— Откуда Вы?..

— С добрым утром, Ева, — лукаво улыбнулась женщина, ловко сбрасывая с себя тёплую шаль.

— Но ведь тут только что стояла Мария!..

— А я чем не Мария? — спросила дама и неспешно прошла к дивану, на котором сидела Ада.

— Нет, другая Мария, пожилая няня…

— Не понимаю, о чём ты, — отмахнулась от Евы женщина и обратилась к ребёнку: — А у тебя как дела, моя дорогая?

— Всё просто прекрасно. Лучше не бывает.

Ева посмотрела туда, где минуту назад сидела маленькая девочка, и не поверила своим глазам: на её месте, несколько нахально взобравшись с ногами на диван, сидела молодая девушка с длинными чёрными волосами. Её старомодное, но богато украшенное разных размеров лунными камнями платье сверкало в косых утренних лучах солнца и переливалось, как калейдоскоп, проецируя на стену сотни маленьких радуг.

— Аглая?! Что ты здесь делаешь?

— То же, что и Мария — развлекаюсь, — дамы переглянулись и синхронно уставились на Еву, словно она должна была сейчас показать им фокусы или как минимум рассказать стишок.

— А где Ада? И куда исчезла Мария?

— Они все перед тобой, — терпеливо ответила женщина, будто она объясняла ученику какой-то очень сложный материал.

— Может быть, я чего-то не понимаю… — несколько раздражённо пробормотала Ева, обернувшись вокруг себя на триста шестьдесят градусов. — Ну и где…

Она не договорила: слова так и застряли у неё в горле. На диване, рядом с пожилой няней сидела маленькая Ада и читала книгу, оставленную Евой. В прихожей не висело никакой шали, и ничьё платье не проецировало на стену множество маленьких радуг, в одно мгновение превратив предыдущие пять минут в игру воображения.

— Я точно не в своём уме… — обессиленно прошептала Ева, опустившись на кухонный стул и молча наблюдая за тем, как читают Ада и Мария. — Мне надо ко врачу.

— Проверить, в своём ли ты уме или уже в чужом, можно и без врача, — подала голос Ада, ловко спрыгнув с дивана и подойдя к Еве. — Как написано у Льюиса Кэрролла, нужно попытаться вспомнить то, что ты раньше хорошо знала, и, если ты не сумеешь этого сделать, значит, ты в чужом уме.

— «Алиса в Стране Чудес»? — хмыкнула Ева и ласково посмотрела на девочку перед собой. — Ну давай попробуем.

Ада залезла на стул рядом с девушкой и с серьёзным выражением лица посмотрела в книгу, решая, с чего начать экзамен.

— Начнём с простого. Дважды два?

Ева, широко раскрыв глаза от удивления, посмотрела на Аду и улыбнулась.

— Четыре.

— Да, верно, — сказала Ада так, будто задала какой-то очень сложный вопрос и не ожидала, что Ева на него ответит. — У тебя есть какое-то стихотворение, которое ты знала хорошо, а большинство людей — нет?

— Есть, пожалуй… «Жила на свете тьма, и тьма скучала»… Это я помню.

— Кто?

— В смысле — кто?

— Чьё стихотворение?

— Моё.

— Напиши, я сравню.

Ева написала, и Ада сразу спрятала бумажку себе в карман.

— Ты же сказала, что сравнишь!

— Папа придёт — сравнит, — отрезала Ада тоном, не терпящим возражений. — Это всё стихотворение?

— Нет, там было продолжение.

— Ну так читай.

Ева набрала в лёгкие воздух, чтобы продолжить, как вдруг поняла, что в её голове ничего нет.

— Жила на свете тьма, и тьма скучала… Ей было грустно, холодно, темно…

Ева поняла, что уже начинает выдумывать на ходу, а не вспоминать, поэтому лишь глубоко вздохнула и перевела взгляд на пожилую женщину, но лучше бы она этого не делала, потому что на её месте снова сидела Мария.

— Что Вы опять здесь делаете?! — воскликнула Ева, уже не скрывая паники. На её возглас Мария лишь лениво положила ногу на ногу и подпёрла щёку рукой.

— Детка, я никуда не уходила. Я всё это время была тут, — скучающе проговорила она и посмотрела на Аду. — И госпожа Аглая тоже никуда не исчезала.

Ева повернула голову влево и с ужасом обнаружила, что на месте ребёнка в той же позе, с той же книгой в руках сидит черноволосая девушка и широко улыбается, явно наслаждаясь испугом Евы, которая сразу встала из-за стола и отошла от неё на приличное расстояние.

— Ничего не понимаю… Этого не может быть… Откуда Вы взялись?!

— Дорогая, мы всё время были здесь, — протянула Мария, медленно проводя острым ноготком по обивке дивана, отчего на нём остался глубокий рваный след, как будто по обивке провела когтями не то что кошка, а настоящая пантера.

Ева облокотилась спиной о стену, закрыла глаза и тихо прошептала:

— Сейчас я открою глаза, и всё будет как надо: Ада отдельно, Аглая отдельно, Марии отдельно…

Закрыть глаза в присутствии предполагаемых галлюцинаций было ошибкой. Через пару мгновений какая-то невиданная сила прижала её к стене, обдав горячим потоком воздуха, а в плечи до боли вонзилось что-то очень острое; Ева распахнула глаза и с ужасом увидела, что её крепко держит Мария: радужки вспыхнули жёлтым, янтарным огнём, словно светлячки в почерневшей ночной траве, на голове выросли огромные бараньи рога, которые остановились в опасной близости от Евы, всё её лицо приняло какие-то гротескные черты, далёкие от человеческих, а голос, вырывающийся из её горла, больше напоминал звериный вой. Её ногти, до этого просто длинные и чёрные, вдруг превратились в вороньи когти и с такой силой впились в плечи Евы, что по ним потекла кровь, однако девушка не обращала на это внимание, потому что Мария вдруг начала меняться прямо на глазах: в мгновение ока она превратилась из молодой женщины сначала в пожилую няню — сеть морщин покрыла её лицо, опустилась кожа, неспособная бороться с силой притяжения Земли, поседели некогда шикарные волосы, — а затем в уродливую старуху, чьи почти чёрные от времени круги под глазами так страшно подчёркивали светящиеся адским пламенем зрачки. Но на этом превращение не закончилось: она всё продолжала стареть, пока от её тела не осталось ничего, кроме едва шевелящейся оболочки, и не угасла внутри её душа; глаза померкли — это дух вылетел на свободу. Ева, не помня себя от страха, аккуратно вынула глубоко вошедшие в плечи окровавленные когти и оттолкнула от себя тело: оно упало и тут же рассыпалось по полу сероватой пылью.

Когда спустя несколько часов Саваоф Теодорович вместе с Ранелем вернулся домой, он нашёл Еву в состоянии, близком к помешательству: она сидела на полу и тихонько скулила, глядя стеклянными глазами на горстку пепла перед собой. Никакие призывы, увещевания и обращения не подействовали, пока Саваоф Теодорович не перенёс Еву на диван, где она расплакалась уже в полный голос; Ранель сделал ей чай, однако напоить им девушку не получилось, потому что она буквально захлёбывалась им от сотрясающих её душу рыданий. Кто-то попробовал спросить, что произошло, но вскоре понял, что это бесполезно, а потому успокаивали Еву монотонным шёпотом и поглаживаниями по голове, потому что на плечи Саваоф Теодорович, обнаружив кровь, наложил повязки. Ещё через час к ним заглянул Бесовцев; паренёк что-то говорил Еве, Саваофу Теодоровичу и Ранелю, однако из его слов девушка не поняла ровным счётом ничего, в итоге повернувшись к собеседникам спиной и уткнувшись лицом в спинку дивана, после чего она сама не заметила, как заснула.

— Жила на свете тьма, и тьма скучала.

Однажды ей вдруг захотелось света,

Так света захотелось, что стонала

Её душа графитового цвета.

Но вот однажды луч скупого солнца

Забрезжил вдалеке, и увидала

Та тьма свои бесчисленные лица…

С желанием она не прогадала.

Проснулась Ева ближе к вечеру: на улице уже было темно, и жёлто-белые фонари тускло освещали мокрый после майской грозы асфальт. За кухонным столом сидели Саваоф Теодорович, Бесовцев, Ранель и Мария и играли в карты, тихо переговариваясь между собой. Заметив шевеление на диване, все обернулись в сторону Евы, и Мария, положив свои карты рубашкой вверх, встала из-за стола и подошла к девушке, ласково погладив ту по голове.

— Говорят, ты тут из-за меня чуть не свихнулась. Чем я так напугала тебя, детка?