Вкладывая время и активность в деятельность, основанную на логосах (законах, на основании которых развивается мироздание), человек поднимается над теми предпосылками, вследствие действия которых его жизнь уклонялась к ложному пути. Эту мысль можно сопоставить с образом лягушки, оказавшейся в банке с молоком. Она не может выпрыгнуть из банки, так как не может оттолкнуться лапками от молока. Но у молока есть одно свойство, с которым, сопоставив свою деятельность, лягушка может выбраться из банки. Будучи взбиваемо, молоко начинает превращаться в твердое масло. Работая лапками, лягушка взбила из молока масло, и, оттолкнувшись от сгустков масла, выпрыгнула из банки.
Идею постижения логосов в состоянии внутренней тишины как того оружия, с помощью которого Момо противостояла воздействию Серых Господ, можно прокомментировать с помощью примера. Вот юноша, которому захотелось доказать своим родителям что-то. Например, вследствие конфликта с ними он захотел доказать им, что он самостоятелен, что он «имеет право», что он «тоже понимает в жизни» и прочее, и прочее. Чтобы смочь доказать, он решил во что бы то ни стало стать успешным и богатым. Чтобы добиться меркантильно понимаемой успешности, он поступил в университет и стал учиться по определенной специальности. Но не по той, к которой у него «лежала душа», а по той, которая ему виделась наиболее подходящей для реализации его цели. В своих мечтах он не раз представлял, как отучившись и приобретя в итоге финансовое состояние, он с гордым видом войдет в родительский дом и скажет: «Что, – мол, – вы и теперь будете утверждать, что я ничего не понимаю в жизни?».
И в эту ложную цель он вкладывал все силы и все время. За годы стремления к этой цели он практически ни с кем не общался, почти ничего не читал полезного для своей души. Как человек он почти никак не развивался. Он развивал в себе только то, что могло, с его точки зрения, привести его к его примитивно понимаемой успешности.
По прошествии многих лет он практически превратился в механизм по штампованию денег. И вот, наведя на свой внешний вид лоска и напыщенности, он приехал к своим престарелым родителям. Весь вид его говорил: «Ну, что, дескать! Видите, каким я стал? А вы считали меня несмышленышем».
Родители же на его апломб ответили кротко: «Да, сынок, мы видим, каким ты стал. Это все, что ты хотел сказать?» Родители уже состарились, они много познали за прошедшие годы, умудрились, изжили свои ошибки. Они научились ценить человека, исходя из его душевных качеств. Они давно поняли, сколь неперспективен взгляд на ближнего сквозь призму ярлыка меркантильно понимаемой успешности, который предлагается обществом в качестве эталона познания человека.
Они давно уже вышли из состояния противостояния стремлениям сына начать самостоятельную жизнь. Давно отказались от желания навязать ему выбор, которого он не желает. Что мог он им доказать?
В немой апатии сын вернулся в свое жилище. Оно было обставлено известными дизайнерами, но в нем не было жизни, потому что не делил его ни с кем. Мертвая красота стандартизированных линий.
Что приобрел он за годы стремления к тому, что никак не было связано с глубинными основами его личности? Во что он вложил свои силы и время, к чему пришел в итоге?
Ни к чему положительному, на что откликнулось бы его сердце, он так и не пришел. Он приобрел лишь деньги, которые ему не с кем тратить. И еще, если этот каламбур здесь уместен, он приобрел так называемую «депрессию успеха». О «депрессии успеха» можно составить некоторое представление хотя бы по следующей выдержке из одного научного издания. «Если человек добился поставленной цели, пренебрегая на пути к ней всем или очень многим, "взобрался на вершину", растеряв по пути свои человеческие качества, способность к духовному развитию, к сочувствию, любви, эмоциональному отношению, ощущению радости самой жизни, депрессия успеха становится тяжелой и долгой»[92].
Эти слова можно сопоставить с данными, приведенными известным психиатром Виктором Франклом. В своих работах он ссылался на одно исследование, в рамках которого изучались выпускники Гарвардского университета (получение образования в этом престижном учебном заведении является мечтой многих и многих людей). Несмотря на то, что выпускники достигли успеха в своей профессии и в семейной жизни (можно предположить, что в данном контексте слова об успехе в семейной жизни могут подразумевать, что девушка, например, вступила в брак с «партнером» из «успешной» семьи; что прагматизированный и меркантилизированный юноша вступил в брак в принципе, а не остался «бобылём» до конца дней своих), они «жаловались на ощущение бесцельности и бессмысленности жизни». «Состоянием скуки и апатии, охватившим студентов» в США, были озабочены ведущие деятели образования. Один автор, на которого ссылался Франкл, писал, что «почти в каждом кампусе от Калифорнии до Новой Англии апатия студентов была темой разговора»[93]. Виктор Франкл назвал описанное состояние экзистенциальным вакуумом, что в переводе на разговорный язык означает ощущение бессмысленности собственного существования (на данный момент мысли Франкла в отношении указанного явления не рассматриваются; данные, приведенные им, упоминаются лишь в качестве комментария).
Но ведь ситуация для юноши могла бы развернуться и по-другому. В тот вечер, когда он услышал от родителей столь обидевшее его слово «неудачник», он заперся в комнате и в гневе поклялся доказать во что бы то ни стало, что он не таков. Вследствие одержимости страстью гнева его сознание вошло в измененное состояние. Вследствие невозможности доказать родителям сию же минуту факт того, что «он не таков», родилось уныние.
Гнев и уныние, поразив ум, лишили его созерцательной способности, и ум перестал зреть логосы мироздания (есть разные меры способности к созерцанию; речь идет о той мере, которая доступна людям, не ведущим аскетический образ жизни). Вследствие утраты способности к постижению основ мироздания для юноши стала неочевидной мысль, что, вложив в жизнь в ложную цель, он ничего не приобретет, кроме пустоты и страдания. Напротив, погрузившись в измененное состояния сознания, он начал считать, что станет счастливым, повергнув точку зрения родителей в прах.
Но если бы он попытался молитвенно прикоснуться к состоянию тишины, его ум мог бы узреть один из фундаментальных логосов, который в Священном Писании выражен в виде заповеди о почтении к родителям («чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет и да долголетен будеши на земли» (Исх. 20,12); по объяснению одного автора, «благо тебе будет» – будет у тебя удача в жизни). Юноша бы подумал: «Да, на данный момент родители придерживаются озвученной ими точки зрения, но из уважения к ним не стоит гневаться на них и, тем более, не стоит с раздражением стремиться им что-то доказать». И, подумав так, юноша начал бы вкладывать силы и время в следование другому логосу – призванию врача, которое он ощущал в себе.
С годами он стал бы признанным доктором, вернувшим здоровье тысячам пациентам. Слава, к которой он не стремился, прошла бы по городам страны и вышла бы за её пределы. И то, что он не стремился к славе (вкладываясь в другой логос, выраженный в словах Спасителя «как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищете» (Ин. 5,44)), еще больше бы увеличивало её.
Людская благодарность нашла бы и его родителей в их жилище. Слыша от людей признательные слова за воспитание такого сына, они стали бы следить за его жизнью, за всеми его взлетами и падениями. И однажды сын, уехавший от родителей много лет назад в другую страну, захотел бы их навестить. Но не чтобы что-то доказать, а узнать, не нужна ли им какая-нибудь помощь.
Многие годы он вкладывал бы свое время в помощь людям. И, вкладываясь в такой род деятельности, он в качестве плода пожал бы любовь, все более и более начавшую раскрываться в его сердце. Вследствие все большего раскрытия любви у него все более и более стал бы меняться взгляд на жизнь в целом и на конфликтные ситуации в частности. В том числе, и на конфликтную ситуацию, многие годы назад происшедшую между ним и его родителями. Он стал бы на родителей смотреть по-иному, не через призму возмущения – «да как они могли сказать такое!». А через призму мысли: «Все – люди, все – совершаем ошибки; покрой любовью их, и другие люди покроют любовью тебя». Он перестал бы в их словах видеть злой умысел. «Да, они так сказали, – подумал он. – И что с того? Вот я злюсь на них, а им, быть может, нужна от меня какая-то помощь».
