Я прищурился.

По всему выходило, что старый хрыч уже до сотни дотянул, что по человеческим меркам ничего себе так, и дни его сочтены.

— Бессмертия не подарю, — сообщил я сходу, — исцелить не могу. Извини, но у тебя, так сказать, слишком большой износ.

Уголки дедулиных губ чуть дрогнули.

— Я не глупец, существо. И не трус. Я знаю всё о человеческих телах и их смертности. Я знаю, что умираю, и этого не исправить. Я знаю, что никто не поможет. От тебя мне нужно другое.

Ага.

— Месть? Это обсуждаемо. Я могу, в принципе, накинуть тебе ещё парочку лет жизни, чтобы ты увидел…

Старик покачал головой.

— Нет, существо. Никакой мести. У меня нет семьи, имени, отпечатков пальцев, потому что я так выбрал. Я знал, что те, чьи приказы я выполнял, не оценят моей работы. Это неважно. Я прожил жизнь, как хотел. Мне некому мстить. И не о чем жалеть.

Не понял.

Нет, я чувствовал, что дедуля говорит правду, и что он, как ни странно, не наш клиент. Но тогда какого…

— И что же ты, в таком случае, хочешь?

— Персик, — сказал дедуля, указав на собачку-одуванчика. — Я завещаю тебе душу, а ты позаботишься о Персике, когда я умру.

Э-э-э…

Мы с собакой посмотрели друг на друга. День перестал быть томным.

— Ты извини, конечно, — протянул я, — но для этого есть всякие там приюты…

— У Персика злобный характер.

Я с сомнением посмотрел на виляющего хвостом милаху. Судя по выражению его морды, он считал меня самым милым и достойным лобызания гостем на этой конкретной Земле.

— Да? — я спросил это с вежливым сомнением человека, которому пытаются под видом крокодила продать игуану.

— Да. Я ещё щенком забрал его у детей, которые считали, что игры с гвоздями и собачьими лапами — это очень весело. С тех пор Персик не любит детей. Он сатанеет, когда их видит, и становится невменяемым. Как ты думаешь, как быстро добрые люди из приюта его гуманно усыпят при таком раскладе?

Вопрос резонный. Человеческое милосердие к животным — оно такое, да.

Как и человеческое милосердие в целом.

— Попросить у кого-то из соседей? — предположил я.

— Соседи недавно узнали о моей, скажем так, бывшей профессии. И заняты активной борьбой за историческую справедливость.

Я понимающе кивнул и покосился на забитые фанерой окна.

Историческая справедливость всегда была популярной темой в нашем офисе.

— Ладно, — сказал я. — Но слушай! Есть же, кхм, другой офис. Ну, ты понял. По идее, спасение собачек по их части. И вот это вот всё.

Старик вперил в меня очень внимательный взгляд своих водянистых глаз.

— Знаешь, существо, — протянул он, — я видел многое. Я пережил несколько эпох в самом их эпицентре. Я видел страдающих, и умирающих, и обречённых. Я слышал множество молитв, к некоторым из которых мне даже довелось в молодости мысленно присоединиться. Но ответа никогда не было. И знаешь, что я понял про себя?

— Что?

— Что ваш, как ты выразился, офис работает надёжнее. И честнее. Вы скупщики, да. Ничего нового, с этим я тоже работал. Но, по крайней мере, вы ещё не махнули на этот мир рукой, в отличие от тех, других. И твоему офису, существо, мне по крайней мере всегда было, что предложить.

-

Из блога демона Шаакси

***

Кто-то

*

Я проснулась с глубокой ненавистью к всему сущему, так знакомой и близкой большинству людей с самого утра.

Кажется, мне снилось что-то прикольно-дурацкое. Что я ангел; что я летаю. И вроде бы болтаю с крысой.

Смешно.

Какой только хрени во сне не увидишь.

Лента новостей, от которых градус ненависти к человечеству вырос в геометрической прогрессии, вызвала лёгкую тошноту, но вместе с тем взбодрила; довершил дело традиционный утренний кофе, окончательно вылепивший из меня человека. Такого себе утреннего горожанина, вечно раздражённого и вечно опаздывающего, но уже вполне готового к подвигам.

До смены оставалось несколько часов.

Включила телевизор, выдержала только две минуты, выключила. Интересно, они там физически способны на что-то, кроме пассивной агрессии, бреда и обмусоливания чужой личной жизни? Это ведь задумывалось как искусство, серьёзно!

“Спрос и предложение, — напомнила я себе. — Понимаю людей, которые предпочитают верить в мировой заговор. И даже где-то завидую. Это лучше, чем считать, что люди действительно выбирают это сами.”

Мысль была неприятной. Она горчила.

“Люди сами себя убивают, — прошептал кто-то в глубине разума. — Они не стоят милосердия. Они отвратительны.”

“Может, и не стоят. Но и у нас тут не магазин, чтобы назначать цену чужим жизням.”

Голос затих.

Так-то лучше.

Вообще надо сказать, что с клинической точки зрения слышать вот эти вот голоса — штука очень нездоровая. Даже если они не звучат, а всплывают в твоей голове, как мысли. Не твои, но почти.

Как человек с условно медицинским образованием, я знала прекрасно, что тут до диагноза не шаг даже, а так, полшажочка.

Но голоса были со мной, сколько я себя помню, и с этим ничего не поделаешь.

*

Улица полна людей, машин и голубей. Все спешат, потому что это город, и время тут — самый ходовой товар. Сколько бы люди ни притворялись, что покупают и продают что-то другое.

На вкус город, как тот кофе средней паршивости, что плещется в стаканчике, и как хот-доги, которые продают на углу, и как шоколадное мороженое. Не без привкуса пластика и смога, конечно, но в целом…

Город пахнет рекой, и дымом, и выхлопами тысяч машин, и переплетением множества ароматизаторов, и цветущими деревьями, и мокрым асфальтом, и весной.

Я люблю город, потому что он прекрасен, и ненавижу, потому что он уродлив. Кажется, кто-то из моих знакомых говорил что-то подобное про человеческие города… Но не вспомнить, кто и когда.

Наверное, приснилось. Мне от природы дано излишне богатое воображение.

Этот город пожирает время. Мне казалось, что я не опаздываю, но вот взгляд на часы — и вдруг выяснилось, что времени снова нет. От настойчивых голубей пришлось отмахнуться. С чего это они, интересно, стали такие наглые? Неужели их никто не кормит? Вот уж сомневаюсь… Городские паразиты они и есть городские паразиты. И красивые, и милые, и грязные, и мерзкие — прямо как город.

Так или иначе, у меня не было времени кормить голубей: впереди семь минут на поезде, мимо моста под мостом, и даже не знаю кому ведомо, почему я так люблю на это смотреть… Интересно, кстати, что за эмоциональная сцена разразилась вон там: двое мужчин в деловых костюмах, один прижал другого к опоре моста… Почему лицо этого другого кажется мне таким знакомым? Может, кто-то из бывших пациентов? Я заморгала, прикидывая, не нужно ли вызвать полицию, и увидела, что там никого нет.

Ага, старые добрые глюки. Что-то они особенно забористые нынче! Но это не важно. Как с этим бороться, я уяснила ещё в детстве: притворяйся нормальной изо всех сил, пока сама в это более-менее не поверишь.

Или так, или галоперидол. Ну, или другие, скажем, вещества.

Когда выбор стоит так, я предпочту вечное притворство.

*

Я работаю в заведении, которое мне лично сложно как-то правильно назвать. Мы ночлежка, приют и бесплатная больница по-совместительству. Иногда вообще кризисный центр.

Разумеется, ничто из этого не входит в наши официальные обязанности. Так-то мы просто “Приют помощи имени Ангела Утренней Зари”.

Да, наш падре любит своеобразные шутки.

Хорошо, что так мало религиозных людей хоть раз в своей жизни читали Книгу Книг дальше пролога. Точнее, само по себе это грустно, но для нас к лучшему, пожалуй. А то мы могли бы и проблемы поиметь. Но пока обходится, благо большинству наших клиентов всё равно, как мы называемся, лишь бы были.