Оказывается, у меня тут большое количество поклонников. Первым мне встретился Енот. Вот ему я про Дарницу и рассказал. Мало ли что со мной случится, а передать такое надо обязательно. Подпольщик только кивнул, ничего не сказал.

Запомнил, и ладно. Я добавил, что все остается в силе, и пошел к своему бараку.

Группа болельщиков в нетерпении бродила по окрестностям. И этих я успокоил, что планы не изменились. Сам всех успокаиваю: мол, ребята, все будет хорошо, а у нас оружия – моя финка, которую еще достать надо, и ржавый рашпиль у Енота. Может, он хитрит, и у него в заначке спрятан танк? Я не знаю, он не признавался.

Ждем, когда вторую смену поведет по постам разводящий. Пять человек отдыхающей смены и часовой на вышке – да что они стоят против моего грозного пера? Разбегайтесь, враги!

Со мной идет Андрей Быков – на нем самый стремный кусок нашей операции. Это ему надо снять без шума того, кто откроет калитку, и часового. Одноглазый, уставший от недожора парень против двух здоровых и сытых мужиков. Хорошо, что не вместе, а раздельно. Я ставлю все на Андрюху.

Вторым номером – мелкий вертлявый Игорь Никитин из Татарии. Есть там городок Елабуга, он оттуда. Не знаю, не был там ни разу. До этого вечера я с ним общался мало. Впрочем, как и со всеми. Но раз сказали, что лучше пулеметчика не найти, то не вижу смысла не верить товарищам. У него тоже простая задача – подавить четыре точки по углам периметра.

А на мне самое сложное – ждать и верить. Я и нужен только для того, чтобы подойти к калитке и сказать, чтобы ее открыли. Ну разве что коменданта пойти прибить. Нет, а что мне делать?

Конечно же, я пойду с Андрюхой крошить отдыхающую смену. Надеюсь, хоть мешать не буду.

Минуты тянулись, как смола, когда ее только начинают нагревать. Казалось, в мире ничего не происходит. Нет, кое-где в вечернем городе время от времени вспыхивала стрельба, тут же замолкая. Бухало одиночными и очередями, но так, будто нехотя, для галочки. А у нас – ничего. Часовые, нарушая устав, нагло дымили сигаретами на посту, даже особо не таясь ни от кого. Штраузе вышел на крыльцо и, громко икнув несколько раз, обильно блеванул, а затем скрылся в конторе.

Наконец что-то зашевелилось в караульном дворике, послышался недовольный голос Вебера, и пятеро часовых новой смены отправились вслед за разводящим. Подождав, когда они пройдут первую вышку на углу, выдвинулись к караулке и мы. Ни от кого не таясь, мы втроем подошли к калитке, и я громко в нее застучал.

– Кого там принесло? – заворчал Вебер с крыльца. – Отто, ты что так быстро вернулся? Случилось что-то?

– Это я, герр фельдфебель, Петер! Привел уборщиков! Мусор забрать и что там еще у вас… Кажется, авария на крыльце… – Я постарался произнести это как можно бодрее. Вроде получилось.

Часовой на вышке даже не шевельнулся, ему было не до нас. Как раз в тот момент, когда я постучал в калитку, начался специальный концерт для одного зрителя. Наши ребята вытащили на улицу Карлика Носа и Чуму, как раз в такое место, чтобы часовой это хорошо видел, и начали играть этими чувырлами в лагерный футбол. Шакалы летали в воздухе, орали и почти не падали на землю. Вокруг представления тут же собрались голодные до зрелищ зрители и начали подбадривать участников концерта.

Вебер открыл калитку и рявкнул:

– Что так поздно? Что там происходит?

– Драка, господин Вебер.

Немец выглянул. После этого он вдруг замолчал и внезапно решил лечь прямо на землю. Обычное желание человека, которому перерезали горло. Быков сработал на отлично! Он помогал начкару примоститься в сторонке, чтобы не загораживать проход, а я продолжал начатый разговор, рассказывая Веберу, почему мы задержались. Хотя моему собеседнику, похоже, было все равно. Удивительная невоспитанность.

Ребята возле барака как почувствовали, и крики оттуда понеслись посильнее. Наверное, скучающий часовой радовался неожиданной забаве. Не знаю, кто и как, но я не услышал, как разувшийся Андрюха босиком забрался на вышку. Вот падение тела сверху я увидел. Мужик лет тридцати пяти с навечно удивленными глазами рухнул на землю аккурат возле начкара. Чернеющая лужа крови начала увеличиваться от добавки.

– Игорь! Никитин! Давай! – крикнул я, и он помчался на верхотуру.

Мимо меня пронеслись какие-то тени и исчезли в караульном помещении. Вот там что-то пошло не так здорово, раздались выстрелы. Дважды кто-то пальнул и замолчал. Видимо, не хотел спать и сидел рядом с оружием. Но из длинноствола в небольшом помещении особо не постреляешь, так что там, скорее всего, тоже все кончилось.

Ну вот, и Никитин разобрался с пулеметом и пустил первую очередь. Потом еще. Бил он аккуратно, короткими. Похоже, первый пулемет, ближний, он с двух очередей и снял. Потом небольшая пауза – видать, целился, – и снова две очереди. И тут же еще одна. Только после этого немцы начали ответный огонь. Сначала одна вышка ответила, тут же и вторая подключилась. Похоже, палили немецкие бойцы в Киевскую область, не до точной стрельбы было.

Я в это время решил все же хоть немного вооружиться. Для этого пришлось перевернуть организм покойного Вебера и достать его пистолет. Дешевая дубовая кобура никак не хотела расстегиваться, но мои усилия все же увенчались успехом, и судьба подарила мне браунинг. Хоть и старой модели, на семь патронов, но я не в обиде. Запасная обойма, правда, была только одна, но четырнадцать зарядов намного лучше, чем ничего.

А вот и херр гауптман вылез наружу. В виде, позорящем славное имя немецкого офицера. Это чудо вышло на крыльцо в одном сапоге и в заблеванном мундире, застегнутом на одну пуговицу. Небось, сволочина, надеялся мне завтра всучить это для чистки. Как же, разогнался. Ищи, Штраузе, других дурачков. И куда ты собрался стрелять? Ты же на три шага перед собой не видишь, пьяный в зюзю.

Вот почему нельзя пить на службе! И тем более на посту. Есть шансы быстро зажмуриться.

А хороший пистолет у начкара. С первого выстрела эту пьянь упокоил.

С вышки почти скатился Быков, весь в крови, как вурдалак из сказок. А что вы хотели? Горло когда режешь, оттуда она, родимая, летит фонтаном. Думали, в бою все происходит так же, как у бравых молодцев из кино, у которых даже причесочка не портится, пока они десяток врагов уложат? Как бы не так. Грязное это дело – убийство. Но таких тварей уконтрапупить – это за счастье. Потому у Андрюхи улыбка во все зубы, сколько их там у него.

А наверху продолжалась битва. Получается, один на один остались наш Никитин с немчурой на той вышке, что от него слева по диагонали. Лупили они друг в друга – страшно стоять внизу было. Поэтому мы все легли. Прямо дуэль. Уж не знаю, что у них от стволов осталось, но пулемет, который над твоей головой куда-то лупит, – не самый приятный звук.

И вдруг замолчали оба. Как по команде. Тишина, что называется, гробовая. Я не выдержал, крикнул:

– Игорь! Никитин! Что у тебя?

А в ответ только стон невнятный. Да, надо бы поберечься: а ну, вылезешь туда, а тебя притихший фашист прибьет на месте? Но это я потом уже подумал, а сейчас рванул наверх. Наш пулеметчик отходил. Уж не знаю, как он мог стрелять; очередью ему почти полностью оторвало ногу по середину бедра. Но свою задачу он выполнил, и без всякого бинокля было видно, что стрелять на остальных вышках больше некому.

На все ушло минуты две-три. Это с того момента, как мы в калитку постучали. А будто вечность прошла.

– Помогите кто-нибудь! – крикнул я вниз, и ко мне тут же забрался лейтенант из нашего барака. Молодой совсем, наверное, только после училища. Он глянул на Игоря, потом – на меня, молча взял Никитина за плечи и поднял. Я схватил за пояс, но проклятая нога сразу начала мешаться. Пока я думал, что с ней делать, она оторвалась совсем, скатилась к краю платформы и чуть было не рухнула вниз.

Мы спустили Игоря, уложили его чуть поодаль, чтобы не рядом с немцами, а потом уже этот молоденький парень снова поднялся на вышку и принес ногу, попытавшись положить ее ровно к тому месту, где еще несколько минут назад она была.