Распределительные игры вносят в ситуацию действующего субъекта элемент оптической иллюзии. Он никогда не знает, то ли вещи и дела таковы, какими кажутся, то ли они представляют собой нечто противоположное. Происходящее очень похоже на гештальт-иллюзию, когда что-то непонятное появляется и исчезает из перспективы. В неигровых ситуациях, где занятия, по определению, серьезные и настоящие, актор может максимизировать игровой элемент путем соответствующего толкования деловой ситуации (так поступают, например, под влиянием теории игр советники по международным отношениям), но эта ситуация наверняка будет содержать некоторые элементы, которые не удается легко приспособить к задуманному. Впрочем, можно указать одно исключение: эпизоды переговоров. В торговых сделках, разновидности переговоров, безразличие покупателя к товару, несогласие (мягкое или жесткое, в зависимости от местных правил поведения) с запрошенной ценой, недостаточность финансовых средств иногда свидетельствует о возможности приобрести такую же вещь в другом месте на лучших условиях. Продавец старается убедить покупателя в высокой стоимости вещи, ее редкости (высокой вероятности того, что скоро она будет потеряна для контрагента и попадет к другому покупателю), в своей незаинтересованности в продаже и в неизбежности по служебной обязанности запрашивать определенную цену из-за жестких условий, над которыми он не властен. Таким образом, каждая сторона пытается сдерживать притязания другой[869] и все происходящее есть, в сущности, состязание в политике сдерживания. Много аналогичных свидетельств можно привести о характере угроз и обещаний во время арбитражных и контрактных переговоров.
Обзор практики торгов и других переговоров не добавляет ничего нового к предмету обсуждения, но связывает эти сюжеты с более общей проблемой определения фрейма. Подозревать блеф — значит не просто закрывать глаза на угрозу; речь идет о радикальном переопределении фрейма (или отказе от переопределения, если нет уверенности в своем подозрении), когда восприятие ситуации, в которой находится индивид, меняет не само угрожающее событие, а факт принципиально иного порядка: отныне мир определяется установкой на противодействие угрозе. Какие-либо опасные последствия данной ситуации устраняются, поскольку попытки обмана уже могут быть легко распознаны.
5. Очевидно, любое выражение чувств, которые испытывает человек по отношению к другому человеку, не избавлено от всякого рода искажений, подозрительных моментов и смещений фрейма (misframing), свойственных восприятию единичных событий. Можно сослаться на пример из академической жизни.
Допустим, человек удостоился восхвалений. Что должно произойти, чтобы столь приятное событие превратилось в свою противоположность? Во-первых, может быть поставлена под сомнение искренность говорящего. Он, мол, на самом деле говорит не то, что думает, и насмехается, расточая похвалы в мой адрес. Во-вторых, он хвалит меня только потому, что знает, что все остальное, сделанное мной, — чепуха, разумеется он превозносит мою работу, потому что меня не за что больше хвалить. В-третьих, даже если он искренен, высказывая свое положительное мнение, он ведет себя глупо и тем самым выставляет меня в еще более смешном виде перед теми, кто способен оценить работу правильно. В-четвертых, можно предположить, что хороший отзыв высказан по ошибке. Когда имярек сможет взглянуть на вещи объективно и обнаружит, что я представляю собой на самом деле, он будет испытывать ко мне презрение. В-пятых, положительная оценка может основываться на недостаточной информированности. Тот, кто так думает, не располагает всеми необходимыми сведениями, чтобы обнаружить никчемность работы. В-шестых, это случайная удача. Работа действительно заслуживает похвалы, коллеги не ошиблись, но это была счастливая, непредвиденная случайность, которая, скорее всего, никогда не повторится. В-седьмых, они просто пытаются использовать меня, приманивая морковкой лести. Если я клюну на эту приманку, то окажусь на крючке и после этого должен буду работать, стараясь заслужить их похвалу и избежать порицания. В-восьмых, они демонстрируют, как я жажду восхвалений, и тем самым разоблачают мой комплекс неполноценности и приниженности, даже если в действительности у них нет таких намерений. В-девятых, они искушают меня чем-то таким, что превосходит мои возможности. В конце концов лесть приведет к тому, что я уже ничего не смогу сделать, это заставит меня гнаться за недостижимыми целями, и тем самым я встану на путь саморазрушения. В-десятых, он хвалит меня так, как будто только он один может судить о моей работе, как будто я сам не способен правильно судить о ее достоинствах и вечно должен зависеть от его суждений. Так искреннее уважение превращается в уничижение[870].
Гораздо реже мы способны заметить, что формальные отношения не так часто подвергаются игре двусмысленностей, чем отношения межличностные, так сказать человеческие (intimate). Эту сторону дела я рассмотрю детально.
Не подлежит сомнению, что два человека, которые много времени проводят вместе, имеют благоприятную возможность создать для себя достаточно замкнутый круг общих интересов. Они делятся друг с другом подробностями личной жизни, и с определенного времени значительная часть их биографий является общей для них. Вдобавок каждый из них может значительно повлиять на мнение другого, и это влияние тем сильнее, чем больше они оба отделены от других влияний. (Отсюда вытекает возможность folie a deux[871], а также тот общеизвестный факт, что, когда уходит ведущий, заблуждения ведомого быстро рассеиваются.) Кроме того, привязанность, верность и уважение первого, ведущего, партнера ко второму, ведомому, кажутся чем-то таким, что исходит от ведущего, присуще его личностному миру; именно ведущий контролирует многое из того, что передается и выражается в общении. В целом, можно сказать: межличностное отношение между ведущим и ведомым являет собой существенную часть мира ведомого, и подделка (faking) этой части — во власти ведущего, эта власть признается ведомым, а ведущему известно о признании. Заметим, что подделка в данном случае не требует громоздких декораций, сложного оборудования или посторонней помощи. Все что требуется — это слова, взгляды и прикосновения, а такого добра у фабрикатора обычно хватает.
Теперь понятно, почему люди, состоящие в близких или дружеских отношениях, тратят немало времени на раздумья друг о друге, пытаясь понять, что же на самом деле «подразумевал» другой, совершая какой-то конкретный поступок, и каковы последствия этого «подразумевания» для их взаимоотношений. Аналогичные сомнения постоянно возникают и при общении у людей, не находящихся в близких отношениях, однако состоянйе неопределенности и подозрительности здесь не принимает хроническую форму просто потому, что учитываются и иные источники информации, в поле зрения участников взаимодействия находятся более разнообразные события, кроме того, со временем новые дела занимают место прежних. Но если речь идет о близких людях, например супружеских парах, «настоящие» чувства другого человека становятся центральной и постоянной проблемой «Я», и сомнения в этих отношениях могут разрушить повседневный жизненный мир. Нередко такие сомнения имеют под собой реальные основания. Полезные суждения об этой проблеме высказывает Р. Лейнг.
Межличностные отношения — это сложная система связей, где человек строит догадки, предполагает, делает выводы, надеется, доверяет, подозревает; в общем, он находит удовлетворение в предположениях о чувствах, мотивах и намерениях другого или, наоборот, терзает душу сомнениями. Каждый фантазирует не только о том, что переживает и хочет другой, он думает о фантазиях другого, о собственных переживаниях и намерениях фантазера, о фантазиях другого в отношении своих фантазий и т. д.[872]
