– Значит, не до меня?.. Отпусти, мне больно, – взвыла жена. Слезы хлынули из миндальных глаз. – Значит, не до нашего ре-бе-ноч-ка?..

– Что? О каком ребенке ты говоришь? – пальцы ослабли, глаза вытаращились. – Не неси чушь, Марта!

– О нашем ребеночке, Франц. О нашем… – еще пуще заголосила Марта. – Я на пятом месяце беременности… Ты такой внимательный, разведчик, боевой офицер, что даже не заметил, как я понесла плод от тебя…

– О мой бог! – Франц испуганно отшатнулся от Марты. – Этого не может быть? Нам только ребенка не хватало. Я видел, что ты набрала вес, но даже мысленно не связывал округлые формы с беременностью. Ну зачем, зачем, Марта? – Ольбрихт схватился за голову, удрученно забегал по комнате. – Идет война. Я могу погибнуть. И вообще!..

– Вот оно что? – Марта с горечью смотрела на мужа, перестала реветь. – Ты не рад нашему ребенку!

– Причем здесь рад, не рад? Я всегда хотел иметь полноценную семью.

– Не рад, мой суженый, не рад, – утвердительно покачала головой Марта.

– Не в этом дело, Марта. Просто рождение ребенка сейчас очень некстати… А может… – угрюмые глаза загорелись надеждой. Франц уставился на жену, не смея договорить фразу.

Марта онемела от задумки мужа. Она не ожидала подобной реакции на свою беременность. Душа заполнилась раскаленной лавой, состоящей из обиды и возмущения. Молодая женщина поняла, на что толкает ее супруг. Ей хотелось броситься на Франца, расцарапать до крови лицо, дать звонкую пощечину. Но она была воспитанной немкой. Порывы негодования, несмотря на молодость, сумела быстро затушить.

«Бесполезная выходка, – подумала она. – Мужа-эгоиста перевоспитает только большое личное горе. Этого не было в жизни Франца». Да и ударить старшего офицера нацистской армии она не могла. Боялась. Ее поступок истолковали бы в пользу мужа при бракоразводном процессе. Марта не желала развода. Не для того она выходила замуж, чтобы при первой трудности пасовать. «Время утихомирит Франца», – успокаивала она себя.

Заскрипели пружины. Марта молча сползла с кровати. Пухлым кулачком стерла застывшие слезы, не глядя на мужа, прошлепала мимо. Франц ждал ответа, нервничал. Взглядом прощупывал, словно рентгеновским аппаратом, чуть выступающий животик жены. Под шелковой ночной сорочкой в утробе матери теплилась новая жизнь. Марта оглянулась только на выходе. Голова приподнята. В глазах – сдержанность, расчет.

– Хорошей ночи, дорогой супруг, – произнесла она сухим официальным тоном. – Завтрак, как обычно, в восемь утра. Отдыхай. И знай, я никому не позволю разбить нашу семью…

Поздно вечером небольшая военная колонна, оставив позади многокилометровый путь, беспокойно въехала в местечко Хельсендорф. Завизжали тормоза в центре поселка. Машины, вырывая из темноты свободные места, остановились у единственной гостиницы «Фишер». Из первого бронетранспортера выскочил офицер связи. Отдав распоряжение сержанту, направился к вездеходу Ольбрихта. У «Хорьха» уже топтался Криволапов, потирая уши.

– Где подполковник? – бросил старший лейтенант.

– Там, – кивнул водитель, указав на дверь. – Спят, наверное. Не смею беспокоить.

– Мы прибыли, фельдфебель. Будите своего патрона.

– Не смею беспокоить, – заикаясь, выдавил Криволапов. Обида за взбучку затаилась в душе, словно болотная гадюка под корягой. – Не велено.

Рыжий связист растерялся, захлопал ресницами. Негромко стукнул по двери.

– Господин подполковник. Мы приехали. Можете выходить.

– Что? Приехали? – сонно отозвался Ольбрихт. – Хорошо, Генрих. Займитесь личным составом. Я сейчас.

Голова – двухпудовая гиря, не поднять. В натопленном салоне улавливался запах бензина. Не хватало кислорода. «Угореть можно, – проскочила мысль. – Все обижается…» – Франц провел ладонями по распухшему потному лицу. Помассировал шею, виски. Стало легче. Натянул фуражку, приподнял цигейковый воротник кожаного черного пальто и, словно медведь, вылез наружу.

Морозный воздух бодрил. Небо было усеяно множеством звезд. Снег, выпавший накануне, искрился на свету гостиничных прожекторов…

– Ох, хорошо! – вздохнул он полной грудью. – Тишина, как будто и войны нет. Крестьяне живут в свое удовольствие. Чистый воздух, природа, уважаемый труд.

«Клаус, хорошо быть крестьянином, как ты думаешь?» – «Ты ошибаешься, Франц, – устало отозвался двойник. – Поработай на маслобойке, вычисти коровник от навоза, и твоя романтика быстро улетучится. К тебе бежит начальник лагеря. Отдай распоряжение, и идем спать. Чай, семьсот километров отмахали от Берлина на юго-запад». – «Ты что, простудился? Твой голос раздается, будто из ржавого трюма». – «Не обращай внимания! Кажется, афганская пыль и песок засели в бронхах навечно». – «Понятно. Есть более серьезный вопрос». – «Слушаю».

Франц запрокинул голову, разглядывая вечность, спросил: «Действительно, что к началу операции пойдут туманы? Мороз хватает за уши. Млечный Путь растянулся на все небо». – «Я тебя когда-нибудь подводил, мой ты сомневающийся?» – «Нет». – «Тогда не задавай лишних вопросов. Что знаю я, знаешь и ты».

– Здравия желаю, господин подполковник. Майор Стальберг – начальник штаба контрразведывательной школы РОА. Рад видеть вас.

Франц оторвался от звезд. С удивлением стал разглядывать сухопарого офицера, говорящего с акцентом. На левом рукаве шинели майора выделялся шеврон в виде Андреевского щитка с красным кантом с заглавными буквами РОА. На фуражке не было германского имперского орла.

– Вы русский? – наконец отозвался он.

– Так точно, господин подполковник. Преподавательский состав во главе с начальником школы полковником Тарасовым – сплошь русские. Нас перевели из Летцена из Восточной Пруссии в октябре 44-го года. Сидорин, Кравцов, ко мне, – окриком подозвал начштаб солдат. – Помогите расквартироваться офицерам.

– Хорошо, майор. Поговорим завтра. Покажите нам номера, и вы свободны.

– А как же ужин, господин подполковник? – брови Стальберга взлетели, чуть фуражка не свалилась. – Шнапс? Банька? Наши умельцы быстро сообразили, когда узнали о вашем приезде. Может фрейлин-с? – майор заискивающе улыбался. – В пятой группе у нас обучаются агенты-девушки: санитарки, радистки. Так мы их быстро организуем.

– К свиньям все, майор, – проскрежетал Ольбрихт. Головная боль не проходила. Франц хотел быстрее остаться один. – Готовьтесь к учебно-боевой проверке. Утром я должен иметь светлую голову. Да, принесите в номер стакан горячего чая. Других указаний не будет, – Франц сделал стремительный шаг в сторону гостиницы. Заскрипела добротная кожа пальто. Майор еле успел отскочить.

– Как остальные господа офицеры? – затараторил Стальберг, догоняя Франца. – Мы целый день готовились.

– Остальным это может понравиться, – усмехнулся немец, не останавливаясь. – Но будьте осторожны. Не маячьте долго у них перед глазами. Майор Шлинке недолюбливает вашего брата. Я предупредил вас…

К удивлению начальника штаба, группа майора Шлинке тоже отказалась от баньки, фрейлин, сытного ужина, единственно истребовав для себя дальнюю комнату гостиницы и чтобы ужин доставили туда. Когда Ольбрихт заглянул к русским, вся четверка расположилась за столом, налегая на разносолы немецкой и русской кухонь. Посредине стояла распечатанная бутылка водки. Русские оживились с его приходом. Пригласили к столу. Он не стал задерживаться. Пожелал приятного аппетита, удалился. Группе Шлинке было что обсудить вместе без него. Решался вопрос участия в операции. Вся команда в сборе…

Франц, лежа на казенной железной кровати, вновь вспомнил разговор с Мартой. Подосадовал на свою грубость, но вскоре нашел оправдание. «А что она хотела? Война. Какие могут быть дети на войне? Только несчастные сироты». О своей гибели он, конечно, не думал. С ним был живой талисман – Клаус. Он выручит всегда. Однако у него будет еще один ребенок. Думать об этом не хотелось. Аборт делать поздно. Да и Марта готова была расцарапать глаза за одну эту мысль. Но какова женушка? Он думал, что она тихоня, а она вцепилась в семью двумя руками. Не оторвать! Как же быть с Верой и Златовлаской? Получается, что у него две семьи?