Мне хотелось много чего спросить по этому поводу, хотя инстинкт подсказывал: к тому, что может рассказать Лариэль, я не вполне готова. За последние дни я успела убедиться, что есть на этом свете очень много секретов, настолько непостижимых, что даже приближаться к ним следует с осторожностью.

Но… как там я сама же сказала ворону — мы те, кто мы есть?

Неоспоримая правда про меня в том, что я тоже сорвала бы яблоко. И тоже постаралась бы подружиться со Змеем... Кажется, это качества, совершенно типичные для падших ангелов.

Именно потому совсем удержаться от любопытства я и тут не смогла.

— Как тебе удалось вернуться? Неужели все ангелы возвращаются, но не знают об этом? И… почему ты так поступаешь с ним? Он ведь скучает.

Она покачала головой.

— Как много вопросов, однако… И я совсем не уверена, что на все из них готова дать ответы. Давай по порядку, хорошо? Когда железные перья пронзили меня, я умерла…

— Что?! — этого ведь не может быть, правда?

— Ну да, меня убил за предательство Железный Ангел, не испытывающий сомнений. Тебя это удивляет? Тебе, как падшей, придётся тоже с ним столкнуться, если правда о твоём путешествии всплывёт.

Я почувствовала себя так, как будто на меня уронили пару небоскрёбов и синего кита до кучи.

Верифиэль…

Едва ли меня это всё должно удивлять, на самом деле.

В смысле, не он ли любил поведать восхищённой публике, как лихо карает отступников? Не я ли во время заданий и засад дремала под байки о многочисленной уничтоженной скверне?..

Но в этом проблема, правда? Есть истории (много), в которых тот, кто победил — тот и добро. И тут как раз тот самый случай. Я сама много раз подпевала Верифиэлю.

“Подлинный ангел не может сомневаться”

“Правила нужны, чтобы их придерживаться, и исключений быть не может”

“Правда всегда одна”

“Тёмные твари не достойны жалости”

В такие вещи очень просто, удобно и уютно верить — до тех пор, пока сам не пообщаешься с тёмными тварями.

Пока сам волею какого-нибудь дурацкого случая не станешь одной из них.

— А в чём именно заключалось твоё предательство?

Любве усмехнулась.

— Ты имеешь в виду теоретически или фактически? Потому что теоретически я была наказана за связи с демонами и интерес к отражениям. Но факты состоят в том, что я просто задавала слишком много неудобных вопросов. И какой-то из них, кажется, оказался излишне неудобным, как это обычно и бывает.

Как это обычно и бывает.

Правда в том, что Верифиэль действительно спас множество жизней, уничтожая зло. И я тому свидетель.

Правда в том, что Верифиэль погубил множество жизней, уничтожая то, что считал злом.

Я стою между этих правд и просто не знаю, какая из них на самом деле должна быть окончательной… И есть ли она вообще, окончательная правда.

В любом случае, нет смысла думать об этом прямо сейчас. Сейчас важно иное.

— Железные перья убили тебя. Но что случилось потом?

— Потом? Не слишком ли опасный вопрос, Атиен? Все хотят знать, что бывает за Гранью; но всем, даже ангелам, дано узнать это лишь у последней черты. Извини, ты не можешь быть исключением.

— Но ангелы и так знают, что бывает за чертой. Мы растворяемся в вечности, так? Становимся светом… стихией… энергией жизни. Это то, что написано во всех свитках мудрости, учебниках, записях, это то, что мы видим в зеркале перерождения, это цена за наши крылья. Мы умираем навсегда. Разве это не известно точно?

Любве-Лариэль засмеялась.

— А ведь я спросила у Неё то же самое.

— У Неё?..

— Ты понимаешь, о ком я. Я не расскажу тебе обо всём, что предшествовало нашей с Ней встрече, но эта встреча состоялась. И я задала тот же вопрос, что и ты. Разве ангелы не умирают навсегда? Это то, что ты хочешь знать, правда?

— И что Она ответила?

— Что “навсегда” не существует ни в жизни, ни в смерти; что ничто не может быть навсегда — ни мука, ни наслаждение, ни жизнь, ни смерть, ни существование, ни небытие. Она сказала: никто не умирает навсегда. Она сказала: никто не живёт в последний раз, потому что всегда есть продолжение. Она сказала: ничто не кончается, если разобраться, потому что круг бесконечен. Вы, ангелы, столь же невежественны, как люди, хотя и считаете, что знаете больше их — но правда в том, что о своём потом никто живущий в Ловушке для Древних не может и не должен знать наверняка. Таковы там правила для живых: им не дано помнить, что будет потом, но это не значит, что потом не будет. Вы вспомните, когда догорит погребальный костёр, когда черви перестанут копошиться в ваших глазницах, когда отзвучат последние слова сожаления. Только тогда вы вспомните. И будете долго смеяться.

Я смотрела на Любве, чувствуя, как её слова проползают куда-то под кожу.

— Что ещё ты можешь рассказать? — мой голос хрипел, и я этого даже и не думала стыдиться.

Любве с лёгкой улыбкой пожала плечами.

— Она была со мной ласкова и добра. “Узникам Ловушки, убитым железным крылом, хочется покоя и забвения, — сказала Она. — Но я должна задать тебе вопрос. Недавно ко мне пришёл проситель, который любил тебя достаточно, чтобы дерзнуть за тобой сюда спуститься. Я предстала перед ним ужасной, и холодной, и жестокой — потому что перед живыми я предстаю именно такой. Я сказала, что ничего не изменить — что, разумеется, истина… Но есть на свете четыре вещи, которые я ценю превыше прочих. Это искусство, любовь, честность и смелость. Так что я спрошу тебя: хочешь ли ты уйти или остаться? Уйдёшь — оставишь позади боль, и сожаления, и гнев, родишься снова в мире, который более справедлив, мягок и свободен, чем Ловушка для Древних. Останешься — с тобой останутся боль, и сожаления, и страхи, и горечь. И шанс быть с ним, но в одних лишь отражениях, без гарантий, понимая, что ему тебя не узнать.”

— Почему не узнать? — спросила я тихо.

— Потому что таковы правила Ловушки: есть вещи, которые живым знать нельзя.

— Но ты открыла их мне.

Любве ответила одним лишь насмешливым взглядом и тишиной.

Переспрашивать я не решилась.

— И что теперь? Ему никогда не узнать тебя? — почему-то это казалось самым ужасным.

Быть рядом — и не узнать, не вспомнить, не коснуться рукой, не заглянуть в глаза… По крайней мере со знанием, с пониманием, со словами “Это ведь ты”... Что может быть страшнее?

Любве-Лариэль улыбнулась мне мягкой, чуть сочувствующей улыбкой.

— Ты не слушала? Это самый важный урок, который тебе предстоит выучить здесь, причина, по которой тебе позволили меня узнать: “навсегда” не существует. А значит, “никогда” тоже нет.

Я застыла, переваривая её слова, а она вдруг щёлкнула пальцами, и вокруг начала сгущаться тьма. Пол провалился подо мной, и я начала падать вниз.

34

*

Ну слушайте, я так не играю!

Почему люди продают душу и топ самых дурацких причин в моей практике? Ох и запросики у вас, ребятки.

И ведь проблемка в том, что так вот запросто не ответишь. И топ не составишь, увы, потому что причина, если отбросить шелуху, всегда только одна.

И я мог бы сказать, конечно, что, мол, отдел тщеславия и всё такое, каких объяснений вам ещё надо? И был бы по-своему прав, кстати. Но я постараюсь всё же рассказать подробнее, чтобы дошло.

Ребята, я, как старая особь древнейшей из профессий, за свою жизнь обслужил такое огромное множество клиентов, что их извращения давно перестали хоть немного удивлять. Каких чудес я только не навидался!

Хотя нет, знаю. Кого среди клиентов я не видел никогда, так это так называемого “абсолютного зла”. Чего нет, того нет. В ассортименте — только люди с их слабостями, страхами, болями, противоречиями, издержками эпохи, давлением общества и косяками воспитания. Никого больше. А так…

Были разные фрукты: у одного великая мстя, у другого голодное детство, у третьего пережитое насилие, у четвёртого обидки на мамочку или папочку (нужное подчеркнуть), пятому ногу оттоптали, шестой хотел спасти свою вселенную в лице кого-то или чего-то… Ну, вы и сами прекрасно знаете, как это бывает: этот мир полон боли, так уж он устроен. Ловушка она и есть ловушка, биться в капкане или силках больно, факт. По меркам наших с вами реальнойстей, если тебе не больно, значит, ты уже сдох… Ну, либо перестал сопротивляться, что тоже почти смерть.