– Говори. – Взгляд светлых выцветших глаз из скучающего стал цепким. Узловатые пальцы стукнули по подлокотнику.

– Я думаю, что жрец Ахиррата-пророка завладел священным клинком Тимарет. И я боюсь, это не единственный чужой артефакт, которым они обладают.

– Почему ты так решил?

Игнасий на миг прикрыл глаза, восстанавливая в памяти цепочку фактов.

– Пять лет назад на фестивале поворота года была утрачена шкатулка Искр. Богиня Искр Хатт и ее жрецы устраивали традиционный фейерверк. В это время служителя-пророка накрыло озарение, он начал вещать о благости и прикосновении к свету. На площадку, с которой запускали фейерверк, устремилась толпа паломников. Когда порядок восстановился, жрица Искр, которой доверили реликвию, лежала без чувств, помятая и затоптанная. Шкатулку же не нашли, ни единой щепки. Даже богиня не могла ощутить свою частицу, заключенную в реликвии. Шкатулку посчитали погибшей.

Игнасий перевел дух и подался вперед.

– Вы помните, тогда это сочли нелепой, трагической случайностью. Беспечная жрица, чудовищное совпадение. Реликвии слишком дороги богам, чтобы их было легко сломать или украсть. Но еще через год послушник-растяпа потерял божественную монету Уны-удачи. Никто не виноват, галка унесла – они так любят блестящие вещи. Вот только ни птицу, ни монету не обнаружили, как ни искали. Как такое могло случиться? А ведь накануне мальчишку видели беседующим с адептом пророков. Тогда этому факту никто не придал значения: многие спрашивают у них совета, даже жрецы других богов. А затем…

Отец-настоятель покачал головой.

– Довольно дурацких фантазий. Похищение реликвий невозможно, ты знаешь это не хуже других. Бог чувствует свою святыню так же, как ты – собственные пальцы.

– Но вы видите, отец – я говорю правду.

Выцветшие глаза на миг блеснули серебром.

– Я вижу лишь то, что ты веришь в собственные выдумки. А ты зришь то, в чем себя убедил. Храм Ахиррата силён, у него много последователей. Не удивительно, что они встречаются повсюду. Не ищи заговор там, где его нет.

– Это не просто совпадение, – Игнасий уперся ладонью в стол, – я докажу.

– Хорошо, – кивнул Далассин, – время тебе до заката. Подтверди свою догадку или откажись от нее. Вечером доложишь обо всем.

– Да, отец.

Игнасий коснулся груди ладонью в уважительном жесте и вышел.

Яэ-истина благосклонен к Игнасию, он уже давно не младший, ученики зовут его наставником. Он не раз доказал, что ясно мыслит и умеет делать выводы. Так почему отец до сих пор не воспринимает его всерьез? Или дело в другом? Игнасий оборвал себя на полумысли. Если пророки и правда в замешаны в дурном и даже почти не скрывают этого, значит, время, отведенное на их задумку, истекает.

Игнасий не мог выкинуть из головы потерянные святыни. Шкатулка Искр и монета Удачи болтались в его мозгу, как язычок колокольчика. Звенели, хихикали: «Вот они мы, ненайденные, неопределимые. То ли были, то ли нет. Не достанешь, не найдешь! А найдешь – так пожалеешь». Вроде бы притихли уже, не слышались, не чудились. А вот поди ж ты – воскресли вместе с хрустальным клинком, заставили сомневаться в собственном рассудке. Вынудили вспомнить еще одну похожую историю, сотканную из досадных случайностей.

* * *

В Йарахонге, благословенном Городе тысячи храмов, была весна, необычайно теплая и ранняя. Солнечный свет лился с высокого ярко-синего неба, отражался от витражей и разноцветных куполов, выбелял стены и колоннады, расцвечивал бликами радостные лица людей. Был праздник нового года, день, когда у города меняется покровитель. Одно из множества божеств на весь следующий год встанет выше прочих, будет беречь и лелеять многолюдный Йарахонг, получит власть не только над своим храмом и служителями, но и над целым городом. Пройдут лето и осень, минет морозная зима – и город выберет нового хранителя. Такой порядок завели вот уже восемьдесят лет назад, сразу после войны темных богов. Он давал свои плоды. Город процветал.

В этот день на улицах собрались тысячи людей со всех краев света. Тут можно было увидеть смуглых раскосых степняков, золотоглазых жителей Сумеречных ущелий, свивающих белые волосы в сложные прически, иссиня-черных обитателей южных пустынь и даже серокожих уроженцев тех восточных земель, где, по слухам, никогда не видно солнца из-за постоянных дождей. Кто-то из них прибыл на праздник вместе с другими паломниками, а иные, однажды присоединившись к храму выбранного бога, остались в городе насовсем.

Повозка Инаша, повелителя ветра, была увита белыми и голубыми лентами. Ее украшали специально выгнанные из земли к этой поре цветы: белые с сиреневыми прожилками крокусы, золотистые анемоны, ярко-синие сциллы. Между живыми цветами виднелись искусственные, сложенные из тонкой полупрозрачной бумаги. Пели флейты и рожки. Били барабанчики из бронзы и вишневого дерева. Звенели серебряные колокольчики. Колыхался в лёгком дуновении воздуха вывешенный на шесте главный символ божества, Дыхание Инаша, невесомая реликвия в три ладони шириной, сплетённая из шелковых ниток и перьев. Покачивались на тонких цепочках стеклянные фонарики с крохотными язычками пламени внутри. Пахло срезанными цветами и свежими булками из хлебных лотков по обеим сторонам улицы.

Игнасий шел чуть позади повозки ветра. Это было почетное место: храм Всебесцветного Яэ имел немалое влияние в городе. Рядом с ним шагали, одетые в парадные белые мантии со знаком звезды, Фегг, Утара и прямой, как шест, отец Далассин. Впереди них чеканили шаг жрецы Огня, все, как на подбор, высокие, широкоплечие, с пышно завитыми бородами и прическами. Бороды были предметом их особой гордости: плох тот повелитель огня, чьи волосы опалит пламя. Неподалеку колыхались лиловые мантии последователей бога-пророка, тёмно-серые, с металлическими и кожаными вставками, одеяния жрецов бога-кузнеца, густо-синие струящиеся рукава Вод, насыщенно-золотые многослойные накидки Торговли. Если бы кто-то вскарабкался на шпиль одного из храмов, его взгляду открылось бы многоцветное человеческое море, безбрежное, колышущееся, влекущее бело-голубую повозку-корабль к самому центру города.

Игнасий поднес ладонь ко лбу, защищая глаза от бликов. Он не ошибся. На остроконечном зеленом куполе храма Сианэ-плодородия темнели фигурки. Мальчишки.

Внезапно Игнасий сбился с шага и чуть не налетел на отца Далассина. Там, впереди, была какая-то заминка. Кто-то вскрикнул. Захлебнулись и умолкли флейты. Игнасий на секунду замер, прислушался и начал протискиваться вперёд.

В праздничной повозке Инаша-ветра плясало бездымное пламя. Пылали бумажные лепестки и ленты, корчились и чернели живые цветы. Резкий порыв ветра прибил было огонь, но через миг пламя взметнулось еще выше. За Игнасием протиснулась жрица воды, махнула рукавом, и с её ладони сорвался широкий фонтан брызг. Хлопнуло, зашипело. Повозка окуталась непроглядным облаком пара. Полминуты – и его развеял ветер.

Что за бедственный вид был теперь у повозки! Обгорелая, почерневшая древесина. Рассыпавшиеся пеплом бумага и шелк. Цветы с обугленными, свернувшимися от жара лепестками. Дыхания Инаша не было вовсе. Глава храма ветра, схватившись за грудь, осел на мостовую. Потрясенное молчание раскроил нечеловеческий горюющий вой.

– Это дурной знак, – голос одного из пророков звучал сурово и гулко, перекрывая вопли и бормотания, – грядёт год бедствий и несчастья. Как он начался, так и будет длиться.

– Это всё Пламя виновато! Они завидуют! В этот год выбрали нас, а не их! – взвизгнула жрица ветра с завитыми кудряшками. Над ее макушкой зарождался вихрь.

– Ну-ну, милочка, – пробасил служитель огня, оглаживая ухоженную бороду, – Если бы пламя было нашим, оно бы так легко не поддалось.

– Реликвия утеряна – вы поглядите! Собственный символ сберечь не могли. Хранители города? Тьфу! – выкрикнул кто-то.

– Меня ударили, я не виновата, это случайность, – из глаз пухлой жрицы Плодородия потекли слезы, размывая тушь и краску.