За один прием такое расстояние не осилить. На пути корпуса снова Ока — теперь верховье. Дойти до реки и форсировать ее — вот первый этап операции, задача на четыре-пять дней. Но прежде всего требуется взять районный центр Одоев, расположенный километрах в тридцати от Крапивны.

Древняя славянская крепость, один из старейших российских городов, Одоев словно бы самой природой предназначен для обороны. Расположен он на высоком куполообразном холме, господствует над окружающей местностью. Серпом огибает его река Упа с крутыми, обрывистыми берегами. Где нет реки — там глубокие овраги. Не подступишься ни с какой стороны. А подступиться обязательно нужно! Четыре дороги скрещиваются в этом городке.

Павел Алексеевич взглянул на разведсводку. В район Одоева отошли остатки трех вражеских дивизий: 112, 167 и 296-й. Судя по всему, сдавать город фашисты не собирались. Одоев превращен в оборонительный узел.

Брать город штурмом? Это самый простой, самый быстрый, но далеко не самый целесообразный способ. Немцы, сидя в укрытиях, будут прицельным огнем расстреливать с возвышенности наступающих. Чего стоят хотя бы обледеневшие склоны оврагов и береговые откосы — на четвереньках по ним надо карабкаться!

К дьяволу спешку, и никаких штурмов! Кавалеристы обойдут Одоев с севера и с юга. Фашисты сами покинут укрытия, когда заметят угрозу окружения. Вот тогда гвардейцы и расправятся с ними в чистом поле. Минимум потерь и минимум задержки на пути к основной цели. Бой за Одоев не затормозит корпус. А это важно — ведь кавалеристы должны достигнуть Юхнова за десять суток. Двадцать километров в день — очень высокий темп…

8

По-разному можно отправить в войска боевой приказ. Есть радио и телефон. Могут отвезти приказ делегаты связи или штабные офицеры, которые к тому же проконтролируют его выполнение. Но на этот раз Белов решил поставить боевые задачи сам. Распорядился собрать командиров и комиссаров полков и дивизий. Всех старейшин своей огромной семьи. Время — на вес золота, но перед новым большим делом просто необходимо съехаться всем вместе, потолковать и помозговать сообща. А то ведь в текучке повседневных забот некоторые командиры ничего не знают, ничего не видят дальше своих конкретных целей. Пусть посмотрят пошире, уяснят суть операции.

Да и самому Павлу Алексеевичу полезно послушать, уловить настроение подчиненных. Если что наболело — сразу исправить. И уверенней, спокойней чувствовал он себя после таких встреч. Вон сколько их, самостоятельных, опытных, мужественных товарищей!

Командиры собрались в просторной горнице. Добродушно басил, заглушая других, генерал Баранов. Резкий, худощавый полковник Осликовский о чем-то расспрашивал Грецова. Тот отвечал обстоятельно, загибал пальцы на руке. Возле стены на лавке поместились рядком три усача. Майор Кононенко рассказывает какую-то веселую побасенку, а подполковники Князев и Данилин сдержанно посмеиваются. Чувствуется скованность — не каждый день бывают на совещаниях у генерала. Скромники — куда тебе! А в бою каждый — орел, фигура, талант! У каждого свой боевой почерк.

Павел Алексеевич познакомил командиров с директивой Военного совета фронта, зачитал боевой приказ. Предложил задавать вопросы. Всех собравшихся, как выяснилось, беспокоило одно — открытые фланги. Корпус пойдет на запад, а кто прикроет его справа и слева?!

— Пусть это вас не волнует, — сказал Белов. — Командирам всех степеней — только вперед и вперед! Чем быстрой, чем дальше, тем лучше. Флангами займется командование корпуса.

Павел Алексеевич взглядом разыскал старшего лейтенанта Михайлова, пристроившегося возле двери. Тот понял без слов:

— Все готово, товарищ генерал.

— Прошу, товарищи командиры, пройти со мной, — пригласил Белов. — Я распорядился вывести один эскадрон. Произведем смотр перед дальней дорогой.

На улице сквозил сырой, пронизывающий ветер. За избами двумя шеренгами, образовав коридор, выстроился эскадрон. Спешенные бойцы держали коней в поводу.

Вид у людей бодрый. Отдохнули, отоспались. Одеты добротно, по-зимнему. Оружие в порядке. Иного генерал и не ожидал. Он остановился возле немолодого, степенного сержанта. Чувствуется, бывалый воин. И, наверно, из казаков.

Приказал:

— Развьючить седло!

Сержант с достоинством, без суеты, начал привычными движениями опустошать переметные сумы, раскладывая их содержимое на разостланной попоне. Чего тут только не было! Скребница, щетка для чистки коня, сетка для сена, мешочек с подковами и гвоздями, торба, недоуздок, иголка с ниткой, смена белья, мыло и полотенце, мешочек с ружейными принадлежностями, сухари, банка консервов, еще мешочек — с сахаром, чаем и солью в бумажке… И все это нужное, необходимое — ведь кавалерист возит с собой весь свой «дом».

Сержант, выложив походное имущество, явно ожидал похвалы: за такой порядок в сумах даже в мирное время можно было получить благодарность. На вопрос генерала, какой неприкосновенный запас должен иметь при себе всадник в седельном вьюке, сержант ответил уверенно:

— На сутки овса. А для себя на сутки консервы, сухари, заварку и сахар. И сто двадцать патронов.

— Спасибо, товарищ сержант, службу знаете. — Белов потрепал холку коня. — А что, если оставить при себе только овес, провизию и патроны? Остальное — в обоз.

Сержант внимательно смотрел на генерала: не шутит ли? Ответил, насупившись:

— Не по уставу выйдет.

— А если в порядке исключения?

— Не знаю, товарищ генерал. Привыкли мы к своему шилу да мылу, без них нам несподручно. Конь расковался — и нет всадника.

— Подков захватим немного. Одну скребницу на пятерых… Если все остальное временно сдадим в обоз, на сколько суток овса и продовольствия можно взять?

— А патронов? — уточнил сержант.

— Штук по триста.

— На трое-четверо суток харч и фураж поднимем.

— Сутки или трое — большая разница, — сказал Белов. И пояснил: — Нам нужна будет стремительность. А там, куда мы пойдем, немец для гвардии запасов не приготовил.

— Понятно, — улыбнулся сержант. — Не желает, значит, немец о нас заботиться?..

Генерал и сопровождавшие его командиры направились к штабной избе. Павел Алексеевич говорил на ходу:

— Все видели, все слышали. Ближайшие четверо суток пусть никто не жалуется, что кончились боеприпасы, что нет хлеба и фуража. Мысль понятна? Марш начнем с наступлением темноты.

Командиры разъехались.

В штабе ожидал Белова полковник Филимонов. Он доложил, что вызов на совещание получил с опозданием. А дороги перевиты сугробами. В пути застряла машина, добираться пришлось на санях.

Неловко чувствовал себя командир 322-й стрелковой. Мало ли что генерал извинил — самому стыдно.

Павел Алексеевич распорядился принести обед и за едой начал подробно объяснять боевую задачу. Кавалеристы, обойдя Одоев, двинутся дальше, к Оке. А дивизия Филимонова должна разбить отступающих из Одоева немцев, очистить от неприятеля тылы корпуса и прикрыть его левый фланг.

Подали второе. Павел Алексеевич умолк. Думал о том, что и ему надо отдохнуть. Закончить скорее дела и поспать, чтобы голова была свежей.

Едва простился с полковником, в горницу вошел Грецов. Лицо озабоченное, встревоженное.

— Что случилось, Михаил Дмитриевич?

— Вся работа насмарку, товарищ генерал! Придется отменять приказ и брать Одоев штурмом. Вот прочитайте! — протянул Грецов бланк радиограммы…

Несколько часов спустя Павел Алексеевич записал в дневник:

20 декабря 1941 года. Пруды. После отъезда полковника Филимонова получил новую частную директиву из штаба фронта. В директиве сказано: «…Завтра, 21 декабря, в честь дня рождения товарища Сталина корпус должен овладеть Одоевом». Намеченный мною план срывается. Я рьяно взялся за выполнение указанной директивы, так как времени осталось очень мало. Часть войск поворачиваю непосредственно на Одоев. Остальные будут действовать по ранее намеченному плану.