Гарри. Я не могу с ним встречаться… ты должна ограждать меня от таких, как он.
Моника. Тебе придется встретиться с ним, он приехал аж из Акфилда, и путь это будет тебе хорошим уроком: не хватай телефонную трубку, если я замешкалась на пару секунд.
Гарри. Я замечаю, что в последнее время ты сильно изменилась, Моника. Не знаю, может, причина в том, что ты перестала набиваться картошкой, может, в чем-то другом, но с каждым днем ты становишься все более несносной. Уходи.
Моника (берет флакон духов). Ухожу.
Гарри. Кто подарил тебе духи?
Моника. Лиз.
Гарри. Такие подарки принято получать от мужчин.
Моника. Если я тебе потребуюсь, буду в кабинете.
Гарри. Разумеется, ты будешь в кабинете, строить коварные планы и плести интриги против меня.
Моника. Буду, если придумаю хоть один такой план.
Гарри. Уходи, уходи, уходи…
Моника. Лиз, постарайся убедить его начать лечить волосы. Они у него редеют на глазах.
Моника уходит в кабинет.
Гарри (кричит вслед). И переключи телефон.
Моника (из кабинета). Хорошо.
Гарри. Теперь расскажи мне обо всем.
Лиз. Пьесу я посмотрела.
Гарри. Хорошая?
Лиз. Да, очень. Нам придется кое-что изменить, но Вальон согласен на все, лишь бы мы ее взяли. Однако, прежде чем переходить к конкретным договоренностям, мне хочется еще немного подумать. После ленча я встречаюсь с Моррисом.
Гарри. Я сказал ему, что не выйду на сцену раньше ноября. После Африки хочу отдохнуть. Так что времени предостаточно.
Лиз. Мне бы хотелось поговорить с тобой о другом.
Гарри. Не нравится мне твой тон. Так о чем же?
Лиз. О тебе. О твоем поведении.
Гарри. Перестань, Лиз. Что такого я натворил?
Лиз. Ты не думаешь, что тебе пора немного сбавить темп?
Гарри. Не понимаю, о чем ты.
Лиз. Кто та бедная крошка, которую я увидела здесь этим утром в вечернем платье?
Гарри. Она потеряла ключ от двери в подъезд.
Лиз. Они так часто его теряют.
Гарри. Послушай, Лиз…
Лиз. Тебе больше сорока, знаешь ли.
Гарри. Но меньше сорока пяти.
Лиз. И по моему скромному мнению, вся эта неразборчивость в связях просто неприлична.
Гарри. Неразборчивость в связях. Умеешь же ты находить неприятные слова.
Лиз. Пойми меня правильно, я говорю не о нравственном аспекте. От этого я отказалась давным-давно. Мое короткое наставление основано на здравомыслии, достоинстве, положении в обществе и, давай смотреть правде в лицо, возрасте.
Гарри. Ты бы хотела, чтобы я жил в инвалидном кресле.
Лиз. Это многое бы упростило.
Гарри. Хорошенькое дело, приехала из Парижа, где занималась Бог знает чем, и сразу начинаешь наезжать на меня…
Лиз. Я на тебя не наезжаю.
Гарри. Нет, наезжаешь. Самодовольно сидишь на своем чертовом маленьком облаке и мечешь в меня молнии.
Лиз. Не заводись.
Гарри. Кто ушел от меня и оставил на поживу другим? Ответь мне!
Лиз. Я ушла, слава Богу.
Гарри. Вот видишь.
Лиз. Ты бы хотел, чтобы я осталась?
Гарри. Разумеется, нет, ты выводила меня из себя.
Лиз. Слушай, давай перестанем вспоминать прошлое и поговорим о настоящем.
Гарри. Если на то пошло, это самое отвратительное утро во всей моей жизни.
Лиз. Действительно, я помню, что бывали и получше.
Гарри. Когда мы еще жили вместе?
Лиз. Да. Милая крошка, как мне хорошо с тобой… вот я о чем.
Гарри. В каком смысле?
Лиз. Именно в этом. На нынешнем этапе твоей жизни тебя необходимо сдерживать. Ты более не жизнерадостный, безответственный подросток. Ты — известный человек, входящий, пусть и с неохотой, в средний возраст.
Гарри. Да простит тебя Бог.
Лиз. Не трогай Его, лучше послушай. Мы все знаем о твоем неотразимом обаянии. Мы уже двадцать лет наблюдаем, как ты раз за разом пускаешь его в ход.
Гарри. В августе будет одиннадцатая годовщина нашей первой встречи. На тебе была такая нелепая шляпка.
Лиз. Пожалуйста, будь серьезнее. Твое поведение отражается на всех нас. Моррисе, Генри, Монике и мне. Ты отвечаешь за нас, а мы отвечаем за тебя. Ты никогда не упускаешь возможности прочитать нам нотацию или погрозить пальчиком, если тебе не по нраву какие-то наши поступки.
Гарри. Я прав в этом или нет? Ответь мне!
Лиз. Ты прекрасно решаешь проблемы других людей, а вот когда дело касается твоих собственных, получается уже не очень.
Гарри. Не ожидал я от тебя такой черной неблагодарности!
Лиз. Я думаю, тебе пришла пора очень пристально взглянуть на себя и решить, так ли необходимы тебе все эти пиратские набеги. Лично я уверена, что необходимости в них нет никакой. Подумай, как это будет забавно, минуту-другую не притягивать к себе женщин. Из селезня стать серой уточкой. Для тебя это будет чудесное превращение.
Гарри. Дорогая Лиз, ты действительно очень милая.
Лиз (резко). Дорогой, похоже, я с тем же успехом могла говорить на китайском.
Гарри. Не сердись, Лиз. Я понял, что ты хотела сказать, честное слово, понял.
Лиз. Для меня это приятная неожиданность. Твое недавняя агрессивность говорила об обратном.
Гарри (умасливая Лиз). Но я же имею право на перемену настроения.
Лиз. Опять играешь.
Гарри. Ты наговорила мне много неприятного, даже жестокого. Я расстроился.
Лиз (отворачиваясь). Если бы только ты.
Гарри. А если говорить серьезно, не кажется ли тебе, что ты слишком уж сильно насела на меня? Признаю, иной раз я позволяю себе некоторые вольности, но, по большому счету, они никому не приносят вреда.
Лиз. Ты вредишь себе и тем немногим, очень немногим, кому ты действительно дорог.
Гарри. Полагаю, ты обговорила все это с Моникой, Моррисом и Генри?
Лиз. Еще нет, но обязательно обговорю, если не увижу изменений к лучшему.
Гарри. Значит, шантаж?
Лиз. Тебе же очень не нравится, когда мы выступаем единым фронтом.
Гарри (с раздражением, прохаживаясь по комнате). Что меня больше всего поражает в этой жизни, так это человеческая наглость! Она фантастическая! Да вы посмотрите на себя! Сплетничаете по углам, шепчетесь, прикрывшись веерами, указываете мне, что делать, а чего — нет. Это же не укладывается ни в какие рамки. Что происходит, если я хоть на минуту ослабляю узду, в которой держу вас? Катастрофа! Вспомни мои трехмесячные гастроли в Нью-Йорке. Генри тут же заболевает воспалением легких, едет долечиваться в Биарриц, встречает там Джоанну и женится на ней! Я уезжаю на месяц в отпуск в Сан-Тропе и что узнаю по возвращении? Ты и Моррис на пару купили наискучнейшую венгерскую пьесу, когда-либо написанную в этой стране, и начали репетиции, пригласив на главную роль Фебу Лукас. В роли куртизанки Феба Лукас по сексуальной привлекательности сравнима с треской! И как долго шла эта пьеса? Неделю. Лишь потому, что пресса сочла ее похотливой.
Лиз. Тебе не кажется, что мы сейчас говорим о другом?
Гарри. Конечно же, нет. Двадцать лет тому назад Генри вложил все деньги в «Заблудившегося кавалера». И кто играл в этом спектакле, который шел не только по вечерам, но и днем? Я! А кто начал его продюсерскую карьеру в той пьесе? Моррис!
Лиз. Мне бы хотелось, чтобы ты перестал задавать вопросы, на которые сам же и отвечаешь. У меня начинает кружиться голова.
Гарри. Где бы они были без меня? Где была бы Моника, если бы я не вырвал ее из рук злобной старухи-тетки и не дал ей работу?
