– Первый парень на деревне? – хмыкнул Славик.
–Первый – не первый, но вот что интересно, на танцы в клуб он не ходил, и с девчатами не дружил.
– А чем же он тогда занимался? – удивился Слава, – не работал, и по хозяйству не шуршал, с девчатами не гулял. Что, спал да ел, что мама принесет?
– Где-то приблизительно так, – кивнула Маша. – Но, занятие у него всё же было, – она вздохнула. – Он, он мучил животных.
– Это как? – не понял Слава.
– Мы и сами это не сразу поняли. Но, после болезни у парня что-то сдвинулось в голове. Ему нравилось мучить животных. В старом погребе он устроил себе что-то, типа, капища. Мучил там кошек, собак, и балдел от этого. И, видно, отец – это дело засек. Может, трупы животных в овраге нашел, может, что услышал, но вот полез он в погреб и слетел с лестницы. После смерти отца Рома уже и в погреб не лазил. Стал своими экзекуциями заниматься прямо в сарае. Благо, тот стоял на задворках, и из него ничего слышно не было.
– А мать, мать его, что, ничего не знала тоже? – удивился Слава.
– Мать знала. С какого времени, не знаю. Но знаю, сначала пыталась как-то вразумить сына, даже к батюшке его водила в церковь, в соседнюю деревню, но не довела. Рома сбежал.
– Значит, в нём сатана поселился? – кивнул головой Слава, – я читал про такое. Точно – сатана, раз он в церковь не пошел.
– Наверное, ты прав, – согласилась Маша, – но, что могла сделать простая деревенская тётка. А так как перед сельчанами ей всё-таки было стыдно, она всё и скрывала. А тут летом в лесу находят двух местных старух грибниц. Сначала одну, через неделю другую.
– И что с ними? – заерзал на сиденье Славик.
– Они были привязаны к дереву и порезаны ножом, как будто их кто пытал. Село забурлило. Стали вспоминать, что до этого находили в лесу также привязанных к дереву собак и кошек, и тоже резаных. Моя мать первая заподозрила Рому и видно стала к нему присматриваться. Она и мне часто с почты звонила. Последний раз сказала, что разговаривала с матерью Ромы. Та долго отнекивалась, плакала, а потом умоляла никому не говорить, обещала отвезти Рому к врачам.
– Как же, поедет он тебе, – хмыкнул Слава, – такие люди себя больными никогда не признают.
– Ты прав, – вздохнула Маша. – Вчера мне подружка позвонила, я половины, правда, не поняла, она так тараторила. Но, подумав, дорисовала картину сама. К маме моей зачем-то пришла её мать. Они сидели на крыльце и вдруг услышали дикий вопль от соседского дома. Сильно испугались. Моя мама заподозрила неладное, и они, взяв в руки кочергу и ухват, пошли туда. По словам подружки, войдя, увидели лежащую без памяти соседку в углу горницы у икон, а посреди корчащегося Рому. В одной руке у него был нож, в другой – веревка. Этим ножом он изрезал все вокруг и себя, в том числе. Матери моей стало дурно. Подружка её еле успела вывести на улицу. Вызвали милицию и скорую. Пока скорая ехала, Рома истек кровью. А мать его очнулась, с ней всё в порядке.
– Ну, теперь-то она милиции, наверное, всё рассказала? – поморщился Славка.
– Подружка говорит, что ничего не сказала. Твердила, что ничего не знает.
– Ну да, её понять можно, – задумчиво молвил Славка, – матери все такие. А то, что сын уродом стал, кто виноват, разберись тут?
Некоторое время ехали молча. Каждый думал о своем.
– А если ты мать в город с собой возьмешь, то учиться дальше сможешь? – спросил Виктор.
– Не получится, – покачала головой Маша, – одна я жила в общежитии. С матерью надо будет снимать квартиру. Это деньги. Ещё питаться на что-то надо.
– То есть, всё дело, лишь, в деньгах? – прищурился Виктор.
– Не просто – в деньгах, – усмехнулась девушка, – а в приличных деньгах.
– Запиши мне свой адрес, – Виктор протянул блокнот, – телефон у тебя есть?
– Для меня – это роскошь, – усмехнулась Маша и, помедлив, написала деревенский адрес.
– Зачем тебе? – с интересом поглядев на Виктора, Маша вернула блокнот.
– Хочу, если, когда случится, попасть в умелые руки настоящего специалиста. Ты же сама сказала, что Земля круглая. – Достав из спальника свой рюкзак, Виктор вынул из него все деньги, оставив себе одну пачку. – Вот возьми и возвращайся учиться. Из Питера я еще пришлю. – Вырвав из блокнота листок, он написал свой телефон. – Проблемы будут, звони.
– Ты, случайно, не граф Монте-Кристо? – улыбнулась Маша, пряча деньги в сумку.
– Я – Робин Гуд, – шепнул Виктор девушке на ушко.
– Ух, ты, здорово. А зовут тебя как?
– Мама с папой – Виктором. Друзья – тоже.
– Хорошее имя – кивнула Маша, – надёжное.
За непринужденной болтовней время пролетело быстро. И когда Маша показала на указатель, ребята немного огорчились. Жаль было расставаться с такой замечательной девушкой, к тому же Машей.
– А село твое, почему Кокошкино называют? – остановившись на повороте, спросил Славка.
– А в старину, бабка мне рассказывала, у нас лучше всех кокошники шили. Их даже в сам Новгород Великий на продажу вывозили, – улыбнулась, прощаясь, девушка.
– А что такое кокошник? – когда отъехали, Славка посмотрел на Виктора.
– Ну, это такой головной убор для женщин, – Виктор показал руками.
– Красивый, наверное?
– Красивый, – согласился Виктор, – сейчас таких не делают.
– А зря, я вон, как к бабке приду, как в музее побываю. У ней – подушки расшиты, пододеяльник расшит. Рушники все – в птицах цветных. А половики – на полу, ковер в подметки не годится.
– Раньше этим женщины зимой и занимались. Сейчас жизнь другая, вкусы другие.
– Сейчас – безвкусица, а не вкусы, – хмыкнул Славик. – Стандартизация, – произнес он слово по слогам. – Раньше у каждого мужика своя резьба на окнах была, и не только. Дом был лицом хозяина. А в многоэтажке у всех лица одинаковые, пустые. Потому мужики и пьянствуют. Им самовыразиться негде. Показать, что ты за мужик, не на чем.
– С этим я согласен. – И они завели разговор о сегодняшних ценностях бытия.
Жили раньше мужики, каждый в своей хате.
Нынче в доме все живут, как в одной палате.
Свой наличник в хате был и крыльцо резное.
В доме лишь подъезд один и полотно дверное.
Вечерами мужики по хозяйству бдели,
В городе же делать что? Все в пивной сидели.
В деревнях здоровы были, так как некогда болеть.
В городе от лени чахнешь, коль у телевизора сидеть.
На ужин ребята остановились в придорожном кафе "Фиалка".
– А что, много нападений было? – спросил Виктор, когда официантка, расставив заказ, отошла.
– За лето известно о десяти, – буркнул Славик, надкусывая хлеб.
– С нашей базы две машины тоже разграбили, – добавил Виталик.
– И что, никаких следов? – удивился Виктор.
– Фуры потом находят, где-нибудь в овраге, а экипаж они на месте расстреливают, сразу.
– У них какая-то система есть, или они хватают, что попадётся?
– Мы думали над этим, – кивнул Виталий. – Понимаешь, на первый взгляд – системы никакой нет. Но берут они только богатые фуры. И главное, фуры все с разных баз и грузились на разных складах.
– Одно время грешили на ДПС-ников. Дороги у нас только три, легче наблюдателей поставить. Но ДПС-ники не знают, какой везётся груз, если фура опечатана. В накладной пишется только номер груза. А они брали именно опечатанные, дорогие грузы. Где тут система?
– Действительно, – хмыкнул Виктор, – системой не пахнет. – А кладовщик, или ещё кто на складах мог быть наводчиком?
– Теоретически мог, конечно. Но тогда получается, что у банды на всех складах наводчик сидит.
– Ну, почему бы и нет. Правда, вычислить при сегодняшней связи по телефону его практически не реально. Но при известном терпении возможно.
– Слушай, Слав, по-моему, вон тот опель стоял на выезде? – кивнул вдруг Виталик на въехавшую на стоянку машину. – Вы только не дёргайтесь, парни.
Виктор краем глаза посмотрел на машину. Внутри сидели три парня, кроме водителя. Один из них, выйдя, лениво потянулся и направился к бару. Взяв четыре порции мороженого, вернулся обратно. Газанув, опель покинул стоянку.
