Альянс оказался внезапно в положении солдата, который израсходовал все патроны, которые у него были с собой. И который обнаружил, что вместо надежного тыла со всем необходимым, откуда можно получить помощь, куда можно отступить, хоть до самого Гибралтара, у него за спиной внезапно оказался высокий забор. А за забором стоит с оружием наизготовку совершенно незнакомый и недружественный человек. А с другой стороны с обманчиво-медленной неспешностью уже неотвратимо едет забронированный по самую макушку тяжелый танк. И все попытки остановить его тщетны, у них уже нет здесь, в Германии, ни достаточного количества оружия, ни людей. А по уцелевшим каналам связи поступают все новые сообщения; комми, уточнив результаты вечернего массированного удара, методично добивают уцелевшие ЗРК, аэродромы и позиции РЛС. И первокласснику понятно, что с рассветом неспешное (хотя какое там неспешное, в некоторых местах они продвинулись уже на полсотни километров) движение сменится стремительным ударом танковых армий.
03:55, московское время, 01:55, время местное. В небе над авиабазой бундеслюфтваффе Аурих, территория ФРГ. Через 9 часов 55 минут после начала конфликта
Гвардии генерал-майор Курочкин, Константин Яковлевич, командир сто шестой гвардейской воздушно-десантной дивизии, вздохнул с облегчением. Позади осталось многое: ядерные грибы, выраставшие над Клайпедой, Ригой и Калининградом. Срочная посадка в самолеты и взлет по тревоге всей дивизии с многочисленных аэродромов рассредоточения в Литве. Долгий полет в ночную неизвестность над Польшей и ГДР, полет над территорией ФРГ, где каждую секунду ждешь попадания в самолет зенитной ракеты или атаки истребителя. Которому сбить неуклюжий транспортный Ан-12 – как раз плюнуть. Все это невероятно напрягало, в первую очередь тем, что события никак не зависели от него. Но теперь всё, сейчас ситуация кардинально изменится. Самолеты триста тридцать первого парашютно-десантного полка уже заходят на выброску двумя колоннами троек в окрестностях авиабазы. Саму авиабазу, вернее зенитные установки и РЛС, стоящие вокруг нее, уже бомбит целый полк Ил-28 ВВС Восточной Германии. Летящий позади, в пяти минутах, пятьдесят первый парашютно-десантный полк будет десантироваться прямо на территорию авиабазы. А остальные части десанта, сто тридцать седьмой парашютно-десантный полк, дивизионный артиллерийский полк, части седьмой дивизии будут садиться во втором эшелоне десанта, прямо на взлетные полосы авиабазы. Которые к тому времени должен захватить пятьдесят первый полк. Но это все теперь зависит только от них, десантников, а значит, будет сделано.
Эрих Хартманн медленно опускал трубку телефона, пытаясь осмыслить доклад дежурного. Наверное, это самые скверные новости после того, как он говорил с Йозефом Каммхубером. Пропала связь, почти одновременно с полусотней передовых аэродромов развертывания в Западной Германии и Дании. С теми, на которых сидело почти две трети боевых самолетов его второго ЦУВО. Заправлялись, наскоро ремонтировались, подвешивали вооружение вместо израсходованного. И вот теперь их уже нет, Эрих хорошо понимал, что это значит – одновременная пропажа связи с полусотней аэродромов. Они уже уничтожены, черт бы побрал эти проклятые мобильные русские ракеты. По первым оценкам, это почти четыреста самолетов и вертолетов. Эрих тоскливо вспомнил прошлую войну: да, там тоже можно было наносить удары по аэродромам противника, но эффективность этих ударов… Эрих поежился, вспоминая ту картину, которая ему открылась при подлете к его родной авиабазе Витмундсхаффен. Черный дымящийся кратер и больше ничего. Как они будут встречать главный танковый удар противника, который, по донесениям сухопутных войск, вот-вот начнется? Чем? Той горсткой самолетов, которые остались в Бельгии и Голландии? Внезапно ему в голову пришла одна мысль, он повернулся к начальнику штаба.
– Почти со всеми нашими уцелевшими аэродромами восточнее линии Эмден – Оснабрюк – Дортмунд пропала связь. Почти одновременно. Я думаю, это еще один массированный ракетный удар комми. А как ты думаешь, с чего бы это наша авиабаза уцелела и на этот раз?
Его последние слова потонули в мешанине звуков, разрывов бомб, заполошного треска очередей зенитных пушек и свиста реактивных двигателей множества самолетов, проносящихся над постройками авиабазы. Раздался особенно громкий взрыв, комната осветилась ярким пламенем.
– Вертолет накрыли, он как раз садился с пилотами на последнюю партию «сейбров». Похоже, теперь у нас на базе нет пилотов. «Мясники» пошли на второй заход, сейчас вернутся. А ты куда? – спросил он Хартманна, закончившего надевать куртку.
– Неужели ты еще не понял? Русские не ударили по нашей авиабазе атомным зарядом. Сейчас бомбардировщики окончательно добьют зенитки. А потом они будут высаживать десант, иначе зачем им целый аэродром? У нас оставался еще десяток «сейбров», уже заправленных. Хоть один из них, но уцелеет. Надо сматываться отсюда, а то твой сон чего-то слишком быстро становится реальностью, – сказал Хартманн, выходя из комнаты.
– Я с тобой. В конце концов, я тоже летал на F-86.
И они побежали, залегая от близких разрывов, к самолетам, стоящим вдоль рулежки. Сначала им повезло: оба «сейбра», в кабины которых они вскочили, оказались неповрежденными. Пока они проводили наскоро предполетные операции, пока запускали двигатели, пока выруливали на полосу, «Мясники» улетели. Эрих, оторвав голову от приборов, привычно огляделся по сторонам и обомлел – вокруг, со всех сторон было пространство, освещенное пожарами от горящих построек авиабазы. И в это пространство из кромешной ночной темноты беззвучно опускались парашютисты. Много. Десятки, даже сотни парашютистов. Эрих посмотрел на «сейбр» начштаба, стоящий слева от него, и двинул РУД вперед до упора. Его «сейбр» рванулся по полосе, оставляя по бокам советских десантников, некоторые из которых уже приземлились, гася парашюты. Несколько человек даже уже бежали к ним, стреляя из автоматов, но «сейбры» уже взмывали в воздух, туда, вверх, в спасительную темноту. Внезапно оттуда, куда был направлен нос его F-86, из темноты, совсем близко засверкали вспышки. И в последний момент своей жизни подполковник бундеслюфтваффе Эрих Хартманн увидел темную громаду четырехмоторного самолета, медленно плывущего в темноте всего на высоте четырехсот метров. Большая хвостовая аппарель транспортника была откинута, оттуда двумя непрерывными потоками сыпались парашютисты. А над аппарелью, в самом хвосте сверкали звездами вспышки, от них тянулись трассеры к их паре «сейбров». Вдруг одна из трасс ударила его в грудь, и для него все пропало.
Хвостовой стрелок Ан-12 ведущего последней тройки вовремя заметил два истребителя, взлетающих с полосы, доложил об этом командиру самолета и немедленно открыл огонь по ним из своей спаренной двадцатитрехмиллиметровой пушки. Ему категорически не нужны были эти два истребителя противника в воздухе. «Сейбр» Хартманна, получив два снаряда в кабину и не менее пяти в остальной фюзеляж, взорвался в воздухе, его обломки разлетелись в окружности трехсот метров за взлетной полосой. «Сейбру» начальника штаба повезло, его только зацепило осколками взрыва, и он, дымя, ушел на малой высоте на запад. Командир Ан-12, услышав доклад бортстрелка, по внутренней связи пообещал тому ящик коньяка после посадки. На вопрос второго пилота, где он этот ящик достанет, командир просто сказал: «Тебе прикажу, и ты достанешь. Хоть рожай этот ящик. Ты понимаешь, что мы сегодня ночью во второй раз родились?»
Командир триста тридцать девятого военно-транспортного ордена Суворова III степени авиационного полка полковник Петр Савельевич Щетина, прочитав после посадки на аэродром возле Шверина рапорт ведущего последнего звена, представил бортстрелка к ордену Боевого Красного Знамени. Десант прошел не совсем гладко, уже под утро, после высадки второго эшелона, один из немногих Ту-4Т, уже выгрузивший четыре тонны боеприпасов и два противотанковых ракетных комплекса 2К15 «Шмель» из крыльевых пилонов, пошел на взлет. Самолет бежал последние две сотни метров по взлетной полосе и внезапно, буквально за секунду до того, когда уставший командир самолета запоздало потянул штурвал на себя, левая боковая стойка наскочила на не замеченный в темноте зазубренный обломок, оставшийся от «сейбра» Хартманна. Колесо сразу лопнуло, машину резко рвануло влево, левая стойка шасси не выдержала и подломилась. Почти сразу же не выдержали носовая и правая стойки. Самолет рухнул вниз, продолжая нестись вперед на скорости сто шестьдесят километров в час и рубя четырьмя винтами землю. Потом он загорелся, разваливаясь на части. Никто из членов экипажа не успел выбраться.
