Полуприкрытую калитку я увидела, когда начало сводить ноги. Метнулась в неё, повернула массивную ручку, навалилась всем телом на грубо сваренные железные листы, и с замирающим сердцем услышала удаляющийся топот.

Мой преследователь, кажется, так и не понял, куда же я делась. Я сползла на потрескавшийся асфальт и долго не могла отдышаться.

До сквера на Пионерской я добралась минут за двадцать: кралась окольным путем, озираясь, как воровка. По дороге никого не встретила, но хватило и того, что было видно сквозь заборы из сетки-рабицы.

Пожилая женщина грызет выдернутую из грядки морковку – прямо с землёй, весь подбородок в чёрных разводах, а она всё жуёт и жуёт.

Подросток остервенело доламывает детский велосипед: руки изодраны в кровь, лицо искажено гримасой ярости.

Я переложила из руки в руку монтировку и поняла: вряд ли смогу кого-то ей ударить. Вмазать человеку по голове металлической палкой в два пальца толщиной… Знаю, видела, что бывает после таких ударов. А бить надо именно по голове – либо по рукам, ломая суставы.

Это люди. Люди, с которыми случилось что-то страшное и непонятное. Внезапный психоз? Это состояние может пройти? Само по себе или после лечения?

Ответы на вопросы будут потом – может быть. А пока нужно просто остаться в живых.

Сквер я перейти не успела. В противоположном его конце появились люди. Согнувшись пополам, я метнулась к большой клумбе, прорвалась сквозь кусты роз и упала ничком, прячась за колючими зарослями. Авось сюда никто не полезет…

– Ой… – тихо сказали рядом.

Это оказалась девчонка лет пятнадцати. Зарёванная, лицо в царапинах, майка разорвана и перепачкана.

– Вы откуда?

– Из больницы. Помолчи пока.

Она всхлипнула и умолкла, а я осторожно устроилась так, чтобы видеть сквозь путаницу стеблей всё, что происходит неподалеку.

Их было пятеро. Двое крепких мужчин и три женщины: пожилая и две помоложе. Но они не были ни группой, ни компанией. Просто брели в одном направлении. Вот одна из молодых – высокая, в ярко-голубом платье – обогнала мужчин…

Передний размахнулся и одним ударом сбил её с ног.

Женщина упала и осталась лежать. Остальные прошли мимо, не оборачиваясь.

Девчонка рядом со мной тихо плакала, зажимая себе рот.

Упавшая зашевелилась. Поползла, встала на четвереньки. С трудом поднялась на ноги и, шатаясь, побрела дальше. Она не вытирала капающую из носа кровь, крупные капли падали на асфальт, и следом тянулась кровавая дорожка.

–Тебя как зовут? – вполголоса спросила я.

– Яна-а-а…

– Яна, кончай реветь!

– Ладно-о-о-о… – она шмыгнула носом.

– Успокойся и расскажи, что ты видела.

Увидеть Яна успела совсем немного. Накануне она весь день провела с парализованной бабушкой. Тетка должна была прийти утром, но так и не пришла. На звонки никто не отвечал. Покормив старуху, Яна решила сходить в магазин и узнать, что к чему.

Первый прохожий встретился на соседней улице. К счастью, он был немолод и грузен. Яна всегда неплохо бегала, а страх придал ей резвости. Отдышавшись, она решила идти домой, к родителям. Но тут везение закончилось. От встреченного на углу молодого парня убежать не удалось.

Тут Яна разрыдалась, и дальше информацию пришлось вытягивать по кусочкам.

– Он меня с ног сбил и…

– И что?

– Начал майку на мне рвать. Он не говорил совсем, только мычал, будто глухонемой. А глаза как у зверя какого-то…

– Он тебя что – изнасиловал?

– Не успел. Тут другой такой же припёрся. Они драться начали, а я отползла подальше и дёру. Спряталась здесь, отсидеться хотела.

Меня словно кипятком ошпарило: Димка! За это время, безумное, растягивающееся, вместившее в себя столько, что, кажется, хватит на год жизни, я ни разу не вспомнила о нём.

Телефон в моей руке казался чем-то надежным и успокоительно обычным. Вот сейчас услышу Димкин голос, и можно будет подумать, как вырваться из этого кошмара…

Димка не отвечал. Номер Натальи Николаевны – тоже.

Страх нарастал с каждой минутой, и страшнее всего была неизвестность.

В сквере появились люди, и я услышала, как часто задышала рядом Яна.

– Папа! Там папа! – пробормотала она и поднялась на ноги.

– Стой! – я попыталась схватить её за щиколотку, но не успела.

– Па-а-а-па-а-а!

Она уже бежала через залитый солнцем сквер навстречу тем, от кого надо было прятаться или спасаться бегством. Я поползла дальше, в колючую чащу неухоженных роз, но звенящий вопль настиг меня на полдороге.

Как убивали Яну, я не слышала: выронила монтировку и зажала уши. Сквозь кусты было видно, как один из тех, кто методично втаптывал её в асфальт, вдруг оторвался от этого занятия и направился к клумбе. Распластавшись на редкой пожухшей траве, я молилась о том, чтобы он меня не заметил. Тело само вспомнило науку деда Прохора: расслабься. Растекись по земле, смешайся с ней. Впитайся в землю. Дыши редко… ещё реже… Неглубоко… Меня здесь нет… Нет… Нет…

«Люська невидимой становиться могла, если хотела» – явственно прозвучал в ушах голос деда Прохора.

Яна уже не кричала, только хрипела. Один из её убийц стоял у клумбы: мне были видны только ноги в старых кроссовках. Вот он потоптался на месте и шагнул вперед…

Меня здесь нет… Меня нет нигде. Меня никогда не было.

Он пошел прочь, а я всё продолжала твердить без слов свою мантру, пока не отключилось сознание.

Очнулась я быстро: солнечный блик по-прежнему лежал на осколке стекла перед носом. Было тихо, монтировка валялась, там же, куда упала. Осторожно подхватив её, я выглянула из кустов, готовая тут же спрятаться.

Никого. Только тело, похожее на изломанный манекен.

С трудом передвигая ноги, я доковыляла до того, что совсем недавно было юной девчонкой – перепуганной, избитой, но живой. В груде мяса ничего о ней не напоминало.

Я едва успела сделать несколько шагов в сторону, и меня вывернуло наизнанку.

Заходясь в спазмах рвоты, сгибаясь пополам, я продолжала ощущать запах парной крови, и от него тошнило еще сильнее. Кровь заполнила извилистую трещину в асфальте, перелилась через ее края, поползла тонкой струйкой дальше – прямо передо мной…

Разогнувшись наконец, я тупо смотрела на темно-красную полоску, словно на линию границы, с трудом понимая, где нахожусь и что происходит. Оказалось, что монтировка сжата у меня в кулаке так, что пальцы побелели и почти не ощущаются. Рука стала одним целым с железной палкой.

Теперь было ясно, куда идти. Только добраться бы живой и невредимой.

Я перешагнула через струйку крови и пошла дальше.

Два квартала вперед, потом налево. Третий дом от угла, фасад пятиэтажки из белого силикатного кирпича. Яркая вывеска «Сафари». Шесть ступенек вниз и металлическая дверь – приоткрытая! Чуть не задохнувшись от счастья, я прикрыла за собой дверь и бросилась к прилавку. Всё, что мне было нужно, оказалось в стеклянной витрине. Я разбила стекло монтировкой и схватила новенькую «Сайгу».

За окном скрипнули тормоза, по лестнице простучали тяжёлые шаги, и через несколько секунд наши взгляды встретились. Крепкий невысокий мужик лет сорока в чёрной форме охранника с пистолетом в руке. А от его левого колена на меня смотрела смерть. Молчаливая смерть чепрачного окраса, без поводка и намордника. В неё я и прицелилась.

– Убери ствол, – в голосе мужика была угроза.