© Ермаков Д. А., 2023

© Издательство «Родники», 2023

© Оформление. Издательство «Родники», 2023

– Мороженое, мороженое, мороженое берём… – Пальцы застыли от холода, но Колька крепко держит большую картонную коробку, деловито идёт по вагонам электрички, ловко, не выпуская коробку, сдвигает двери…

– Пацан, сколько?

– Двадцать.

Правой держит коробку, прижав к груди, левой принимает деньги, ссыпает в карман куртки и подаёт мороженое.

Пройдя последний вагон, Колька как раз продал всё, спрыгнул на перрон, бросил пустую картонку под поезд на шпалы, хлопнул по карману и в ответ звякнуло.

И тут увидел двух мальчишек, один из них нёс точно такую же коробку. Шли они к сто тридцать четвёртому поезду, он только что прибыл и будет стоять пятнадцать минут.

Парней этих Колька не знал.

– Э! Орлы! – развязным хриплым голосом окликнул он их.

Они остановились. Один из них был ростом и комплекцией примерно с Кольку (он и нёс коробку), второй чуть крупнее. Ну, и возраст, примерно, такой же – лет четырнадцать.

– Кто такие? – Колька спросил. Так, будто он имел право командовать тут.

Колька – коренаст, на голове небрежная, торчащая вихрами светлая шевелюра, глаза серые, иногда, как вот сейчас – холодные, колющие. Тонкая джинсовая курточка, джинсы, изрядно поношенные кроссовки. Смотрит на парней зло, вызывающе, ждёт ответа.

– А тебе-то чего?

В голосе ответившего, того, что крупнее, чувствовалась неуверенность, хоть он и старался держаться независимо. А второй, вообще, явно боялся, уже оглядывался – куда бы драпануть. И Колька попёр буром.

– А ну живо отсюда! – он шагнул к ним вплотную. – Ща свистну – только коробка от вас и останется. – И он выхватил коробку с мороженым и поставил на асфальт. – Живо слиняли отсюда! – Колька сделал жест, будто хотел ударить старшего. Тот отпрыгнул в сторону и побежал, второй сперва даже присел от страха, а потом тоже сиганул с перрона.

– Лихо ты, – сказал Кольке стоявший неподалёку знакомый грузчик.

– А-а… – Колька пренебрежительно махнул рукой, подхватил отнятую коробку и побежал к сто тридцать четвёртому.

Он был рад – целая коробка! И всё, что заработает на ней – его, не надо делиться с Зубой.

Коробки эти берёт Колька и другие мальчишки (все друг друга знают и каждый в «своих» поездах работает) прямо из подъезжающей хладокомбинатовской машины, всё под контролем Зубы или кого-то из его «заместителей». Им же и заработанные деньги (большую часть) отдают…

Колька успел к сто тридцать четвёртому. Это была не электричка, проходящий поезд с купе и плацкартом. Идти по поезду не так удобно, как по электричке, но зато покупают лучше. Не пройдя и половины состава, Колька распродал и эту коробку, выпрыгнул на перрон, огляделся и торопливо пошёл к выходу с вокзала.

«Чего-то Зубы сегодня нет. Сразу бы с ним рассчитаться…» Только подумал…

– Коля-я-я! – навстречу Кольке шёл Борька Зубарев – Зуба, а с ним ещё двое. Все в потёртых джинсах, коротких куртках и футболках, с короткими стрижками. Сегодня их почему-то не было на выдаче у машины. Водитель один коробки выдавал.

– Как дела? – Зуба спросил, кривя губы в ухмылочку, с прищуром глядя.

– Нормально. Три коробки, – спокойно ответил Колька. «Не должны они знать про четвёртую коробку. Те пацаны – точняком – левые какие-то были», – про себя подумал.

– Ну? – Зуба требовательно сказал. Дружки его тоже ухмылочки кривят, презрительно щурятся – во всём Борьке подражают.

Колька достал из кармана деньги и подал Зубе, как всегда – большую часть из того, что заработал. И это было справедливо.

– Завтра как? – опять Зуба спросил.

– Приду к московскому поезду, – ответил Колька.

– Ну, давай, – и Зуба даже хлопнул его по плечу.

Дверь Кольке открыла мать. От неё опять пахло спиртным. Мятый халат запахнут небрежно…

– А-а, сынок… – она попыталась приобнять его, но Колька увернулся, оттолкнув её руку.

– Что? Мать толкать?.. А!.. – она махнула рукой и ушла в комнату, плотно закрыв за собой дверь. Но Колька успел заметить лежавшего на диване мужика.

На столе в кухне громоздились грязные тарелки, стаканы, бутылки. Табачная вонь – по всей квартире… Всё это уже привычно – и всё равно противно.

Колька отрезал от буханки горбушку. Сжевал хлеб, запивая кипячёной водой прямо из чайника.

Из материной комнаты послышались невнятные голоса. Колька тихонько вышел в прихожую, натянул кроссовки, куртку, бесшумно открыл и закрыл за собой входную дверь. Щёлкнул замок. Колька торопливо сбежал по лестнице, вышел из подъезда во двор с кривым детским грибком, убогой песочницей и ломаными качелями на островке посреди асфальта и машин.

Мимо одинаковых серых кирпично-стеклянных домов, мимо машин, мусорных баков, и снова машин, и стаи бездомных собак, и собак на поводках равнодушных хозяев, шёл мальчишка… Ко всему равнодушный. Так сам думал. Хотел думать…

Колька шёл к бабушке Зине.

Она – мать отца. А отец уже четвёртый год в тюрьме. Сначала мать говорила, что отец уехал в командировку. Колька был маленьким и верил. А сейчас знает точно – отец в тюрьме. Вернее, в лагере. Ещё Колька знает, что когда отец вернётся, он прибьёт мать и всех её дружков. Поэтому, хотя он и ждёт отца, но и боится его возвращения.

А бабушка Зина, как про отца Колькиного, сына своего вспомнит – плачет. Обычно молчит, но однажды прорвалось у неё:

– Из-за этой стервы всё…

Колька съёжился, когда услышал такое о матери.

Никакой он, конечно, не равнодушный: ему жалко мать, жалко отца, жалко бабушку. И в то же время он злится на них всех… Потому что… Из-за них всё… Всё из-за них… Лучше бы и не рожали его…

Бабушка живёт в старом пятиэтажном доме – «хрущёвке». Двор дома оторочен мягкой кудрявой зеленью кустов, но тоже весь уставлен машинами…

Бабушка уже собиралась спать, когда Колька пришёл.

– Внучек! Проходи, милый, – обрадовалась она.

Колька подал ей деньги, оставив себе совсем немного. Бабушка поохала, но откуда деньги не спросила, знала, что он не скажет. («Отстань, баб, не ворую», – ответил ей Колька, когда впервые протянул деньги). Она положила деньги в сервант, в старинную железную коробочку из-под чая. Собрала на стол поесть.

– Как в школе-то дела? – поинтересовалась.

– Нормально.

– Что мать? – с неприязнью в голосе спросила.

– Пьёт, – небрежно ответил Колька.

Бабушка завздыхала слезливо. Колька отвернулся, включил телевизор – трескучий, чёрно-белый, из каких-то совсем давних времён, уплетая за обе щеки рожки с колбасой, стал смотреть фильм «про братву».

Как у них здорово всё получается – тоже сорванцы были, а потом разбогатели. Особенно этот, главный у них – крутой, всех на разборках мочит. А «обувают» они только козлов всяких, которым – так и надо. Классное кино!

И вдруг, главный герой фильма показался ему похожим на Зубу. Глазами пустыми, ухмылкой, притворной улыбкой…

Потом он лёг спать на диване. Накрылся одеялом с головой по совсем ещё детской своей привычке…

Первое, что он помнил о себе: он с головой под одеялом, а мама спрашивает:

– А кто это у нас в норке?

– Мышонок!

– А кто у мышонка мама?

– Мышка!

– Мышонок пустит маму? – и мама не ложится, просто садится на пол рядом с его кроваткой, и обнимает его под одеялом, и он прижимается к ней.

– А медведей принимаете?! – кричал папа и обнимал их обоих.

Ему уже четырнадцать лет – он никого не обнимает, его никто не обнимает…