Воронцов не знал от слова совсем, что происходило за дверьми квартиры его девушки. Мать Полины бесновалась. Запрещала всякое общение с Алексеем, угрожала, истерила, плакала…

– Полинкин, малыш, – Лёша прихватил подбородок и поднял лицо девушки, стянув с нее свою кепку и заставляя смотреть на себя. – Сегодня твой праздник. Ты окончила институт. Защитила дипломную на «отлично». Мы обязаны это отметить, – прикоснулся нежно к губам. – Я тебя заберу. Скоро, – прошептал прямо в сладкий рот, обжигая горячим шепотом.

– Это… как, Леш? – удивленно округлила глаза девушка.

– Я сдала! – молодые люди одновременно обернулись на радостный вопль. – Сдала!

Кристина хлопнула дверью и ринулась к друзьям. Подлетела к улыбающейся подруге, бросилась на шею.

– Поздравляю! – радовалась Полина. – Пять? – с надеждой спросила.

– Смеешься, Макеева? – прыснула Гордеева. – Нафига она мне нужна? Четыре! – довольная собой сообщила Кристина. – Привет, Лёш, – голос Гордеевой опал и стал робким. – Поздравишь?

Наши дни

– Пойти с тобой? – Роберт помог Полине выбраться из машины и неуверенно заглянул в глаза.

То, что девушка провела в его обществе вечер, еще не позволяло парню чувствовать себя расслабленно с ней. Он не совсем понимал, как себя можно вести, о чем говорить и что ему было позволительно. Гризманн дико боялся спугнуть момент, когда Полина стала чуть более откровенной и разговорчивой. И тот факт, что она поделилась с ним прошлым субботним вечером причиной своего возвращения в город, для Роберта значило достаточно, чтобы постепенно начать прибавлять обороты.

– Думаю, что не стоит. Подождешь нас здесь? – Полина же выглядела уверенней.

Это Роберта потряхивало от одного только понимания, что теперь в салоне его тачки кружит запах девушки, от которой сносило башку. А Макеевой было ровно на Гризманна, и он это с прискорбием, но понимал и собирался исправить. Всеми, черт возьми, силами и способами.

И один из них так удачно подвернулся.

Роберт позвонил Полине сегодня утром и предложил составить компанию за обедом. Ненавязчиво и деликатно. Так, между прочим. Гризманн умел деликатно.

Удивительно, но Полина его не отбрила, а также деликатно отказала, ссылаясь на то, что в это время ее мать выписывают из больницы. Гризманн долго не раздумывал, когда предложил помощь, а Полина не раздумывала, чтобы ее принять.

Ей было все равно, о чем подумает ее мать.

Ей давно уже плевать, что она скажет в принципе, как посмотрит и какие выводы сделает. Она неплохо провела время в субботу в обществе старого знакомого и ничего сверхъестественного не произошло. У Роберта была иная компания, люди, которых Полина не знала, и ее не знал тоже никто. Комфорт, которым окружил ее Гризманн, она приняла благодарно. Он не лез в душу, не засыпал вопросами, на которые не хотелось отвечать, и был предельно дружелюбен. Гризманн всегда был таким. Полина помнила. От него и раньше веяло стабильностью и штилем. И, наверное, не было ничего страшного в том, что девушка поделилась с ним личным и приняла помощь – забрать Татьяну Борисовну из больницы.

Почему она не может принять помощь друга? Они же когда-то ладили. И неплохо. Не ругались и между ними не произошло того, что могло бы препятствовать их общению.

Кроме одного…

Но эта причина не маячила на горизонте, и единственная мысль в голове девушки все-таки прошмыгнула: Роберт с давним другом действительно не общаются… Почему?

Но этот вопрос был настолько скоротечным и стремительным, что быстро сотлел вместе с углями.

– Без проблем, – Гризманн опустил руки в передние карманы джинсов и мягко улыбнулся.

Полина благодарно кивнула и, повесив сумочку на плечо, двинулась в сторону офтальмологического отделения, но спустя несколько шагов обернулась.

Посмотрела на молодого человека. Не таясь, не стесняясь.

Обвела взглядом мужское лицо: ухоженное, четко и представительно оформленная борода, загорелая кожа. Спустилась ниже, заостряя внимание на широких плечах, обтянутых синей рубашкой. С длинными рукавами.

А на улице в обеденный час пекло. Марево запустило липкую испарину по телу.

Даже хлопковая майка на тонких лямках, заправленная в бриджи, приносила невыносимый дискомфорт и липла к коже. Как он терпит? Интересно, Роберт когда-нибудь нарушал правила? Установленные самим собой? Выходил за границы собственной дозволенности или всегда оставался верным себе? Какой он? Всегда обходительный и терпимый… смог бы он залезть в городскую клумбу и нарвать букет из сальвии? А потом, схватив её за руку, бежать от охранника парка?

Роберт вопросительно выгнул бровь. Хотел спросить, что случилось и почему девушка вдруг так на него смотрит, но Полина отвернулась и ускоренно зашагала:

– К черту! – пробубнила, смотря себе под ноги.

Раздражение на саму себя накрыло медным тазом, по которому монотонно долбили воспоминания. Какого черта она об этом думает? Какого черта непрошенные флешбэки, похороненные в Питере, ураганом ворвались в голову и нахреначили в ней беспорядок? Указательными пальцами растёрла виски и завернула за выбеленный двухэтажный корпус. Как школьница забилась в заплёванный угол и полезла в сумочку за сигаретами.

Руки дрожали, отчего сигарета выпала из пальцев.

– Зараза, – прошипела Полина и растоптала ее подошвой абаркаса с ремешком на пятке.

В Северной столице пачки сигарет Полине хватало на несколько месяцев. В Калининграде она всего неделю, а половина уже скурена. Это плохо. Плохо настолько, что внутренний маячок сигнализирует о критике ее положения.

Сигареты, как местная седация, успокаивали Макеевой нервы. И если их в пачке оказалось мало, значит, нервничать девушка стало больше. Это очевидно, как и то, что как только Татьяна Борисовна перестанет нуждаться в ее физической помощи, она сразу вернется в Петербург.

Трусливо затянувшись пару раз, закинула в рот мятную жвачку и решительно отправилась в «глазное» отделение.

***

– Эта пелена так и не сошла. Всё в дымке. Я практически ничего не вижу и уже жалею, что сделала операцию, – бурчала Татьяна Борисовна.

– Я в этом не сомневалась, – прошептала Полина так, что не услышал бы даже комар, сидящий на носу, но женщина услышала.

Девушка знала, как бы отлично и успешно ни была проведена операция, в любом случае будет плохо. Это настолько ожидаемо, что не удивительно.

– О чем ты, Полина? – хромая, она вцепилась в локоть дочери, словно ей провели операцию на ноге, а не по замене хрусталиков глаз.

– Ты говорила об этом лечащему врачу? – оставив без ответа вопрос, девушка поудобнее перехватила спортивную сумку с вещами матери.

Вопрос для проформы.

Потому что Полина и так была уверена, что женщина уже давно и надежно вынесла мозг всему отделению офтальмологии.

– Конечно! – возмутилась Татьяна Борисовна. – Но он сказал, что это нормальная реакция! Как она может быть нормальной, если до операции я хотя бы что-то видела, а сейчас глаза слезятся, и кроме расплывчатых силуэтов я ничего не вижу? – сокрушаясь. – Мне кажется, они меня обманули. Доверять никому нельзя, – хмыкнула Татьяна Борисовна и ловко переступила через валяющийся на асфальте фантик из-под конфеты, который не заметила даже Полина.

– В чем обманули? – девушка повернула голову и посмотрела вопросительно на мать, глаза которой были спрятаны под солнцезащитные очки.

– Думаю, они поставили мне старые хрусталики. Непригодные, – Полина закатила глаза, что не осталось не замеченным от ее матери. – Что? Чему ты удивляешься? Ведь никак не проверишь! А потом скажут, что никто гарантии не давал. Никому нельзя доверять. Никому. А мои новые хрусталики продадут за деньги, и положат себе их в карман, – философски заключила Татьяна Борисовна.

Полина слушала этот абсурд и находилась в полнейшем ахере.

В том, что никакой подмены хрусталиков не было – девушка не сомневалась. Удивляло другое – как можно было прожить всю жизнь в состоянии постоянного контроля всего, недоверия и выискивания во всем обмана? Хотя на этот вопрос у Полины всё же был ответ и весьма убедительный, но спустя время и переосмысления даже эта причина не стоила того, чтобы ненавидеть весь мир.