– Правило только одно – тусовки у меня не устраивать.

– Хорошо. Я ненадолго. Понимаете, в общежитие не получилось заселиться. Еще и в поезде ограбили, денег нет, карт нет. Простыла вдобавок ко всему, – смущаясь поделилась я своими бедами, хотя неудачницей выглядеть не люблю. – Мне немного получше станет, и я сниму комнату.

Мужчина не стал бросаться словами о том, что я могу жить у него сколько моей душе угодно.

– Я обычно не такая невезучая, – добавила я, когда мы вернулись на кухню.

Он усадил меня за стол, и поставил чайник греться.

– Такая, Маша. Я тебя семилетней помню, у вас дома я часто бывал, когда служил. Вечно то котенка притащишь уличного, а у него лишай. То к собаке полезешь, и потом уколы от столбняка терпеть приходилось. Коленки вечно разодраны были, – усмехнулся Антон.

– Вы меня помните?

– Как забыть девочку, которая забиралась ко мне на колени, и жаловалась на мальчишек, которые на качелях мешают качаться. Я тебя рогатку учил делать, – рассмеялся мужчина.

И взглянул на меня, как на ребенка. И этот взгляд мне не нравится. Я привыкла, что мужчины во мне красивую девушку видят, а не мелочь.

Тут же захотелось, чтобы и этот конкретный мужчина взглянул на меня как на девушку.

Ужас, он меня совсем мелкой помнит, почему я-то его не помню?!

АНТОН

Разглядываю сидящую передо мной девчонку.

Смешная такая. Нахохлилась, как воробушек. То глазами в меня стреляет, то смущается.

Маша.

С ее отцом я познакомился в армии. Мой отец, пока был жив, дружил с ее отцом. И, разумеется, я бы вхож в их дом. Протекция, без этого никуда.

Кто-то зубными щетками коридоры чистил, или сугробы лопатой ровнял, а я катал Ивана Денисовича Баля. Так и сдружились.

И Машку я помню – живую, бесшабашную девчонку, которая любому пацану готова была настучать. Коленки вечно разбитые, в волосах колючки от репейника. Ее мать вечно вздыхала над очередным порванным сарафаном, а потом сдалась, решив, что леди из дочери не сделать.

И вот, эта «леди» сидит передо мной.

– Что? – нахохлилась она, поймав мой взгляд.

Я только хмыкнул.

Выросла. Красивая девчонка, даже очень. Но, по сути, ребенок еще. Сколько ей? Двадцать? Вроде да. Не сильно старше моего брата.

– Пей чай, мелочь.

– Я не мелочь! – вздернула она подбородок.

– Прости, конечно, ты взрослая женщина, – серьезно произнес я, посмеиваясь про себя.

И Маша приняла это за чистую монету.

Точно, ребенок.

Папина и мамина дочка. Помню, как над ней отец трясся. Вот и сегодня набрал меня, голос взволнованный. Оказывается, кровиночка разругалась с семьей, свинтила в другой город, а сейчас явилась к отцу под крылышко.

А отец в Москве, очередное повышение встречает.

– Ну и как ты докатилась до жизни такой? Рассказывай, – кивнул ей.

Маша отпила чай, стрельнула в меня глазами, словно решая – говорить, или нет.

Расскажет, никуда не денется. Юные девчонки любят поболтать о своих горестях. И точно, Маша вздохнула, поставила чашку на стол, и выдала:

– Я же отдельно жить решила, вот, в Тюмень подалась. Но пришлось уехать, я перевелась, сейчас онлайн можно это сделать. Мне комнату в общаге обещали, но какие-то иностранцы заехали. Вроде, китайские студенты, и прокатили меня с общагой. К папе поехала, а там ремонт, да и папы с его мадам нет. И денег нет, украли в поезде. Вот так я и докатилась… до тебя, – вдруг усмехнулась девушка.

Хм, слезоразлива не будет? Я даже почти настроился, но Маша удивила.

Хотя, чего это я? Помню прекрасно, какая она боевая была. Иногда капризничала, конечно, жаловалась, но ей быстро надоедало. Видимо, ничего не изменилось.

– Почему из Тюмени пришлось уехать? Ты же хотела самостоятельной жизни, разве нет?

Спросил. Хотя зачем? Сам не знаю.

С Иваном Денисовичем коротко поговорили об этом, но и того, что он мне сказал, достаточно было, чтобы вывод сделать. Разругалась семья, Маша собрала чемодан, и сбежала.

Очень «взрослый» поступок!

– Не сложилось, – коротко ответила она, нахмурившись.

Влез не в свое дело? Похоже на то. Вон как нахмурилась. Но грозное впечатление испортил ее чих.

– А ты неплохо живешь, – заметила она, показательно оглядев кухню. – Служишь до сих пор?

– Нет, конечно. Армия, контракт, а затем бизнес, – пожал плечами. – Потому и живу хорошо.

– А что за бизнес?

– А не слишком ли ты любопытна?

– Ну ты же задавал мне вопросы, – резонно заметила девушка. – Я всего лишь отвечаю тем же. Или что? Незаконные делишки?

В глазах Маши появился опасный блеск, и я покачал головой.

Вот бедовая. И забавная.

Красивая, несмотря на болезнь. И очень живая.

Когда я соглашался приютить Машу, почему-то, как полный идиот, ожидал что в квартиру войдет не взрослая, бойкая девушка. А та семилетняя девчушка с коленками в зеленке и исцарапанными кошачьими ногтями руками.

А она вот какая явилась.

Волосы длинные, блестят. Глазами огромными на меня смотрит хитро и любопытно. Сидит такая вся… хмм, вот встретил бы я такую, точно бы мимо не прошел. Фигура как я люблю – не тощая, стройная. Девушка-гитара.

Хоть бы на нервах мне не играла. Выноса мозга мне от брата хватает.

– Торговля – вот мой бизнес.

– Семечками? – хихикнула девушка, и я сам улыбнулся детской шутке.

– Оружием.

– Лучше бы семечками, – сморщила она нос. – Надоела вся эта военная тема, с детства накушалась. Тот же камуфляж видеть не могу.

– Ну прости, – развел руками, не сдерживая улыбку, – от бизнеса не откажусь. И как-нибудь переживу то, что ты его не одобряешь. Нам детей вместе не растить, к слову.

– Кто знает, кто знает, – хитро усмехнулась Маша.

Сгладить ситуацию постаралась?

Похвально.

Черт, ну почему она выросла-то? Все же, не реагировать на красивую девушку я не могу. К ногам ее, конечно, тоже не упал, сраженный красотой. Уже не мальчик давно. Но все же, надеюсь, что в коротких шортах Маша крутиться передо мной не будет.

Как-то совесть долбит оттого, что девушку разглядел в дочери друга.

Лучше бы она оставалась все той же малышкой, которую я запомнил.

***

МАША

– Не забывайте про обильное питье. Помещение нужно проветривать дважды в сутки, но избегать сквозняков. Лекарства принимать по списку. Пара дней постельного режима, и снова будешь летать стрекозой. Или скакать козой.

Врач – благообразный, бодрый старичок легонько нажал мне на кончик носа, и встал с кровати.

А я наткнулась на насмешливый взгляд Антона, и покраснела.

Снова со мной как с маленькой. Я была не против такого обращения, когда дома жила, с родителями. Доводила папу, потом на колени к нему забиралась, как в детстве, и он прощал.

А сейчас вдруг смутилась.

Коза-стрекоза, блин!

– Я прослежу, – спокойно кивнул Антон, и меня оставили одну.

Болезнь протекала, как обычно у меня бывает – в спячке. Просыпалась я на минут двадцать, и снова отключалась. То тряслась от холода, то сдергивала с себя одеяло, сходя с ума от жары.

И иногда чувствовала божественно прохладную, сильную ладонь на лбу. Примерещилось, наверное.

Так продлилось два дня. У меня всегда так. В первый день – начало болезни, потом два дня кромешного ада с температурой, кашлем и лихорадкой, а затем резкое улучшение самочувствия. И вот, на третий я открыла глаза с твердым намерением прекратить болеть. Надоело жутко.

– Привет, мелкая. Ну как ты? Жить будешь?

– Мелкая – не знаю, а Маша – нормально. Хватит меня мелочью называть, – хрипло ответила я, и взглянула на дверь, у которой стоял хозяин дома.

Свеж, отвратительно бодр и разгорячен. И снова смотрит с насмешкой, которую даже не пытается скрыть.

А над больными грешно смеяться, к слову!

– Как скажешь. Буду называть Марией Ивановной, – серьезно пообещал мужчина.