Annotation
Никогда не возвращайтесь в города своего детства. Улицы не помнят вас и встретят как чужака. Они уже другие. Да и вы тоже.
Ирина Ростовцева
Ирина Ростовцева
Я вернулась
Машу разбудил запах хризантем. Запах детства, забытого прошлого, хранимого в тяжёлом красном фотоальбоме. Цветов в комнате не было. Это город прорвался через плотные занавески. Не удержался, решил поздороваться первым. Город, в который она мечтала вернуться многие годы, и в который не вернулась бы никогда, если не печальные обстоятельства её жизни.
Позавтракав сваренной хозяйкой комнаты кашей, Маша переоделась, пересчитала оставшиеся после похорон деньги, взяла с собой немного и вышла на улицу.
Курортный город за прошедшие тридцать лет преобразился, но по-прежнему оставался уютным и тихим, укрытым от ветров высокими горами. Изменились и люди — одели яркие одежды, взяли в руки телефоны, стали громче разговаривать и меньше смеяться.
Когда-то давно её, тяжело больную малышку, привезли сюда, в санаторий всесоюзного значения, и она плохо помнила его, только то, что осталось на групповых фотографиях. Немного помнила запах хризантем, вкус горячей минеральной воды и каскадную лестницу, из которой видела два верхних пролёта — дальше детей никогда не водили. Цветами пахло в павильоне, куда их малышовую группу пускали погреться в ожидании автобуса и искать его не было никакого смысла, поэтому, прогулку воспоминаний Маша начала с каскадной лестницы.
В неполные 36 лет, потеряв родителей в аварии, Маша ощутила себя ничьим ребёнком. Тоска по умершим вылилась в тоску по себе ребёнку, по счастью, беззаботности, по ушедшему и прошедшему зря времени. Маша выпросила на работе отпуск и на скромные родительские сбережения купила билет, сняла комнату и прилетела в город детства. Решить её материальные проблемы эти деньги всё равно не могли, а прийти в себя, смирится с потерей Маша хотела только здесь.
Она бесчисленное количество раз ходила, поднимаясь и спускаясь по лестнице, разглядывая и запоминая каждую деталь скульптур. Вечером, переполненная впечатлениями, которые на время отодвинули боль, расплетая косу, Маша едва заметила, что та стала намного длиннее, чем утром. Спокойная, засыпающая без слёз, она решила, что её мерещится и отодвинула это на задворки сознания.
Утром, убирая постель, Маша обнаружила под подушкой маленький бумажный свёрточек. В нем лежало пять самых простых печенек с узорами по краям. Такие в детстве клала мама и называла «подарки зайчика».
«Хозяйка что ли чудит?» — удивлялась Маша, заплетая косу, которая оказалась ещё длиннее, чем вчера и доходила уже до пояса. Когда маленькая Маша жила в санатории, из-за мягкой воды, волосы у неё тоже сильно выросли и окрепли, но не так быстро.
«Что это вообще?» — Маша не успела разглядеть себя в старом трельяже как в комнату без стука протопала хозяйка.
— Куда сегодня пойдёшь? — Тамара Васильевна грохнулась в мягкий диван.
— На гору, на старый источник, — Маша смутно помнила экскурсию, самым ярким впечатлением которой была мышь, защищенная витой чугунной решеткой, и поэтому свободно разгуливающая перед детьми.
— А то сходила бы Михаила Исааковича навестить.
— Вы его знаете? — пусть город маленький, но Маша представить не могла, что квартирная хозяйка знакома с врачом, вытащившим её с того света.
— Конечно, я в том санатории, где ты была, санитаркой всю жизнь отработала. Только в другом отделении, где постарше ребятишки, не как ты.
— А он живой еще? — Маша никак не могла сообразить, сколько доктору сейчас лет. В памяти тридцатилетний молодой и привлекательный мужчина сохранился как совсем взрослый, старше её родителей, старше всех, кого она знала и с кем общалась — бабушек и дедушек у Маши не было. Теперь ей самой лет больше чем было ему и взрослой Маша себя не ощущала. Ощущала плохо приспособленным ребёнком, которого заставляют решать проблемы, а она просто хочет играть, гулять и быть счастливой.
— Конечно живой, — звонко хлопнула себя по бокам через застиранный халат хозяйка. — Сходи, он любит, когда к нему пациенты ходят. Особенно такие как ты — тяжелые, еле выхоженные. Он тебя точно помнит. Сходи-сходи.
Маша не отказывалась, только сначала решила сходить на источник — купить кружку с загнутым носиком и напиться воды. До источника Маша не дошла совсем немного. Она уже видела его широкие купола, когда дорогу ей перешла группа санаторских детей. Бледные, выстроенные парами, ведомые высокой санитаркой в драповом пальто и высокой норковой шапке. Маша пригляделась — и мальчики, и девочки тоже были в драповых пальто, серых шапках, завязанных под подбородком и странной обуви, которую Маша с трудом вспомнила как бурки. Из-за невзрачной, тусклой одежды и светлой кожи дети выглядели как чёрно-белые фотографии. Болезненные, тихие, они шли молча, не баловались, не смеялись и не спорили с воспитателями из-за пары.
Маша вспомнила себя — одинокую, брошенную в холодном кафеле больничных коридоров и свернула с тропинки. Захотелось домой, в тепло, лечь под одеяло и немного поспать.
«Надо к Михаилу Исаковичу съездить, хозяйка не отстанет, спросит ведь, почему не поехала», — Маша достала бумажку с адресом и пошагала, поправляя объемный шарф, к остановке.
Пока искала, она устала плутать и спрашивать у каждого незнакомого встречного адрес. Спасло ситуацию то, что Михаил Исакович её сразу вспомнил, обрадовался и усадил пить чай с шоколадными конфетами. Маша смотрела на него и не могла понять — узнаёт она его или нет. Образ в памяти был слишком размытым, но улыбка, интонации, движения иногда отзывались в ней, вытаскивая за собой сразу всплеск воспоминаний. Разговор тёк так быстро и живо, что, Маша сама не заметила, как рассказала врачу сначала о своём приезде, впечатлениях о городе, а затем и о своём несчастии. А заметив, разрыдалась.
— А ведь я помню твоих родителей. Тебя папа привозил, мама забирала. Да, хорошо помню. Они плакали много. За тебя боялись. Теперь ты за них плачешь. Ну поплачь. — Старый доктор задумчиво гладил Машу по плечу. — А ты не хочешь в наш санаторий сходить? Туда где лежала? Проповедать его?
— Разве можно? Туда ведь не всех пускают. — Маша прекрасно помнила правила и распорядки больничных учреждений.
— От меня можно. Как волонтёр. Я тебя пристрою, сходишь, помоешь что скажут, окна там, стены, а потом прогуляешься. Палату свою найдешь, игровую, там всё как раньше, — доктор нашёл для Маши утешение и, обрадованный этим, разулыбался.
— Конечно хочу, очень хочу, — Маша и мечтать о таком не могла. Она собиралась только сходить к санаторию, посмотреть через забор, как он выглядит сейчас.
— Я как договорюсь, тебе позвоню, — Михаил Искавич подлил чаю и протянул Маше конфету в самой красивой обёртке. — А Медовая гора совсем упала. Ты не ходила еще, не смотрела? Что ты! Тут прошлой зимой такой ветер был, она совсем на бок съехала. — Маша засмеялась вслед за доктором и развернула конфету. Домой она вернулась поздно и сразу улеглась спать.
На следующее утро Маша опять нашла под подушкой «подарок зайчика». На этот раз несколько карамелек и яблочко.
«Да что Тамара Васильевна, совсем что ли?» — Маша расчёсывала сбившуюся за ночь косу. Волосы не поддавались, запутываясь ещё больше, пока яблоко переливалось сочным ярким боком на подушке.
«И ведь не скажешь. Обидится», — Маша схватила из деревянной карандашницы ножницы и отрезала спутавшийся внизу пучок волос.
— Доброе утро! Я гулять! — крикнула Маша вглубь занавешенных комнат и, не дождавшись ответа, выбежала на улицу.
Город встретил сухим, тёплым ветром и ярким солнцем. Выросшая в Сибири, Маша не привыкла к такой погоде в ноябре и радовалась возможности ходить без шапки, в лёгком пальто и обуви на тонкой подошве. Добравшись до курортной части города без плана на день, Маша принялась бродить по всем дорожкам подряд, угадывая впервые она здесь, или уже была в детстве. Город обрел новые, свежие и красочные украшения — удобные скамейки, поющие фонтаны, красочные фотозоны. Он жил и развивался, а Маша среди современной мишуры искала город старый, созвучный её воспоминаниям.
