Любим мы это дело.

– Убогих жалеть?

– Плакать из-за несправедливости, – покачала головой.

Руки гладят его тело, уже касаясь футболки. Но я ведь помню, Боже, я никогда не смогу забыть эти картины. И даже сквозь одежду будто вижу эти шрамы, эти кошмарные шрамы.

Может, попытайся Денис меня изнасиловать, я бы ликовала? Или, убей он моего родственника, я бы радовалась, зная, что он не просто пару лет отсидел, но и изуродованным оказался. Да, может, я бы радовалась этому, упивалась.

Но сейчас передо мной парень, которого я знала в юности. И я помню, каким он был – сумасбродным, живым. Посмеивалась над его влюбленностью, глаза перед подругами закатывала на очередную фразу: «Твой пылкий влюбленный опять за тобой следит. Гляди, снова ради тебя морду будет бить».

Мне и правда было забавно. Денис не выглядел мальчишкой, но я никогда не могла представить, что окажусь с ним в одной кровати. Всегда казалось, что он вырастет красивым, достойным мужчиной, но не для меня. Найдет девушку, влюбится по-взрослому, и каждый из нас будет строить свою жизнь.

Вот только повзрослел он в страшных условиях. И вину искупил, вот только… вот только говорит, что не виновен.

– Денис, расскажи мне, – голос чуть дрожит, когда прошу об этом.

И ладони мерзко потеют от страха. Да, мне страшно. Не из-за того, что снова выставит – не уйду, докатилась до того, что плевать на его прошлое. Мне дико страшно, если окажется, что Денис не виновен.

Я хочу, чтобы он сказал, что ошибки не было.

Что он мне врал, чтобы в постель затащить. Что человека убил, что Алису пытался изнасиловать.

Если Денис виновен, то я – нет.

– Что рассказать?

– Ты знаешь. Правду. Прошу тебя, только правду, – тараторю, а у самой сердце грохочет. Уверена, он слышит, что я, как загнанный зверь. – Я на слово верить не могу, ты сам убедился. Говоришь, что не виноват, но я глазам верю, не сердцу. Пусть это разочаровывает, пусть, но я такая. А ты расскажи, я любую правду приму. И, если нужна, не брошу.

Теперь не брошу.

Все совершают ошибки.

Денис выглядит разочарованным и уставшим. Выжатым. Знаю, он бы хотел моей слепой веры, но мне не пятнадцать лет, мне факты нужны. И видела я достаточно, но теперь почему-то сомневаюсь. Может, купилась на его оскорбленный тон, может, я и сама устала. Может, просто потекла от молодого парня, и ради крепкого члена предпочла усомниться в том, что своими глазами видела.

Все может быть.

Но сейчас он не обманет.

– Ну слушай, Сашенька. Вообще-то, я был уверен, что ты в деле, и сама продалась, – усмехнулся он жестко. – Так что не проси прощения за то, что не поверила на слово. Я и сам такой.

Денис начинает рассказывать, и у меня сердце заходится в кровавой истерике. На суде я была, слышала обрывки его фраз, когда меня вводили в качестве свидетеля. Но в голове был такой шум, я в ужасе была – от воспоминаний о том вечере, от взгляда Дениса через клетку. Взгляд был больной, ненавидящий.

Будто я – предательница.

– Я тебя шел встречать, Саша. Не знаю, замечала ты, или нет, но таскался я за тобой, как полный кретин. В открытую, пока ты шугаться меня не начала, а потом старался незаметно это делать. Волновался, – Денис как от боли скривился. – Ты поздно возвращалась, темно, а кругом стройки. Я и дорогу твою до дома выучил, и шел тебя встречать. Только в тот день ты раньше вышла с работы.

Кивнула отстраненно, и рядом легла. В глаза ему смотреть отчего-то тяжело. Сейчас рядом со мной будто не красивый мужчина, с которым я ярко кончила, а соседский парень. Парень, с которым я не должна была оказаться настолько близкой.

– Пораньше закончили, и нас отпустили.

– Я тебя издали увидел, что ты идешь. Темно было, фонари старые, битые через три, но твой силуэт, твою походку я всегда узнал бы. Я тогда привычно разозлился, всегда бесился, что ты как дура малолетняя через стройки ходишь. Но если бы подошел к тебе, и нотации начал читать…

Денис не договорил, но я поняла.

Если бы парень, настолько младше меня, подошел ко мне с воспитательной беседой, я бы рассмеялась ему в лицо. А Дениса в те последние дни я осаживала грубо, все надеялась, что он поймет, что я не для него.

«Мальчик, на сто рублей на мороженое, и не приставай» – так я разговаривала с ним в последнюю неделю его свободы.

По сучьи.

– Алиса эта, – с отвращением проговорил ее имя Денис, – кричала не громко. Плакала она – вот, что я слышал. Плакала, и просила отпустить. Я сразу понял, что происходит на той площадке. Мне бы ментов вызвать, мобильный с собой был, но ты навстречу шла, несколько сотен метров оставалось. И я рискнул, спортсмен ведь, – Денис произнес это издевательски, будто сам себя унижая. – Решил героем перед тобой предстать. Спас девушку от насильников, посмотри, какой я крутой. Илья на шухере стоял, пока те двое над ней издевались. Раскидал их… не сказать, что влегкую, все же, их трое было. Одного оттолкнул, а остальных отхреначил со смаком. Все представлял, что сейчас ты появишься, и в ладоши хлопать будешь от моего ох*ительного героизма. На шею кинешься, и мы начнем встречаться. Идиот, скажи?