Оля заполнила своей энергией всю кухню, деловито разламывала курицу-гриль и увлечённо говорила, что хочет стать певицей, Аристарх, почти не слушая жизнерадостный щебет девушки, вспоминал, как встретил свежее тысячелетие. Произошедшее в новогоднюю ночь виделось крайне необычным, так как показалось, что внутри сознания зародились глубокие и весьма противоречивые процессы. С одной стороны, он искренне ненавидел Ельцина и его бессовестную либеральную шайку, с другой, странный ночной разговор оставил свой неизгладимый след и весьма непростые поводы для осмысления.
Сейчас молодой человек понимал, что той беседы просто не могло быть и винил в пережитом выпитый алкоголь, помноженный на собственную неопытность в этой части бытия. Оставался лишь один важный вопрос, куда делись остатки водки? Данное понимание полностью сметало здравую логику и, конечно же, сильно пугало. Майозубов не считал себя поэтом-мистиком, справедливо относя свой гений к бунтарям, драчунам и дамским угодникам, но даже с учётом такой самоидентификации сознание рисовало совершенно удивительную картину, а что хуже всего, он помнил каждое слово, которое произнёс ушедший на покой, и, по-видимому, воображаемый, бывший гарант Конституции. Самым противным являлось воспоминание о том, что, во время незабываемой беседы, он полностью соглашался с тезисами Ельцина и даже плакал от осознания верности произнесённых тем слов. Аристарх абсолютно не понимал произошедшего, всё слишком походило на сумасшествие и спасало лишь одно, что объективной причиной безумства, по вполне здравой логике, назначалась водка.
Оля не осознавала, что её практически не слушают, продолжая увлечённо верещать о лелеемом желании петь со сцены. Она с лёгкостью освоилась, полностью отринула страхи, искренне живя в своей ситуации и своём мире, девушке казалось, что всё начало удачно складываться, а счастливая карьера звезды в цепких ладошках, благоволящей мечтам, судьбы. Немного смущала некоторая надменная холодность задумчивого Аристарха, ведь она привыкла, что за ней все ухаживают, добиваясь внимания и расположения, а тут нечто обратное, что и интриговало, и злило одновременно. Капризный дамский эгоизм отказывался принять, что в мире существует множество иных, не менее важных событий, чем её царственное присутствие. Решив, что хозяин квартиры большой скромник и поэтому, конечно же, слишком напряжён, Оля достала из морозилки водку и разлила в небольшие хрустальные рюмки. Рюмки она заприметила в сделанном из красного дерева серванте, который напоминал о пережитках советской власти и в то же время намекал, что в уютной квартире некогда жили совсем непростые люди, что, собственно, являлось абсолютной истинной, так как давно умершие родители Нины Николаевны относились к обласканной коммунистами успешной профессорской элите.
– Ну что, за знакомство, – жизнерадостно произнесла Оля, привлекая внимание витающего в своих мыслях Аристарха.
– Давай, – чуть отстранённо произнёс тот, резко вырванный из липкого процесса осмысления собственной реальности. Он совсем не хотел пить, но и отказываться не стал, так как это бы выглядело немного неприлично. Позже Майозубов напишет удивительно точные строки:
В этой жизни предельно запутанной
Душу рвали мне Кант и Манн
И поэтому водку мёрзлую
Лью нещадно в гранёный стакан.
Непосвященным покажется странным, причём тут унылые немецкие философ и писатель-прозаик. Скажем прямо, почти не причём. Однако, если разобраться в нюансах, историю российской империи старательно прописывали ушлые немцы Миллер и Шлецер, а немецкая философия и поэзия формировали сознание тех элит. Чистая русская душа всегда ненавидела хитрое засилье вездесущих иностранцев, полное исключительной лжи и плохо скрываемой вражды. Великий Ломоносов положил жизнь в борьбе с этим злом, но также, как и небезызвестный дон Кихот, прослыл обычным безумцем, сражающимся против огромных ветряных мельниц, а набившие оскомину Кант и Манн просто попались под творческую руку Аристарха. Их грехов было мало, но поэтическое сознание юного гения объединяло знаменитых людей в одну, только ему ведомую, смысловую цепь.
Рюмка противно охладила руку Майозубова, а вкусовые рецепторы почувствовали резкий вкус водки и почему-то показалось, что где-то промелькнула тень ненавистного Ельцина. Молодой человек резко тряхнул головой, в отчаянной попытке избавится от наваждения, и уставился на болтливую гостью. Что говорила гостья его по-прежнему мало интересовало, но вот то, чем она издавала эти почти бессмысленные звуки, завораживало. Идеальные губы Оли могли завести кого угодно, а великого поэта эпохи, тем более. Именно по этой причине, не желающий употреблять алкоголь Аристарх, ещё раз наполнил рюмки и произнёс:
И глаз пелена, и губ наслажденье,
Так выпьем скорей за чудес проявленье…
– А ты и правда поэт, – самодовольно улыбнувшись, произнесла девушка, ей льстили продекламированные строки, и она справедливо приняла их на свой счёт.
– Я не просто поэт, я гений… Такой же, как, например, Есенин, – уверенно сказал молодой человек.
– А почему не Пушкин? – усмехнулась Оля.
– Сравнила! Пушкин – ремесленник, такое писать можно километрами, а ты вот напиши так, как Есенин, хоть пару строк… Сможешь?
– Не смогу даже, как Пушкин, – ответила смущённая красавица и взяла кусок курицы.
Пространство наполнила та особая тишина, которая предшествует романтичному осмыслению момента, разогревая внутренний кипятильник с чувствами, мыслями и эмоциями. Нельзя сказать, что Оля совершенно не предполагала особенного завершения знакомства, но её практичные мозги давали возбудиться телу лишь тогда, когда отношения приносили выгоду, а тут юный поэт. Поэт – это же почти бомж, несчастный, обречённый на незавидную судьбу и вечное поругание, другое дело – коммерс или даже бандюган. Трезвой ему точно не дам, – обречённо подумала Ольга и подошла к мойке, где стояли два гранёных стакана.
– Давай, за успешную карьеру, – напористо сказала девушка и разлила водку в только что вымытые ею стаканы.
– Давай, – без особого энтузиазма произнёс Майозубов, которому совсем не хотелось алкоголя. Он и умом понимал, что лучше не стоит, но эрекция пересилила все другие аргументы.
Вы когда-нибудь задумывались над тем, что вселенная настолько огромна, что, передвигаясь в ней, нет никакого смысла выбирать пункт назначения, ведь в каком бы направлении ты бы не пошёл, до заветной цели дойти невозможно. Но при всей печали этого непреложного факта, есть и оптимистичные нотки, так как в образовавшейся, конкретной ситуации, совсем неважно в какую сторону идти. Учитывая недостижимость цели, все направления можно считать в принципе верными, отчего особую важность представляет сам пройденный путь, и ты на этом пути. Данная мысль ворвалась в голову Аристарха, когда он залпом выпил стакан водки. Алкоголь теплой вспышкой отразился внутри, а вслед за этим нарисовалось чрезвычайно довольное лицо Ельцина, тот нагло подмигнул, но потом моментально исчез, то ли из вежливости, то ли по другим, известным только ему, причинам.
– Оля, как себя чувствуешь? – желая уйти от наваждения, спросил Аристарх, заметив, что та так же быстро опустошила стакан.
– Совсем не плохо, – оптимистично ответила сильно захмелевшая девушка.
– Тогда пошли.
– Куда?
– Знакомиться пошли, зря что ли пили?
Аристарх не любил долгих церемоний, поэтому спокойно подошёл к Оле, по-хозяйски взял на руки и отнёс в спальню. Через четыре часа всепоглощающей страсти, девушка крепко спала, а чуть подуставший гений вновь вернулся на кухню отдышаться и немного поесть. Он невольно сравнивал Нину Николаевну с Олей и те безусловно отличались. Нина Николаевна противопоставляла богатый опыт свежести молодого тела и, как ни странно, выигрывала, её искушённая ненасытность настолько впечатляла поэта, что он даже не помышлял искать приключения на стороне. Впрочем, это уже почившее в бозе прошлое, которого, к сожалению, никак не вернуть. Объединяло женщин, пожалуй, одно – азартность в сексе, что в понимании Аристарха являлось огромным плюсом.
