Наш подъезд не менялся и пах затхлостью, как и в день, когда мы пришли смотреть квартиру. Мы искали ее достаточно долго, везде что-то нам не подходило. Вернее сказать, везде не подходили мы. Во-первых, повсюду требовали залог, порой в размере двух месяцев аренды. Во-вторых, многократно мы спотыкались о фразу “только славянам” – причем славянином нужно быть и внутри, и снаружи, и по документам.

– Когда мы приехали смотреть квартиру, – я прервала молчание в лифте, – хозяйка подумала, что Акылай – это Арина.

– Я бы тоже так подумала. Кстати, почему так?

– Почему меня зовут Акылай или почему Арину зо.. звали Ариной?

– И то, и другое.

– Ну, мать Арины, видимо, родила ее от какого-нибудь азербайджанца, не знала, от какого именно, поэтому дала ей свои фамилию и отчество, – перед железной дверью я нащупала в кармане две связки ключей, но достала именно свою, хотя лежала она глубже. – Как мне рассказывала воспитательница, а ей рассказал кто-то еще, меня нашли в подъезде в Автозаводском районе. Отнесли в ближайшее отделение милиции и на дежурстве был Акай Акаев, который и отнес меня в больницу. Когда оформляли, как подкидыша, его спросили, как он хочет назвать. Так была бы какая-нибудь Маша Подъездкина или Катя Кукушкина.

В квартире тоже оказалось непривычно тихо. На кухонном столе с зеленой клеенкой так и остались немытые чашки. Вещи валялись по полу, кровать не заправлена, а вокруг нее на полу стояли тарелки и стаканы. Из-под балконной двери дул легкий сквозняк. Я не стала зажигать свет. Оставив Энже в коридоре, я быстро собрала какие-то тряпки с пола, выбрала из них немного чистой одежды, схватила со стола пропуск и вернулась к входной двери. Перед выходом заглянула в ванную за зубной щеткой, а там одиноко висела на пластиковых плечиках джинсовая курточка Арины. За сутки до смерти, она облилась пивом, и всю одежду пришлось постирать. Утром 21 сентября Арина убрала все высохшие вещи, а джинсовку почему-то оставила.

В лифте я извинилась перед Энже и вместо первого этажа, нажала на девятый. Она не стала задавать вопросы, видимо, все поняла. Или безоговорочно принимала.

На крыше нашего дома тоже почти ничего не изменилось, только тишина резала по ушам. Я и подумать не могла, что однажды захочу заглушить тишину. Мой взгляд упал на две пустые бутылки, брошенные у края, где мы обычно сидели. Это наши. Я взглянула на время – час ночи. Значит, почти неделю назад мы допили наше дешевое фруктовое пиво и, оставив мусор, ушли поспать пару часов перед работой. Стекло тускло поблескивало в свете луны, оно было свидетелем нашей последней посиделки на крыше, а следующим вечером, незадолго до полуночи, Арина погибла.

Меня снова потянуло к земле, ноги подкашивались, как во время похорон. Я не выдержала и упала на колени прямо там, но вопреки моим ожиданиям Энже не стала пытаться меня поднять. Она стояла позади, наверняка склонив голову, став с теми бутылками вторым безмолвным свидетелем маленькой драмы.

Она умрет, – пронеслось у меня в голове, – Энже тоже умрет и оставит меня одну. Они все умрут, и я останусь одна – только и могла думать я. Стоило усилий подавить порыв сбежать, отчасти потому, что бежать мне некуда. Обратно в квартиру, где мы жили с Ариной? Исключено, оттуда я тоже хочу убежать. Я не хочу находиться ни в ушедшем прошлом, ни в настоящем, которое непременно тоже уйдёт.

– Пойдем, – я поднялась с колен, и первая спустилась в люк.

Меня разбудил рев будильника в 5 часов утра. В крошечной студии Энже мест для сна было немного, поэтому мы вдвоем уместились на полуторном матрасе, и она уступила мне место у стены. С первым же звонком телефона я не слишком аккуратно поднялась. Вставать по утрам с высоты кровати оказалось куда проще, чем соскребать себя с пола без единой точки опоры. Добрую четверть квартиры занимала ванная комната, совмещенная с туалетом. Из отражения в маленьком круглом зеркале на меня смотрело безобразное опухшее лицо с красными глазами.

Проклиная того, кто придумал работать с восьми утра, я начала свой путь до работы с четырьмя пересадками. Сначала на такси до станции МЦД, затем на электричке до Волоколамской, там пересадка на метро до Молодежной и оттуда на маршрутке до растащенного на склады бывшего главного здания завода “Электрощит”. Я каждое утро приезжала раньше начала рабочего дня, в такое время там даже охранники еще не сменялись.

– Доброе утро, – поприветствовал меня самый молодой охранник из штата, – вы как всегда рано.

– Доброе, а вы как всегда здесь, – я постаралась ему улыбнуться, но, кажется, получился вымученный оскал.

Я приложила карту к терминалу на автомате со съедобной ерундой. Спустя привычную сотню попыток связи с банком, наконец закрутилась пружина с венскими вафлями. Сначала упаковка остановилась на своей линии и, как мне показалось, снова застряла, и это грозило тем, что завтрак обойдется мне не в 70 рублей, а в 140. Но, видимо, эту ошибку исправили и моя покупка полетела вниз, прямо к нише, откуда я должна ее достать. В полете, приняв горизонтальное положение, прямо под нижним рядом с жестяным банками, вафли застряли. Первым порывом было пнуть гнусную машину, но я постеснялась. Ухватившись обеими руками за корпус, я хотела ее потрясти, но автомат был слишком тяжелым.

– Забулдыга, -я не сдержалась и все-таки пнула его.

– Опять зажал?

– Ага.

Завтрак обошелся мне в 240 рублей, потому что застрявшие вафли пришлось сбивать банкой энергетика. Радовало только то, что упаковка застряла не под напитком “без сахара” со вкусом мыльной воды и ароматом гнили.

Наш убогий офис располагался на втором этаже. От «офиса» там были только четыре стола из отходов от опилок, в остальном же помещение имело вид и суть складского нелегального производства колес для ЗОЖников. Знали бы они, что за “стильной” (по меркам начала 90-х) этикеткой “ЛордЛаб” скрывается сомнительное сырье, по которому бегают тараканы и мыши, то тут же купили бы по пачке сигарет. Кто в этой конторе лорд понять нетрудно – самомнения у хозяина больше, чем ума.

За пластиковыми дверями уже горел свет. Меня опередила Марина – упаковщица лет сорока, напоминавшая мне паучиху с тонкими ногами и округлым брюшком.

– Доброе утро, Акылай! – крикнула она, даже не выглянув.

Пока я изучала свое рабочее место, оставленное неопытными сменщиками, время подходило к восьми утра. Без пяти минут пришел Паша, – менеджер, по здешним мерками самый опытный, – с опозданием в минуту появился его стажер Костя. Последней пришла рекордсменка по “проспала”, “не услышала будильник” и “встала в пробку” Катя, которая жила в пятнадцати минутах ходьбы от офиса.

Моя должность считалась проклятой, хотя мне кажется, что на все это место вместе с его хозяином навели порчу бывшие сотрудники, число которых подходило к пяти десяткам. Костя раньше стажировался у меня – в кладовщики, но освоиться ему не удалось и, потеряв всякую надежду, я отдала его Павлу. Мой коллега-старожил традиционно донашивал за мной сменщиков. Со мной прижился Дима, но ему навешали кучу дополнительных дел и подарили надежду на проценты от продаж (наивный мой Дмитрий), поэтому мне досталась новая чистая душа – 30-летняя Кристина. И вчера у нее была первая самостоятельная вечерняя смена, плодами которой я наслаждалась тем утром.

– Что вы будете делать, если я умру? – ворчала я, вручную разбирая сотню посылок.

– “Если” или “когда”? – уточнил Паша.

Кристина умудрилась собрать заказы с плановой отгрузкой в мае 2021 года, но это не было самым страшным. Висели просроченные заказы с крайней датой отправки 26 сентября, одно срочное отправление, а в составе посылок из интернет-магазина я вовсе не была уверена, так как это единственная платформа, куда мы собирали товар самостоятельно.