Когда же она заговорила, то голос оказался богатым и музыкальным, а язык – все-таки стигийским.

– Кто ты? – обратилась она к киммерийцу. – Что ты делаешь в Ксутале? И кто эта девушка?..

– Сама-то кто такая? – хмуро поинтересовался Конан.

Одни и те же вопросы порядком поднадоели ему.

– Я Талис, стигийка, – ответила она. – А ты, верно, рассудка лишился, что надумал явиться сюда?

– Начинaю приходить к этой мысли, – проворчал Конан. – Видит Кром, если я еще разумен, мне здесь точно нечего делать, тут у вас одни чокнутые живут! Мы к ним выползаем из пустыни, можно сказать, на карачках, еле живые от жажды и голода, а нас встречает мертвец, который тут же ни за что ни про что пытается пырнуть меня в спину! Потом заходим во дворец, набитый роскошью под самый купол, а внутри никого! Стол накрытый стоит, а едоки все попрятались. Только тени какие-то ползают и заглатывают спящих людей… – Конан пристально следил за стигийкой, и от него не укрылась ее внезапная бледность. – Ну?

– Что – ну? – спросила она, овладевая собой.

– Я ждал, что ты тоже дашь деру, сметая занавески и крича во весь голос, – сказал Конан. – Ну, как тот малый, которому я сейчас про тень рассказал.

Она пожала изящными белыми плечиками.

– А-а, так вот что за крики я слышала… От судьбы все равно не уйдешь, так много ли толку верещать подобно крысе в ловушке? Когда Тог возжелает меня, он просто придет за мной, и быть посему…

– Тог – это кто? – осведомился Конан подозрительно.

Стигийка наградила его долгим оценивающим взглядом, который почему-то заставил Наталу густо покраснеть и прикусить губу.

– Садитесь на диван, я вам расскажу, – ответила Талис. – Только прежде скажите мне свои имена.

– Я Конан из Киммерии, а это бритунийка Натала, – ответил Конан. – Наше войско разбили на границах Куша, так что мы с ней нынче в бегах… Знаешь, неохота мне садиться на этот диван. Так и кажется, что сзади тень подползает!

Стигийка мелодично рассмеялась и села, с хорошо заученной небрежностью вытянув стройные ноги.

– Не о чем беспокоиться, – сказала она. – Если Тог захочет, он вас возьмет, где бы вы ни были. Человек, о котором ты говорил – ну тот, что закричал и пустился бежать, – он ведь под конец испустил такой особый страшный крик, верно? И потом стало тихо, так?.. Надо думать, он в своем паническом бегстве напоролся как раз на то, чего тщился избегнуть… Я же говорю – от судьбы не уйдешь!

Конан буркнул нечто невразумительное, но все-таки опустился на краешек дивана. Обнаженный меч лежал у него на коленях, а взгляд продолжал тревожно обшаривать помещение. Натала примостилась рядом, держась за него, и теперь в ее поведении сквозила еще и ревность. Поджав ноги, она поглядывала на стигийку с недоверием и обидой. Рядом с этой великолепной красавицей она чувствовала себя маленькой, тощей и засиженной мухами. И уж конечно, от нее не укрылся взгляд темных глаз, буквально ласкавших все тело бронзовокожего исполина.

– Так что это за место? – осведомился Конан. – И кто тут живет?

– Это очень древний город, имя же ему Kсyтал. Он выстроен над оазисом в пустыне, на который основатели города набрели в своих странствиях. С востока явились они, и было это столь давно, что даже их потомки не помнят когда…

– Немного же их осталось, – заметил киммериец. – Покои большие, а выглядят необитаемыми.

– Людей здесь больше, чем тебе кажется, – возразила стигийка. – Весь город, по сути, является одним сплошным дворцом; все дома, находящиеся внутри стен, соединены между собой. Здесь можно ходить много часов, никого не встречая, но это уж как повезет. Другой раз люди попадаются один за другим, причем сотни и сотни…

– Это как? – спросил Конан. По его мнению, услышанное порядком отдавало колдовством, и ему это не нравилось.

– Здешние люди много времени проводят во сне. Сновидческая жизнь для них важна не меньше, чем явь, и столь же реальна. Ты когда-нибудь слышал о черном лотосе? В городе есть особые места, где его выращивают. За много веков садовники сумели его изменить, и теперь его сок вместо смерти приносит роскошные, ни с чем не сравнимые сновидения. Им-то жители Ксутала и посвящают большую часть своего времени. Зато их бодрствование подобно сну: оно невнятно, бесцельно и беспорядочно. Они спят, пробуждаются, пьют, едят, предаются любви и вновь засыпают… Они редко доводят начатое до конца – чаще все бросают как придется и вновь погружаются в грезы, навеянные соком черного лотоса. Взять хоть пищу на столе, которая утолила ваш голод. Вне сомнения, кто-то, пробудившись, решил перекусить и приготовил себе еды… а потом забыл про нее и ушел спать.

– Ладно, а еду они откуда берут? – перебил Конан. – Что-то я не заметил за стенами ни виноградников, ни полей! У вас как тут, и огороды, и скотные дворы – все внутри?

Она покачала головой.

– Им не нужны стада и посевы, эти люди производят себе пищу из природных веществ. Они ведь прекрасные ученые, и головы у них работают как надо, когда лотос выветривается из мозгов! А предки их вовсе были гигантами разума, ведь они построили этот город посреди пустыни и создали всю роскошь, которой он начинен. И даже теперь, когда здешний народ поработило пристрастие к дурману, частица дивных знаний еще не умерла до конца… Я думаю, ты успел подивиться освещению в покоях? Это драгоценные камни, которые воспламенил радий. Проведи по ним пальцем в одну сторону – и они вспыхивают. В противоположную – и они гаснут… Вот тебе пример того, до чего дошла наука ксутальцев. А сколько всего они позабыли!.. И все из-за того, что живая жизнь интересует их все меньше. Они предпочитают сон, похожий на смерть…

– Ага, – сказал Конан. – Так значит, тот мнимый мертвец возле ворот…

– Вне всякого сомнения, он спал. Лежащего в лотосовом сне легко принять за умершего. Все телесные процессы так замедляются, что трудно бывает распознать признаки жизни. Дух покидает тело и отправляется в странствие по запредельным мирам. Кстати, человек у ворот есть наглядное свидетельство безалаберного отношения этих людей к собственной жизни. Он ведь должен был охранять ворота – там, согласно обычаю, ставят стражника, хотя никакой враг отроду не покушался на город. Таких стражей можно обнаружить и в других местах Ксутала. И тоже – спящих без зазрения совести…

Конан поразмыслил над услышанным и спросил:

– А сейчас где все?

– Разошлись по разным частям города. По кушеткам, шелковым диванам, по заваленным подушками альковам и тюфякам, обтянутым мехом. Причастились лотоса и смотрят несравненные сны.

Конан почувствовал, как мускулы между лопатками продернуло холодком. Его как-то не грела мысль о сотнях людей, что лежали холодными и неподвижными полутрупами в этих просторных, устланных коврами дворцах, лежали, глядя в потолки остекленелыми глазами…

Потом он вспомнил кое-что еще и спросил:

– Ну так что там насчет той штуки, которая тихо скользит из комнаты в комнату и утаскивает людей прямо с ложа?

Прекрасная стигийка содрогнулась всем телом.

– Его имя Тог, он из Древних… Это бог Ксутала, обитающий в затонувшем куполе посреди города… Он жил здесь всегда. Пришел ли он сюда вместе с основателями города или уже обитал здесь? Никто не знает. Здесь его чтят, ему поклоняются… Большей частью он спит в своих подземельях, но порой – и этого нельзя предсказать – его будит голод, и он отправляется в путь по тайным коридорам и сумрачным чертогам в поисках жертвы… И тогда никто не может считать себя в безопасности…

Натала прямо-таки застонала от страха и повисла у Конана на шее, как бы заранее сопротивляясь любой попытке оторвать ее от могучего спутника.

– Кром, – вырвалось у него. – Ты хочешь мне сказать, что они все лежат и спят себе, пока эта нечисть шастает кругом и промышляет себе жертву на ужин?

– Голод будит его лишь время от времени, – повторила стигийка. – И потом, божеству положены жертвы, так ведется от века. Ребенком я жила в Стигии, и там все боялись жрецов. Никто не мог знать, кого и когда изберут, чтобы тащить на алтарь! Ну и какая разница, жрецы ли избирают жертву для своего божества – или оно само является, чтобы ее взять?