– Неси штук десять и молоток.

Кабатчик вышел, а мальчик выглянул в окно. У дверей собиралась толпа. Отдельно кучковались мужики, о чём-то споря. В сторонке стояли, поджав губы, женщины. Возле них тёрлись детишки. Вернулся кабатчик с горстью гвоздей и молотком. И положил на стойку.

– Я лавку у тебя одну возьму на время? – Виктор сгрёб гвозди и молоток и, взяв под мышку лавку, вышел на улицу. При его появлении все замолчали. Усмехнувшись, он направился к берёзе и прибил лавку поперёк ствола чуть выше уровня своей головы. Получился как бы крест. Кто-то в толпе ахнул. Бабы стали креститься, мужики насупились.

– Народу достаточно, – оглядел толпу Виктор и вернулся в кабак. – Ну что, твоя очередь, – посмотрел он на кабатчика.

– Что надо делать? – вскинул тот голову, ставя на место очередную кружку.

– Тебе ничего. Делать буду я. Иди сюда, – Виктор показал на окно. Кабатчик, положив полотенце, вышел к окну и упал, перекрещенный мальчиком.

– Здоровый кабан, – Виктор взвалил себе на плечо “заснувшего” мужика и, прихватив полотенце, понёс на улицу. Увидев его, народ замер с открытыми ртами. Забыли даже креститься. Приставив кабатчика к берёзе, Виктор привязал его к стволу. Затем по очереди приколотил обе руки к лавке, распяв, как Христа. В толпе кто-то тихо заскулил.

– Ну что, христиане, этому Богу вы сегодня молитесь? – отойдя в сторону, показал он пальцем. Толпа затаённо молчала. Многие вновь стали креститься. – Я не слышу? – Виктор повысил голос.

– Кто считает его своим Богом, подойдите ближе, – велел он.

– Что, нет таких? – Виктор впился глазами в молчащую толпу и, вынув из-за пазухи захваченную долговую книгу, открыл её. – Прошка Косой, иди сюда, милок. – Из толпы вышел плюгавый мужик в грязной рубахе и босиком.

– Тута я, барин, – пробормотал мужик, останавливаясь перед мальчиком и опуская голову.

– Ну, что же ты, Прошка, не молишься? – усмехнулся Виктор. – А ну на колени, сукин сын, быстро! – рявкнул Виктор. И мужик как подкошенный бухнулся коленями в землю.

– Прости, барин, бес попутал! – сложив руки, заголосил мужик, роняя лоб в землю.

– Ты не мне молись, бражник. Ты ему молись, – Виктор пнул мужика в бок. – Это он для тебя нынче Бог и Царь. Это ему ты заложил как свою жизнь, так и жизнь семьи. Семья у тебя есть? – Виктор поднял глаза на толпу.

– Есть барин, есть, – к нему приблизилась худенькая, затурканная жизнью и пьяницей мужем женщина. За её юбку цеплялись двое малышей. Третий, побольше шёл позади.

– Ага, значит, пропил, скотина, семью, – Виктор опять стукнул мужика в бок и потряс книгой. – Ты вовек не рассчитаешься с этими долгами, бражник.

– Гришка Щербатый? – посмотрел в запись Виктор. Из толпы вытолкнули здорового мужика в одних подштанниках. Косясь на мальчика, он приблизился.

– Я – Гришка, – опустил голову мужик. – Я больше не буду, ей Богу, – перекрестился мужик.

– Брешет, харя, брешет! – из толпы вылетела растрёпанная баба и набросилась с кулаками на Гришку. – Прибейте и его, барин, к кресту. Не нужен он больше в этой жизни. Всё пропил, окаянный, – уронив лицо в ладони, баба горько зарыдала. – Дети по миру ходят за кусок хлеба. А он работать не хочет, только пьёт.

– Ну, что стоишь, на колени, бражник, – сдвинул брови мальчик. Дёрнувшись, мужик побледнел и упал на колени.

– Прости, барин, – зашептал он побелевшими губами.

– Это у Бога будешь просить, – усмехнулся мальчик и снова открыл книгу.

– Петро Гнутый? – из толпы вылетел подтолкнутый в спину молодой парень с рыжими вихрами.

– Меня обманули, барин, обманули, – завопил он. – Я не брал в долг, не брал.

– Как же так, рыжего, и обманули? – прищурился мальчик. – Не может такого быть.

– Он напоил меня, а утром сказал, что я должен, – опустил голову парень.

– Значит, пил всё-таки?

– Пил, барин, пил, – кивнул рыжий, – каюсь, один раз.

– Да врёт он, барин, врёт, – выкрикнули из толпы. – Он сам ещё других сманивал в кабак.

– Так ты ещё и посредник у нас? – нахмурился Виктор, – тогда вдвойне молись, – он кивнул на стоящих на коленях мужиков, и рыжий обречённо упал рядом.

– Я что-то слов молитвы вашей не слышу? – глянул на них грозно мальчик и чуть сжал пальцы левой руки. Схватившись за головы, пьяницы стали бить неистовые поклоны.

В течение следующего получаса Виктор вызвал из толпы еще десятка полтора должников и, поставив на колени, заставил молиться распятому кабатчику. Пока те молились, их жёны громили, по разрешению мальчика, кабак. На улицу полетели жбаны и бочки. Из них потекли зловонные лужи сивухи. Ошарашенная происходящим толпа только крестилась и ахала. Разгромив кабак, распалённые женщины принялись изливать свою ярость на мужьях. Виктор не мешал, отойдя в сторону. Через несколько минут у берёзы корчились избитые пьяницы. Устав, женщины отошли в сторону.

– Ну что, селяне, есть у кого ещё желание пить это? – Виктор кивнул на лужи самогона. Толпа загудела.

– Надо кабак сжечь, – выкрикнул кто-то. – Тогда пить негде будет.

– Надо, так сжигайте, – мальчик пожал плечами. – Можете и его туда положить, – кивнул он на очнувшегося кабатчика. Увидев своё положение и разгром своего заведения, мужик лишь кусал губы, а, услышав новое предложение, побелел.

Получив одобрение, из толпы выскочили несколько мужиков и кинулись к кабаку. Вскоре изнутри повалил дым. Виктор отодрал скамью от берёзы и вместе с кабатчиком закинул в дверь, и едва успел увернуться от пыхнувшего пламени.

– Они что там керосином полили? – нахмурился он, отходя в сторону. Из кабака донёсся жуткий вой кабатчика и последовавшие его проклятия. Толпа, отшатнувшись, вновь закрестилась. Избитые бражники стали отползать от разгоравшегося дома.

– Может вас тоже туда побросать? – подошёл к ним Виктор и пнул самого здорового, Гришку.

– Не надо, барин, мы всё поняли, – заскулили пьяницы, – мы больше не будем.

– Зарекалась коза в капусту не ходить, – усмехнулся Виктор и, бросив в гудящий огонь долговую книгу, направился прочь.

– А ты кто? – вывернувшись из толпы рядом пристроилась знакомая уже девчушка.

– Я – Робин Гуд, – усмехнулся мальчик. – Ты меня переночевать пустишь?

– Робин Гуд? – сдвинула брови девчушка, – я такого имени и не слышала. А ты откуда?

– Оттуда, – Виктор ткнул пальцем в небо.

– Тебя Бог послал, что ли? – в голосе девчушки скользнуло недоверие.

– Считай что так, – скривил губы мальчик. – Ему надоело смотреть, как ваши мужики спиваются, вот и послал меня. Тебе не понравилось, что я сделал?

– Надо было Гришку тоже в огонь бросить, – заявила вдруг девочка. – Он своего сына бьёт сильно.

– Ты ему так и скажи завтра, что если будет бить ещё, я ему руки переломаю.

– Руки не надо, а то, как он работать будет, лучше другое что.

– Тогда уши оторву. Это не помешает работать?

– Уши не помешают, – кивнула, подумав, девочка. – Можно ещё и нос.

– Оторву и нос, так и передай.

На пороге дома девочки сидела женщина и чистила репу. Глянув на гостя, нахмурилась.

– Что там за шум у кабака? – спросила она. – Опять дрались?

– Кабак сожгли, – махнула рукой девочка, садясь рядом.

– Надолго ли? – скривилась женщина. – Опять поставят.

– Хозяйка, переночевать пустите? – Виктор примостился на сваленных перед домом брёвнах.

– Переночевать? – женщина опять посмотрела на мальчика. – Сеновал пустой, ночуй, – кивнула она. Денег не возьму. Могу и ужином накормить.

– Не откажусь, – улыбнулся мальчик и подмигнул посмотревшей на него девочке.

Женщина, собрав почищенную репу, ушла в хату, а девочка стала собирать ботву.

– Ты маме про меня не говори, а то прогонит, – попросил Виктор.

– Ладно, завтра скажу.

Поужинав, Виктор направился на сеновал. Девочка принесла ему отцовский зипун и, посидев немного рядом, пытая, как живёт Бог, и почему он допускает несправедливость, ушла тоже спать.

Проснулся Виктор от заоравшего рядом петуха. Потянувшись, он прислушался и огляделся.