Литмир - Электронная Библиотека

На столе появились папка с тиснением «К докладу», перекидной календарь из гознаковской бумаги, всевозможные стаканчики с фломастерами, подставки для ручек, микрокалькулятор.

Оглядев все это придирчивым глазом, нанес последний штрих – положил на самое видное место три книжечки: «Малая Земля», «Возрождение» и «Целина».

Только теперь он был готов принять сотрудников.

А они – все оперативники отдела – толпились в коридоре, курили, пересмеивались.

– Корнеев, – сказал высокий, плечистый Коля Ермаков, – ты же замнач, пойди спроси, сколько нам здесь толочься?

– Сейчас Кафтанов придет, – ответил Корнеев.

– Кафтанов не придет, – вмешался в разговор Алик Сухов.

Он был самый молодой, но тем не менее постоянно был в курсе всех слухов.

– Не придет Кафтанов, – продолжал он. – Андрей Петрович был против назначения Кривенцова, поэтому и нашел предлог, сказал, что уезжает на территорию.

– Ох, Алик, – Корнеев бросил сигарету, – не доведет тебя твоя осведомленность до добра.

– Вы что, не верите мне, Игорь Дмитриевич?

– Да верю, Алик, верю.

И тут Алик заметил, как вдруг неожиданно изменилось лицо Корнеева. Он стоял и смотрел в глубь коридора, по которому шел полковник Громов: элегантно-улыбчивый, демократичный, свойский. Он вежливо со всеми раскланялся и скрылся в кабинете Кривенцова. Вскоре туда пригласили всех.

Офицеры по старой привычке заняли каждый свое место. Только Корнеев, как всегда, не сел за приставной столик, а остался стоять, прислонившись к стене.

– Товарищи, – Громов оглядел собравшихся строгим, но вместе с тем каким-то покровительственно-отеческим взглядом, – я хочу представить вам Станислава Павловича Кривенцова, нового начальника вашего отдела. Подполковник Кривенцов в органах не так давно, но за его плечами большой опыт комсомольской и партийной работы, а также службы в советском аппарате.

Громов помолчал, ожидая вопросов. Их не последовало. Тогда он предложил:

– Я вижу по вашим лицам, что некоторые не согласны с таким решением вопроса. Да, подполковник Кривенцов в уголовном розыске не работал. Но у него есть главное – умение руководить, претворять в жизнь те решения, которые будут приняты. А такие люди ценятся везде. У меня все.

При этих словах Громов покинул кабинет.

В комнате воцарилась тишина.

Первым ее нарушил Кривенцов:

– Я тут на досуге полистал дела, которыми вы занимались. Не порадовали они меня, так сказать. Много нераскрытых. Сроки нарушены. Это и показатели. С такими цифрами, так сказать, наверх не пойдешь. С этой безответственностью пора кончать. Всем даю срок десять дней. Мобилизуйтесь, найдите внутренние резервы. И хватит этой порочной практики. Руководство страны прямо говорит, что нет у нас ни наркомании, ни проституции, а рост преступности, так сказать, стремительно падает. А у нас в отделе что? Придут товарищи, так сказать, посмотрят. Не столица развитого социализма, а Чикаго. Пора с этим кончать.

В коридоре к Игорю подошел опер Борис Логунов.

– Ну, что скажешь? – спросил он.

– Наплачемся мы с ним, – ответил Корнеев.

– Да разве это главное, Игорь?

– Ты прав, этот руководящий сноб будет всячески мешать работать.

– Я хочу рапорт, Игорь, подать о переводе.

– Куда ты собрался?

– В штаб, бумажки писать.

– Ты не сможешь, не выдержишь.

– Выдержу, Игорь. Ты понимаешь, что мы перестали быть сыщиками? Мы диспетчеры, которые переносят бумажки. Помнишь дело Рогова? Сначала звон литавр, а как копнули глубже, как вышли на неприкасаемых, так сразу команда: руби концы.

Корнеев молчал.

– Ну, что ты молчишь? – почти крикнул Логунов.

Корнеев открыл дверь кабинета, вынул из шкафа кофеварку.

– Кофе хочешь, Боря?

– Ничего я не хочу, Игорь. Ничего.

Шумно и весело было в ресторане. Как всегда, все столики заняты. Парад туалетов от европейских престижных домов, драгоценностей, взятых неведомо откуда. Парад наглости и дармовых денег.

Толик вышел на эстраду, оглядел зал. Усмехнулся. Он знал, чего от него ждали. Оркестр заиграл, и он запел.

О прошлом пел Толик, но песня была новая, недавно написанная. И была в ней горечь последних дней Крыма, и был в ней нэпманский разгул, и даже злость была.

Зал затих. Доставала эта песня тех, кто сидел за столиками, заставленными жратвой и выпивкой. Неопределенностью своей доставала, зыбкостью. Прозвучал последний аккорд. Толик поклонился и объявил в микрофон перерыв.

– Толик! Толик! – кто-то позвал его из зала.

Толик посмотрел и увидел Тохадзе.

Нугзар сидел с какой-то девушкой и махал ему рукой. Толик спрыгнул с эстрады, пошел между столиками, улыбаясь знакомым, пожимая протянутые руки. Здесь его знали все, и он знал всех, ибо они приезжали в ресторан послушать его песни.

– Привет, – сказал Толик, усаживаясь за стол.

– Здравствуй, дорогой. – Тохадзе налил шампанское в фужер, подвинул Толику. – Выпей за мою Алену. Ты когда-нибудь видел такую… – Тохадзе обнял за плечи молчаливую и действительно очень красивую девушку.

– Ваше здоровье. – Толик поднял бокал.

Алена молча, царственно кивнула и выпила свой бокал до дна.

Толик чуть пригубил.

– Почему не пьешь, дорогой? Почему? Меня не уважаешь? Алену? – в сердцах заговорил Нугзар, долгим взглядом посмотрел на молчавшего Толика, засмеялся. – Я знаю, ты не такой. Ты наш человек. Спой нам: мне и Алене. Спой такую песню, чтобы я заплакал.

– У нас перерыв, Нугзар. – Толик взял сигарету, закурил.

– Слушай, какой перерыв?.. – Тохадзе вытащил из кармана пачку денег, отделил от нее сотенную бумажку, бросил на стол. – Пой.

– Нет, Нугзар. Люди устали.

– А ты?

– Я тоже.

– Слушай, – голос у Тохадзе стал угрожающе резким, – слушай, дорогой, что за дела. Я плачу вам. Может быть, добавить? Да вы… за такие деньги что угодно сделаете…

Толик вспыхнул, погасил сигарету прямо в тарелке Тохадзе, встал и пошел к выходу.

Алена молчала, улыбалась ему вслед.

Тохадзе дернул щекой и выругался по-грузински.

Толик вышел из зала, спустился по служебной лестнице вниз, открыл дверь с надписью «Администратор». В кабинете закурил, сел у стола, снял телефонную трубку.

– Алена, – Тохадзе обнял ее за плечи, – мы сейчас поедем к тебе.

Высвеченная матовыми фонарями аллея была пуста, и из дверей ресторана доносилась музыка, невдалеке, за рощей, шумело шоссе.

– Алена, со мной ты будешь безмерно счастлива, у тебя будет все. Пошли скорее, – нетерпеливо тянул ее за руки Нугзар.

У темной купы кустов аллея резко поворачивала.

Тохадзе даже не заметил, откуда взялись эти двое. Они заломили ему руки, и он закричал, вырываясь.

– Милиция! – крикнула обретшая дар речи Алена.

– Здесь милиция, – сказал подошедший Корнеев.

Он расстегнул молнию на кожаной куртке Тохадзе и вынул из внутреннего кармана пистолет ПМ.

– Руки.

Щелкнули наручники.

– Вам, девушка, тоже придется проехать с нами.

Алена невозмутимо кивнула.

…Черный коридор был пугающе длинный. Игорь включил свет. Никогда не запирающаяся его дверь. Дверь с целым набором замочков Клавдии Степановны. И третья дверь с сургучной блямбой печати.

Игорь прошел на кухню, вынул из ящика пачку кофе, взял кофейник, поставил на газ.

В коридоре послышалось шарканье тапочек, и вскоре появилась Клавдия Степановна. Маленькая, седенькая, добрая.

– Ты, может, хочешь есть, Игорек?

– Спасибо, Клавдия Степановна, не хочу.

Игорь присел на табуретку, достал сигарету:

– Ничего, если я закурю?

– Кури, кури. Может, погреть тебе котлет?

– Спасибо.

– Где же ты ешь? Целый день гоняешь по городу голодный?

– Милая Клавдия Степановна, в нашем городе так много мест, где можно поесть.

– Разве это пища, так только язву наживают.

8
{"b":"842737","o":1}