Куратор проводил взглядом ребёнка. Он недолюбливал жителей третьего измерения. Вокруг них слишком много эмоций, которыми питаются ненасытные лярвы. В последние годы эти сущности совсем заполонили Энроф. «Пора возвращаться. Ещё год такой работы и можно будет позволить отдых, а возможно, и рождение сына».

Едва заметная усмешка появилась на лице Куратора. Слово «родить» было из третьего измерения. Небожители не рожали детей. Их клонировали.

– Вы получили разрешение на клонирование сына? – отозвался на его мысли Фёдор Фёдорович. По рассказам шефа он знал, что ребёнка-клона можно было заказать в Центре Зачатия Идеального пространства, предварительно получив разрешение Совета.

– Я назову его Лео, – удовлетворенно ответил Куратор. – Это земное имя очень нравится моему отцу, который был знаком с живописцем Лео да Винчи.

– Насколько я знаю, Ваш батюшка ещё жив, – устыдившись за недавний срыв, расплылся в улыбке Фёдор Фёдорович. – Сколько ему? Пятьсот двадцать?

– Чуть больше, – нехотя подтвердил Куратор.

– Да-да, чуть больше, – что-то подсчитывая в уме, не унимался любознательный Фёдор Фёдорович. – А Вам сколько? Сто восемьдесят девять?.. А ведь не дашь, ей-богу не дашь… Максимум тридцать пять! Впрочем, по меркам небожителей Вы ведь ещё юнец?

Вопрос агента остался без ответа. Его шеф снова прикрыл глаза, наслаждаясь морской прохладой.

Последние сорок лет Куратор работал в Крыму – спокойном провинциальном уголке Земли, где большую часть времени можно было посвящать своему хобби – восстановлению галактической матрицы погибшей планеты Прозерпины. Работа заключалась в сканировании потока сознания и новых стереотипов мышления жителей региона. Отчёты он посылал регулярно, нареканий на него не было, и оставшийся до пенсии год можно было провести, как и прежде, в полном спокойствии.

Шагнув в воду, Куратор обернулся и заговорщически подмигнул Фёдор Фёдоровичу:

– Может, плюнуть на все запреты и завести себе земную красавицу? Такую вот блондинку с тонкой талией и стройными ногами, – Куратор кивнул в сторону плещущейся у берега девушки. – Она родит мне сына, пухленького земного младенца, и мы будем с ним барахтаться в море, а по ночам заниматься любовью с его мамочкой.

Его спутник водрузил мокрый платок на лысину и отрицательно покачал головой:

– Нельзя позволять безрассудство, товарищ Куратор. Вы лучше меня знаете, как с этими детьми поступают ваши «друзья» из ведомства ликвидаторов.

Отогнав соблазнительную картинку, Куратор подпрыгнул и нырнул в прохладную освежающую воду.

«Старею, стал сентиментальным. Этот мир бьющих через край эмоций кого хочешь сделает мягкотелым».

Сегодня он нашёл то, что искал: девчонку, чей папаша, бесспорно, был небожителем. Кое-что ещё нужно уточнить. Куратор не любил подчищать чужие грехи, но что же делать, если в Энрофе появляются те, кто через несколько лет станет претендовать на Идеальное пространство?

«А ведь девчонку могут оставить в живых».

За последние годы так уже было не раз… Но его это не касается, свою часть работы он выполнил.

Шёл 1964 год.

2

– Мам, ну это же совсем просто! – Марийка медленно провела ладонью над поверхностью камней.

– Белый, белый, серый, опять белый, а этот розовый.

Разноцветная галька лежала в ряд на старом покрывале, поверх которого с закрытыми глазами сидела маленькая девочка.

– Ну попробуй ещё раз, – упрашивала она черноволосую женщину с хорошей фигурой и печальным взглядом.

– Я не подсматриваю, я их вижу руками, – малышка продолжала плотно сжимать веки и старательно водить рукой над цветной галькой.

– Не выдумывай, – мать наклонилась, достала слетевшую панамку и натянула её на голову дочери. – Видеть руками невозможно! Эх ты, фантазёрка!

Девочка вздохнула и, собрав разноцветные камни, пошла к воде. Море всегда её понимало, а мама нет. И почему взрослые такие глупые? Вот сегодня мама с самого утра нервничает: не будет ли дождя, успеют ли они на автобус, не забудет ли дядя Серёжа зонтик от солнца? Марийка ещё вчера, укладываясь спать, знала, что день будет солнечный, место в автобусе будет, как она любит, у окна, а дядя Серёжа возьмёт не только зонтик, но и приёмник, маленький такой, и мама улыбнётся и станет напевать песню про чёрного кота, которому всё время не везёт. Только маме об этом говорить нельзя, всё равно не поверит.

В свои шесть лет Марийка знала очень многое из того, о чём маме сообщать не стоило. Она могла остановить дождь и разогнать тучи. Она всегда так и делала, когда мама забывала зонтик. Ещё Марийка могла стать невидимой и прозрачной. Нет, она не исчезала совсем: для того, чтобы её не заметили, нужно было замереть и не думать, что отнюдь не легко для такой непоседы, как она. Что значит «стать прозрачной», знала только Марийка Россицкая, воспитанница старшей группы детского сада № 5.

Часто, отстояв вместе с мамой длинную очередь за синеватой курицей, пахнущей совсем невкусно, и услышав от продавщицы, что «кур мало и дальше уже можно не стоять», Марийка делала так, что этих самых синих кур всем хватало. Откуда-то появлялся ещё один «совершенно забытый ящик», и мама улыбалась, сглотнув навернувшиеся слёзы, благодарила изумлённую продавщицу, а Марийка прикрывала ладошкой рот, боясь засмеяться и выдать свою тайну.

3

В четвёртом слое Земли, или, проще говоря, Идеальном пространстве, выражение эмоций считалось верхом неприличия. Это относилось не только к словам. Ребёнка с малых лет учили контролировать свои чувства, быть благодарным Совету Старейшин и любить сограждан-небожителей. Но настоящей любви не получалось. Научившись управлять эмоциями, ребёнок вырастал в рационального бесчувственного потребителя, достойного представителя своего разумного слоя. Тех, кто не смог освоить контроль, изгоняли из «рая» в третий слой, именуемый Энрофом. Несчастные изгнанники попадали туда, где шла постоянная борьба за выживание, где поощрялись самые разнузданные страсти и извращённые желания.

Для привыкших к комфорту, уравновешенных небожителей ссылка была равносильна смерти. Этим наказанием родители с рождения пугали своих детей. Конечно, любой представитель четвёртого измерения мог бы запросто выжить в земных условиях. И не просто выжить, а жить припеваючи. Но немилосердные судьи лишали переселенцев чудесных способностей к целительству, удивительной интуиции, способности к ясновидению, и самое главное – они теряли те знания, которые были присущи жителям их измерения.

В последние двести лет ссылка прекратилась. Это было связано с тем, что детей Идеального мира стали клонировать. Клон не приносил никаких хлопот: он был точной копией своего родителя, не только тела, но и мыслей, желаний, поступков. Чувства клонов, всегда правильные и предусмотренные законом Идеального пространства, не доставляли беспокойства высшему руководству.

4

Море сливалось с небом, и одинокий огонёк на горизонте напоминал упавшую в море звезду. Девочка сидела на песке и строила башню.

Куратор приблизил изображение. Нужно найти знаки отличия на теле ребёнка. Большую мочку уха он увидел сразу. Она была грушевидной формы и гораздо больше обычной. В девочке чувствовалась порода. Любая женщина четвёртого измерения гордилась бы такими ушами. Этот последний писк моды был генетически запрограммирован не более 30 лет назад. Значит, отец девочки – ещё молодой шалопай, оставивший на Земле свой биологический материал в виде новорождённого ребёнка-индиго.

Куратор развернул изображение на экране. Он искал родинку в форме звёздочки на затылке. Пышные локоны малышки закрывали шею. Дав команду коспу – компьютерному сканеру пространства – убрать волосы, он удовлетворённо присвистнул. Слегка вытянутый голый череп ребёнка напоминал молодой кокос. На затылке виднелось «украшение» четвёртого измерения – звезда Идеального пространства.

«Это, без сомнения, она», – обрадовался Куратор и включил систему послойного сканирования. Мозг функционировал полностью.