Что касается лица, то о нем даже в ярком лунном свете ничего сказать нельзя. В зеленых полосках на фоне охры, с необычными рисунками на лбу и щеках, оно больше похоже на раскрашенный герб, чем на лицо человека. Но округлые черты этого лица говорят, что оно принадлежит молодому человеку; если бы не эта искажающая окраска, лицо могло бы даже показаться привлекательным.

Тем не менее в глазах, блестящих в лунном свете, есть что-то, говорящее о расположении ко злу. Никакое количество воды не смоет с этого лица выражение, одновременно зловещее и печальное.

Кажется странным, что такой молодой человек – ему как будто не больше двадцати пяти лет – смог приобрети такой контроль над воинами. Они все молоды, но только он выделяется среди них. Он либо сын знаменитого и уважаемого вождя, либо воин, совершивший необыкновенные подвиги.

Отряд, которым он командует, может принадлежать только к одному из больших племен прерий; это группа молодых безрассудных воинов, каких часто можно встретить на равнинах; они гроза трапперов и торговцев.

В этом молодом вожде, в его поведении и выражении лица есть что-то выделяющее его из товарищей, что-то такое, что заставляет их ему подчиняться.

Пока они пируют у костра, он спокойно курит; после того как все ложатся спать, он по-прежнему лежит на шкуре и курит!

Они разбили лагерь в замечательном, романтически прекрасном месте. Небольшое ущелье или расселина с плоским дном примерно в шесть акров, поросшим травой из рода грама.[6] С трех сторон эта площадка окружена крутыми утесами, вырастающими прямо из равнины, и рассечена крошечным ручейком, вода которого падает сверху с высоты в двадцать футов. С открытой стороны открывается вид на восток на прерии, которые тянутся до самого ручья Бижу Крик. Луна освещает мягкую траву; лошади индейцев стоят группами и пасутся на этой траве; сами индейцы спят на своих плащах, ручеек блестит, как змея, и неслышно вьется мимо них; вверху сверкает водопад; вокруг возвышаются мрачные утесы – такова картина жизни в Скалистых горах, возможно, необычная для вас, но привычная для тех, кто бывал в этой романтической местности.

Но эта прекрасная местность не производит никакого впечатления на лежащего на волчьей шкуре молодого вождя. Очевидно, думая о чем-то другом, он не обращает внимания на окружающую красоту, время от времени приподнимается на локте и смотрит на ту часть, что наименее живописна, – на однообразную уходящую на восток поверхность прерии. То, что его интересует не сама прерия, а то, что должно на ней появиться, ясно из его мыслей. Выраженные по-английски, они таковы:

«Вагоба уже должен быть здесь. Что могло его задержать? Он должен был увидеть наш сигнал и знать, где нас найти. Может, луна помешала ему украсть лошадь в их лагере. Он их проводник, и они должны ему доверять. Что ж, придет он или нет, я все равно нападу на них – сегодня же ночью. О, сладость мщения! Она будет слаще, если я захвачу их живыми. Вот тогда я поистине отомщу!

Что может задерживать этого чокто? Я бы не стал ему доверять, но он говорит на языке белых людей. Любого другого они бы заподозрили. Но он глуп и может нарушить мои планы. Мне нужны они – и нужны живыми!

А что если он окажется предателем и предупредит их? Отведет их в форт? Нет, нет, он этого не сделает. Он ненавидит белых людей, как я, и почти по таким же веским причинам. К тому же он не посмеет. Если только…»

Обращенная к себе речь молодого вождя прерывается, и мысли его устремляются в другом направлении: он слышит звук, доносящийся с далекой прерии. Это стук лошадиных копыт, но такой слабый, что услышит только опытное ухо и поймет, чем вызван этот звук.

Вождь немедленно меняет позу и прижимается ухом к земле. Спустя несколько мгновений он говорит себе:

«Лошадь. Одна лошадь. Должно быть, чокто!»

Он встает на колени и смотрит на равнину. Низкий хребет, идущий наклонно, закрывает вход в расселину, в которой находятся индейцы. На вершине хребта растут кусты, и над ними вождь видит небольшой темный диск, которого раньше здесь не было.

Пока он смотрит на этот диск, как будто из-за кустов доносятся три резких тявканья, а за ними долгий мрачный вой. Но он знает, что это не звериный вой, потому что он тут же повторяется, но с другой интонацией.

Одновременно со вторым воем слышится такой же ответный. Это ответ караульного, который находится возле лошадей. И этот звук также иной по интонации. Очевидно, тот, кто подает сигнал из прерии, замечает это и понимает, что может безопасно подойти; мгновение спустя темное пятно над кустами начинает двигаться за ними, и вскоре появляется всадник.

Он в одежде белого охотника, но луна, падающая ему на лицо, освещает медную кожу индейца.

Он подъезжает к лагерю, обменивается несколькими словами с караульным, который ответил на его сигнал, потом подъезжает к вождю, который встал ему навстречу. Приветствие всадника говорит ему, что это тот, кого он ждал.

– Вагоба задержался, – укоризненно говорит вождь. – Сейчас уже позже полуночи. Он знает, что мы должны напасть до утра.

– Пусть Желтого Вождя не тревожит время. Место, где спят белые путники, близко. До него не больше часа езды. Вагоба задержался не по своей воле.

– А по чьей?

– Бледнолицые стали подозрительны и следили за ним. После заката пришли трапперы из Сент-Рейн Форта и оставались с белыми до полудня. Должно быть, они что-то сказали о проводнике. После этого Вагоба видел, что белые все время следят за ним.

– Значит, они не остановились там, где я хотел?

– Остановились. Желтый Вождь может быть уверен в этом. Они не настолько подозрительны и позволили проводнику показать им это место. Оно на изгибе ручья, куда Вагобе и было приказано их привести.

– Отлично! Сколько их?

– Всего девять белых – вместе с женщинами и детьми. Черных примерно в пять раз больше – мужчин, скво и детей.

– Это неважно: они не будут сопротивляться. Опиши белых.

– Вождь каравана, человек средних лет, плантатор. Вагоба хорошо таких знает. Он помнит их с того времени, как мальчиком жил за Большой рекой – на земле, которую отобрали белые.

– Плантатор. С ним семья?

– Сын, который видел примерно двадцать четыре лета; во всем, кроме возраста, таков же, как отец. Дочь, взрослая женщина, не похожая на них. Она прекрасна, как цветок в прериях.

– Это она – это они! – про себя говорит вождь, и в его блестящих при луне глазах выражение торжествующее и дьявольское. – О, как сладка будет месть!

– Что касается других белых, – продолжает чокто, – то один из них рослый мужчина, который там управляет хозяйством. Он действует по приказам плантатора. У него с собой большой хлыст, и он часто хлещет им черных по плечам.

– Он тоже будет наказан. Но не за это. Они этого вполне заслуживают.

– Остальные шестеро белых…

– Неважно. Скажи только, как они вооружены. Будут ли они сопротивляться?

Вагоба не думает, что будут – ну, не очень. Он считает, что они позволят захватить их живыми.

– Хватит! – говорит вождь шайеннов – потому что именно к этому племени принадлежит отряд. – Время пришло. Разбуди наших воинов и будь готов вести нас.

Повернувшись, он поднимает свое оружие, лежащее на плаще, на котором лежал он сам.

Его слуга, уже проснувшийся, помогает ему; воины просыпаются один за другим, вскакивают и идут к лошадям.

Самый тщательно обученный эскадрон легкой кавалерии не сможет быстрей оказаться в седлах, чем эти раскрашенные шайенны.

Меньше чем через десять минут они уже за пределами своего лагеря, готовые к встрече с любым противником.

Как уже известно, эмигранты разбили лагерь на берегу Бижу Крика.

Выбранное ими место – точнее, то место, которое показал им проводник, – находилось в изгибе ручья, огибающего лагерь, образуя подкову. Внутри изгиба находится травянистый участок площадью в четыре или пять акров, он напоминает свежевыкошенный луг.