Гитлеровцы провели разведку боем и убедились, что русские по-прежнему упорно обороняют рубежи в районе Ельни. Это успокоило фашистов. Свои войска, стянутые к месту ночного боя, они решили использовать для того, чтобы отбросить беловцев на север.

В полдень началось наступление. Командиры немецких частей доносили об успешном продвижении, о том, что русские с боями отходят к Дорогобужу.

Так продолжалось двое суток. Фашисты предвкушали победу. Они считали, что Дорогобуж — последнее прибежище генерала Белова. И вдруг случилось непонятное. За ночь советские войска словно бы растворились, исчезли неизвестно куда.

Павел Алексеевич мог в свое удовольствие посмеяться над одураченным противником. Фашисты клюнули на подсунутую им приманку и попались на крючок так крепко, что оправдались все надежды Белова. Оставленную на оборонительных рубежах партизанскую дивизию они приняли за главные силы группы. Дивизия начала отходить к Дорогобужу, и немцы устремились за ней.

Выполнив свою задачу, 1-я партизанская дивизия ночью переправилась через Днепр и рассеялась среди лесов, разбившись на отдельные подразделения. Искать их было бессмысленно.

Поняв ошибку, немцы принялись спешно перегруппировывать свои части, перебрасывать их на юг. Но наверстать потерянное время было не просто.

Кольцо окружения Белов разорвал. Однако фашисты имели возможность взять реванш. На пути советских войск было еще два трудных рубежа. Им предстояло перейти Варшавское шоссе, а затем пробиться через линию фронта.

В каком районе Белов намерен форсировать шоссе? Успеют ли заслоны выйти туда раньше русских? — вот что интересовало теперь гитлеровское командование. Чтобы затормозить движение группы Белова, фашисты нацелили на нее авиацию со всех ближайших аэродромов.

Из воспоминаний А. Ф. Юденкова — комиссара партизанского полка имени Сергея Лазо, действовавшего в районе Ельни.

«Партизаны проводили прорвавшиеся части через леса, болота и минные поля в глубь своей территории. Беловцы двинулись по направлению к деревням Старые Луки, Болоновец, Мутище, Клин. На рассвете командира, комиссара и начальника штаба полка имени Лазо пригласили Белов и Москалик. Мы сейчас же выехали к ним.

За время войны нам пришлось наглядеться и на бои, и на бомбежки и самим попадать в большие переделки, но то, что мы увидели в деревнях Щербино, Соловеньки, Павлово и Березовка, оказалось неожиданным даже для нас. Еще издали мы услышали рев немецких „юнкерсов“, взрывы авиабомб, артиллерийскую канонаду. В воздухе постоянно висело по пятнадцать — двадцать самолетов, пикировавших на деревни.

Навстречу нам попадались разрозненные группы усталых голодных людей, стремившихся скорее оторваться от наседавшего врага…

В Мутищенском лесу мы обнаружили штаб генерала Баранова. Вокруг было полно войск. Мы оставили Баранову немного продовольствия и по его просьбе выделили стадо крупного рогатого скота, чтобы обеспечить мясом бойцов. Баранов помог установить местонахождение штаба генерала Белова. Оказалось, он был совсем неподалеку. Мы вскочили на коней.

Вид у всех был довольно живописный. И я подумал, что в будущем при всем желании не смогу обрисовать эту картину. Впереди на сером жеребце мчится командир полка Казубский. На нем разбитые сапоги, зато новый немецкий автомат, сверкающий вороненой сталью, и прекрасный маузер. Начальник штаба Тимофеевич — в немецком офицерском френче, щегольски затянутом командирским ремнем с портупеей, на голове — красноармейская пилотка, а на боку — парабеллум. Адъютант — ни дать ни взять немецкий офицер, только на голове, как и у Тимофеевича, красноармейская пилотка. На мне черное кожаное пальто и фуражка пограничника с зеленым околышем…

И вот вся эта пестрая группа предстала перед генералом Беловым, окруженным несколькими полковниками, в числе которых были командир 2-й партизанской дивизии Москалик и комиссар Янузаков.

Поздоровались. Начальник штаба полка по всем правилам военной субординации доложил, что происходит в районе, занятом партизанами. Седеющий генерал внимательно выслушал все. Затем кратко обрисовал общую обстановку. Только тут мы с удивлением узнали, что против группы войск генерала Белова и партизан фашисты бросили до четырех пехотных и одну танковую дивизию. Основные их силы гонятся за Беловым по пятам. Мы должны всеми средствами продолжать задерживать противника. На поддержку беловцев рассчитывать не следует. Их задача перейти линию фронта.

Договорившись о дальнейших действиях и выяснив волновавшие нас вопросы, мы поспешили к своим…»

Приказ генерала партизанский полк имени Сергея Лазо выполнил добросовестно. Несколько суток вели партизаны непрерывные бои с немцами, прикрывая тыл отходящих войск. Почти семьсот человек потеряли лазовцы в горячих схватках. И только после этого остатки полка покинули свой рубеж и укрылись в лесах.

10

За несколько недель до присвоения офицерского звания юнкерам старшего курса Кенигсбергского авиационного училища было объявлено о дополнительной практике. Вместе со своими инструкторами они сели в самолеты и перебазировались на большой, хорошо оборудованный аэродром. Отсюда самолеты отправлялись бомбить советские войска, двигавшиеся через леса южнее Ельни.

Погода держалась безоблачная, видимость была превосходная. Практиканты бомбили даже ночью, предварительно сбрасывая на парашютах осветительные ракеты — «люстры».

Дивизии Белова шли через лесной массив, огромный и болотистый, протянувшийся иа десятки километров. До войны через эти болота пробирались только лесники да охотники. Но осенью минувшего года, во время боев за Ельню, советские саперы проложили через лес временную дорогу — лежневку. В некоторых местах бревна и жерди успели погрузиться в зыбкую жижу, кое-где гать была разбита еще при осенних бомбежках.

Лежневка кратчайшим путем выводила Белова к Варшавскому шоссе. Саперы на скорую руку восстанавливали разрушенный путь. И все же идти было трудно. Люди скользили и падали в грязь. Лошади ломали ноги, застревавшие между бревен. А тут еще авиация!

При появлении самолетов люди шарахались с настила в лес. Повозки и кони оставались на дороге. Свернуть с лежневки нельзя — топь затянула бы их.

На повозках находились раненые бойцы. В один из налетов, когда бомбы взметывали столбы грязной болотной воды, когда с шумом валились старые березы, из разбитой телеги выполз раненый красноармеец с перевязанной головой и забинтованными ногами. Матерясь и плача от боли, волочил он за собой тяжелое противотанковое ружьё. Кое-как пристроив ружье на развилке сучьев, боец поднялся на колени и послал пулю в гудевший над ним самолет. Силой отдачи бойца свалило на землю, но он, стоная, поднялся снова.

У бронебойщика было всего четыре патрона. И когда он выстрелил третий раз в брюхо вражеской машины, свершилось чудо — громадная птица задымила и бессильно клюнула носом вниз.

Бомбардировщик рухнул в болото, оставив в небе яркие, медленно опускавшиеся парашюты.

Два немецких летчика угодили на вершины деревьев и были смертельно ранены. Третий оказался совершенно здоров, но настолько обалдел от неожиданности, что не понимал вопросов, с которыми обращался к нему переводчик.

Это был двадцатилетий светловолосый юнкер-практикант. Шок его довольно быстро прошел, но ему все время казалось, что он видит кошмарный сон.

Юнкера посадили на лошадь и повезли по грязному бревенчатому настилу. Ноги лошади скользили, она испуганно всхрапывала и делала такие рывки, что летчик едва удерживался в седле.

Ехали быстро, обгоняя пехотинцев и кавалеристов, которые шли пешком, ведя коней в поводу. Среди людей было много раненых, которые тоже шли в общем строю.

Валялись разбитые повозки и мертвые лошади, виднелись заполненные водой воронки от бомб. Проезжая такие места, юнкер испуганно съеживался, виновато косясь на русских.