— Ладно, это было... немного агрессивно. Но я видел, как ты принял мелатонин. Эта херня вырубает тебя...

— Потому что у меня была бессонница! — ору я. С тех пор, как Уилла от меня отгородилась, мой разум постоянно не знал покоя по ночам. У меня были ужасные кошмары о том, как она входит в Тихий океан и тонет, одна идёт в поход, теряется и падает с утеса. Папа сказал, что мелатонин — это мягкая и не вызывающая привыкания биологически активная добавка, которая поможет мне заснуть. Но, как все знают, Райдер слаб перед седативными. Мелатонин не просто успокаивает мой разум... он вырубает меня напрочь.

— Ладно, — Бекс нервно сглатывает. — Ладно, это было немножко дерьмово — воспользоваться твоим одурманенным состоянием. Но намерения были благородными.

— Благородными, — я тру лицо, глядя в потолок и напоминая себе, что убийство положит конец моей любви бывать на открытом воздухе. Я слышал, что тюрьмы очень клаустрофобные. Почти никаких прогулок.

— Сбрей ты её до конца, — Бексу хватает наглости сказать такое. — Будешь выглядеть меньше как какой-то лесник судного дня и больше как горячий студент.

Такер хрюкает.

— Горячий — это с натяжкой.

— Я тебя умоляю, — Бекс закатывает глаза. — Мы все знаем, почему Райдер отрастил бороду. Потому что будучи гладко выбритым, он привлекал слишком много внимания, а после потери слуха он меньше всего хотел привлекать внимание.

— Чёрт. Ладно, Фрейд недоделанный, — я отпускаю горло Бекса и тащусь в свою ванную, осматривая нанесённый урон.

Им хватает глупости последовать за мной и встать позади, пока я смотрю в зеркало. Я наклоняю голову то в одну сторон, то в другую, пытаясь сообразить, как спасти это так, чтобы не сбривать всю бороду.

Да никак.

— Ну, если только ты не хочешь оставить бакенбарды, — предлагает Такер. — Но учитывая, что я вырос по соседству с жутким типом с бакенбардами, который вечно пытался предложить мне мороженое, у меня возникают сильные ассоциации с педофилами. Растительность на твоём лице будет триггером, поэтому остаётся только полностью побриться ради моей эмоциональной безопасности.

Я смотрю на его отражение в зеркале.

— Тебе хватило наглости выбрить взлётно-посадочную полосу на моём лице, а потом выдумывать эмоциональные триггеры и соседа-педофила?

Такер стонет.

— Тебе так сложно наврать.

— Нее. Просто ты паршивый лжец, — вклинивается Бекс.

Я вскидываю руку, затыкая их.

— Выметайтесь. Оба.

Такер вскидывает кулак в воздух.

— Ты это сделаешь?

Я награждаю его взглядом, который заставляет его очень медленно опустить руку вдоль бока.

— Ясненько. Мы уже уходим.

— Ещё раз извини, — говорит Бекс прямо перед тем, как закрыть дверь.

Глядя на своё отражение, я испускаю протяжный вздох. Открыв ящик тумбочки, я смотрю на ножницы, лежащие прямо спереди и сверкающие, будто как раз меня ждали.

Голос Джой эхом отдается в моей голове. «Пообещай мне кое-что. Не бросай её и не сдавайся, ладно?»

— Ладно, Джой, — я натягиваю первый клочок волос, затем состригаю его ножницами с оглушительным звуком. — Это ради тебя.

***

Я чувствую себя голым. Пока я иду по кампусу, это ощущается как те сны в детстве. Те, в которых я приходил в школу в одной куртке. Сон превращался в кошмар, когда я начинал расстёгивать молнию и понимал, что под курткой ничего нет. Во сне я дёргал молнию обратно вверх и прятался в раздевалке, пока мама не приходила за мной.

Но сейчас никакая молния меня не спасёт, и никакая мама не исправит ситуацию. Бороды больше нет, и лишь лёгкая светлая щетина обрамляет мой подбородок. Тёплый ветерок обдувает лицо, напоминая, как мало защищает меня от внешнего мира.

Я понятия не имел, насколько сильно прятался за этой бородой, пока её внезапно не отняли. Ну, хотя бы у меня всё ещё есть мои фланелевые рубашки. Эта — любимая рубашка Уиллы. Сине-зелёная клетка. Её глаза всегда вспыхивали чуть ярче, когда я её надевал.

Бекс, чтоб его черти драли, не ошибся насчёт внимания, которое моё лицо привлекает без бороды. Я чувствую на себе больше взглядов. Я не хочу больше взглядов. Я хочу, чтобы на меня смотрела только Уилла. Я посильнее натягиваю бейсболку и смотрю на вибрирующий телефон. Привычки так легко не уходят — я всё ещё держу телефон на виброрежиме и всё ещё надеюсь, что это Уилла.

Это сообщение от типа, который всё это затеял. «Я вижу секси-чувачка».

Я рычу. Я убью Бекса. Оглядываясь по сторонам, я пытаюсь найти его укрытие. Пока я отвлёкся на его поиски, оглядываясь поверх моря остальных голов вокруг, я внезапно врезаюсь в маленькое компактное тело.

— Иисусе, смотри куда идёшь... — голос Уиллы обрывается, когда она смотрит на меня снизу вверх, и её глаза широко распахнуты в неверии. Она пугающе покачивается, так что я хватаю её за руку и хмурюсь от того, что там намного меньше массы. Она похудела. У неё вырывается странный смешок.

— Что-то смешное? — спрашиваю я.

Она визжит и отпрыгивает.

— Ты кто такой, бл*дь?

Я приподнимаю брови и трогаю козырёк кепки.

— Солнце, ты серьёзно?

Уилла издаёт тоненький болезненный звук.

— Какого чёрта, Райдер?

Её взгляд блуждает по моему лицу, пока она подаётся ко мне навстречу и кусает свою опасную пухлую губу. Когда её глаза встречаются с моими, я провожу большим пальцем по мягкой полноте губы и освобождаю её от зубов.

Её глаза искрят от чего-то, странно похожего на слёзы.

— Беличий хвост исчез. Ты стал ещё прекраснее.

Я смеюсь и закатываю глаза.

— Заткнись, Саттер.

— Нет, я... — она стонет, и её лоб ударяется о мою грудь. — Ох божечки.

— У нас тут ситуация в духе «Красавицы и Чудовища». Я должен был убедиться, что нравлюсь тебе из-за моей потрясающей личности, а не из-за маминых скул.

— Сыр, — бурчит она. — Я точно могла бы нарезать сыр об эту красоту.

Это заставляет меня снова рассмеяться. Я не смеялся уже несколько месяцев. Опустив голову так, чтобы мой рот оказался поближе к её уху, я шепчу:

— Можно мне тебя обнять?

Уилла кивает, не отрываясь от моей груди, затем шмыгает носом. Шагнув поближе, я крепко обхватываю руками её плечи и сжимаю, пока она не оказывается полностью прижата ко мне, и я грудью чувствую биение её сердца. Боже, как же приятно вот так держать её. От неё пахнет солнцезащитным кремом, свежим воздухом, цветами, и мне так сильно хочется её поцеловать, что я едва могу думать о чём-то другом.

Её ладони робко скользят по моей талии, затем сцепляются на пояснице.

— Я скучала по тебе.

Я целую её в волосы, одной ладонью медленно поглаживаю между её лопаток.

— Я тоже по тебе скучал.

— Прости, что я исчезла, — мямлит она в мою грудь. — В то время мои мотивы отгородиться от всех казались неоспоримо необходимыми, но мой психолог с тех пор объяснил, что пусть это и можно понять, но это не самое здравое решение.

— Ты взяла паузу, в которой нуждалась, Уилла. Я всегда ждал тебя.

Она кивает и снова шмыгает носом.

— Я знаю. Я это знала. И это значило... очень много. И спасибо за всю еду. И за поглаживание по спине. И за то, что играл с моими волосами как мама... — её голос срывается.

— Она делала так для тебя?

Уилла кивает.

— Она также свистела на моих играх, совсем как ты.

— Откуда ты знала, что это был я?

Положив подбородок на мою грудь, Уилла смотрит вверх.

— Ты был засранцем-лесорубом в безошибочно узнаваемой клетчатой фланели и свистел так громко, что тебя слышали в соседнем штате. Когда я уловила этот звук, я умом понимала, что мамы тут нет, но было такое чувство, будто она рядом. Благодаря тебе она казалась близкой.

Глаза Уиллы с любопытством всматриваются в мои.

— Может, ты немножко напоминаешь мне её. Это странно?

Моё сердце ноет. Я знал Джой Саттер лишь несколько незначительных недель, но так сильно по ней скучаю. Я не представляю себе, насколько больно Уилле, и насколько сложно говорить о ней. Я лишь знаю, что от Уиллы это лучший комплимент — слова о том, что я напоминаю ей её мать.