Есенин решил не доходить до кухни, когда услышал оттуда свое имя голосом Коровьева.

– Слушай, Чехов, успокойся! Я могу ему верить. Да, Есенин – легкомысленный красавчик и харизматик, но он не предатель.

– Вот именно! Коровьев, спасибо, друг. – крикнул Булгаков. – Ваня не способен на такое, а если доказывать фактами: все это великолепное рандеву, мы с Есениным обсуждали, что твоя девушка полная…

– Тихо, тихо. – ласково прервал его Адам.

– Но вы должны понимать, что Есенин может улыбнуться там, волосы потрепать и все – девушка его! – начал стучать по столу очень раздраженный Чехов.

– Вот именно! – вступил в разговор Базаров. – Он ничего не делал специально, а девушка повелась на красивое личико.

– Почему одним людям приходится из кожи вон лезть, стараться, а таким как Есенин достаточно просто существовать?! – рявкнул Чехов, не уследив многозначительный смешок Булгакова и резкие взгляды Вити и Адама на востоковеда.

– Потому что я классный. – улыбаясь, вошел в комнату Ваня в расстегнутой рубашке.

– Закрыли тему. – поднял вверх руки Коровьев. – Все готовы? – Ваня стремительно начал застегиваться. – Помните, куда мы сегодня идем? – он поднялся и потер руки.

Парни дружно закивали, принявшись накидывать куртки. Есенин с Чеховым постоянно злобно переглядывались: и дома, и на улице, и в метро.

Женя держал руки сложенными на груди, кусал себя за щеки изнутри и корчил холодную, злую гримасу на красивом лице, казавшимся от этого уродливым. Злость словно вскипала в конечностях, и те немели, а Чехов все думал: «Мы же были лучшими друзьями! Я не сомневался в тебе! Как ты мог? Я думал, что знаю тебя», – одни и те же мысли крутились пружинами в голове. – «Я ожидал ножа в спину от кого угодно, но не от тебя, Есенин. Предай меня кто угодно – мне все равно, но ты? Парни не понимают меня, все думают, что ты белый и пушистый. Да как у тебя это получается? Воспользуйся харизмой, я сам на нее велся, создай секту и свали куда подальше! В море уплыви, как Хаббард! И главное, молчит еще, мать твою! Стыдно? Да не стыдно ему! Сказал бы хоть что-нибудь в свою защиту, а то сидит тут со своей манией величия. Да, Ваня! Ты не всегда прав!» Глаза слезились, щеки дергались, а руки наливались кровью. Обида, про которую сколько ни говори, все зря, самое страшное. «Только… почему я скучаю?»

Есенин стучал по полу вагона ногой в белом кроссовке, закидывал голову назад, вертелся, барабанил по коленям, крутился – в общем, вел себя, как всегда. Заставить Ваню замолчать сложно, но у Жени получилось. Любые вопросы, крики или даже удары – Есенин принял решение молчать чего бы то ни стоило. С ребятами общаться будет, они все вступились и не заслуживают его громкого безразличия, а Чехов… Молчание – потрясающая вещь. Помолчал – Вика влюбилась, помолчал – Чехов из кожи вон вылез. Ваня ненавидел молчать совершенно, постоянная болтовня и шум из ничего, Есенин – громкий и яркий по натуре своей. Но иногда тишина и равнодушие громче криков. Лишь с одним человеком парень не мог молчать даже при необходимости. Заполнял глупыми словами, всем, что способно отвлечь, рассмешить. И этим человеком был сам Ваня Есенин.

Коровьев напрягался, чувствовав это между друзьями. Сегодня он хотел показать ребятам театр, место в котором работал, а, если парни начнут ругаться там, будут проблемы, как минимум, у вышестоящих лиц, а так самым главным было состояние друзей, ведь Адам понимал, что Есенину-то может и все равно, но Чехову больно – он Ваньку любит. Булгаков с Базаровым сидели рядом, переглядываясь, и улыбки на лицах ничего не означали – глаза наполнены болью и страхом.

Каждый надеялся, что товарищи помирятся.

Это же Чехов и Есенин – они только вместе идут!

Адам грелся этой мыслью, поэтому волнение пришло заново лишь по пути в театр, парень не знал реакции парней, не было у него уверенности в их адекватности.

– Идемте! Я покажу вам зал! – чуть не прыгал на месте он. Есенин помог ему расслабиться, когда постучал по плечу и кивнул в сторону указателя «партер».

Булгаков привычно стеснялся уборщиц и работниц гардероба, поэтому шел рядом со спокойным как камень Базаровым, который на самом деле тоже напрягался. Изменения личности, разумеется, происходят у всех, но человеческий фундамент не уберешь. Женя был слишком зол, чтобы радоваться вместе с Адамом.

– Есенин, как много тут замужних дам, не замечаешь? – но Есенин не ответил.

Коровьев аккуратно ввел друзей в красивый зал. Темно-зеленые кулисы укрывали сцену, кресла такого же цвета заполняли всю площадь зала ровными роскошными рядами. Сбоку от стены стояло несколько стульев и рояль – здесь создавалась прекрасная музыка для спектаклей. Нежный свет из единственного горящего прожектора заставлял бархат всей этой зеленой прелести блестеть, как степной простор темной ночью под светом одинокой луны. Нечего сказать: зал выглядел более чем роскошно, словно личный театр французского короля.

– Вы можете все тут посмотреть. За кулисами гримерки, тут играет оркестр, вот-вот-вот, – он кинулся в одному стулу. – Тут я работаю. Все, ребята, ходите! Изучайте!

Ваня сразу сорвался носиться между креслами, повторяя:

– Какая красота!

Базаров с Булгаковым поплелись за кулисы, бродить по небольшим гримеркам, Чехов же, не очень хорошо скрывая свою обиду, молча шатался по театру, теребя кулисы и поглядывая на веселого Ваню, который ползал где-то по полу. Вот он действительно прекрасно делал вид, что все хорошо.

…Саша Касаткин стоял у стены, поджимая в руках края черной толстовки. Глазами он утыкался в пол и старался закрыть их волосами, дабы не пересекаться взглядами с шатающимся по комнате Хеттским. Ваня носился из угла в угол как хорек, злобно поглядывая на друга.

– Нет, больше ты с ними не общаешься! Я так и знал, что эта твоя компания просто поехавшие, а тут такая новость! Не дай бог я узнаю, что ты с Ником, Егором и кто там у вас еще эту дрянь пробовал! – он остановился. – Не пробовал же?

– Ваня, что ты… Нет, конечно… – Касаткин набрался сил, шумно выдохнул и поднял голову. – Но послушай, они не такие плохие, как тебе кажется.

– Саша, у тебя все нормально? Не такие плохие? Если ты не заметил, твои ангелочки с порошком спалились! Я прекрасно понимаю, злодеи же наша компания с парнями, потому что мы сильные и девчонок уводим у таких, как ты, но мы, черт, закон уважаем. – рявкнул он, впритык подходя к Касаткиному.

Тот вжался в стену, зажмурился и расслабился лишь через несколько секунд.

– Вы постоянно деретесь и курите, хотя нет восемнадцати. Сам сколько раз был у директора за то, что раскуривал у школы? Тоже закон не цените. – пугливо возразил парень.

Ваня цокнул, сунул руки в карманы, тряхнул головой и поставил ноги на ширине плеч, не спуская с Саши презрительного взгляда из сжатых голубых глаз. Он укусил щеку изнутри и, пока Касаткин расслаблялся, схватил его за воротник толстовки и, кажется, поднял над землей.

– Парень, мне показалосьили ты сравнил моих ребят с этой шайкой наркоманов? Сравнил, конечно! Я не понял, ты что, за них вступаешься? – поджал губы Ваня, перекидывая Сашу в сторону. Тот схватился рукой за стол и стремительно закачал головой. – Ты реально не понимаешь ничего, малой? Не знаешь, как компании устроены? Лидеры подминают под себя ребят послабее, те с удовольствием слушаются, как бараны, а потом, в твоем случае, садятся вслед за лидерами, так сказать, на иглу. А ты же ничерта не лидер, парень. И это не ты, как тебе кажется, спасешь всех от предстоящей смерти в канаве, а вот тебя к этой самой смерти проведут.

– Они не такие, Ваня, послушай меня, пожалуйста…

– Я не закончил, рот прикрой. А наркотики – это не сигареты, и когда я учил тебя курить, я это прекрасно понимал, знал, что все с тобой в норме будет, если ты не идиот. А в наркоте такой иерархии нет – идиот ты или ровный парень, а поглотит, ты меня услышал?

– Ваня, я не хочу прекращать с ними общаться, пойми! Кроме Ника с Егором там еще другие ребята есть, да даже девчонки! И они ни-ни!