— Добавьте три пулемета и пошлите мой взвод!
Его послали. Через двое суток после собрания он прискакал со своими бойцами в станицу, откуда только что ушла банда. Взяв проводниками местных казаков, Белов мотался за ней от хутора к хутору по ковыльному бездорожью. Банда быстро таяла. Попробуй отличить бандита от мирного крестьянина-казака, если и тот и другой возятся возле скота, искоса поглядывая на проезжающих красноармейцев. А у кого из них спрятано под стрехой оружие, кто крадучись воротился на баз среди ночи?
Ядро банды, имевшее хороших коней, без особого труда оторвалось от беловского отряда и ушло за Дон, в малолюдную степь.
Павел вернулся в Новочеркасск мрачный. Обидно было слышать насмешки: на собрании, дескать, ты горазд, а в деле не лучше других. Только коней заморил. «Обжегся», — говорили недоброжелатели. А Павел, не обращая внимания на эти разговоры, попросил командира снова послать отряд в степь. Неудачная погоня убедила его в одном: привычные действия регулярной кавалерии не принесут здесь пользы. Надо искать новую тактику. Какую? Это может подсказать лишь конкретная обстановка.
Случай не заставил себя ждать. Все произошло, как обычно. Банда налетела на станицу, вырезала советских работников, разграбила продовольственный склад. Отряд Белова прибыл на место через шесть часов после того, как бандиты скрылись. Кавалеристы двинулись следом.
На карте появилась ломаная линия, отмечавшая путь убегавшей банды. Эта линия почти совпадала с предыдущей. Преступники были настолько убеждены в своей неуязвимости, что даже не пытались запутывать следы. Надеялись на степной простор и резвых коней. Спешили на восток, за Дон. Места там пустынные, река широкая, мостов нет, брода тоже. Бандиты пользовались паромом.
Ночью Белов сделал привал в степи (в населенных пунктах у врага могли быть глаза и уши), разделил людей на группы. Одна, большая, должна преследовать банду. В другую Павел взял десять бойцов на лучших лошадях и три ручных пулемета. Эту группу повел сам. Скакали без дорог, не жалея коней. За двое суток — сто пятьдесят километров.
К переправе приблизились в утренних сумерках. Оставив в балке коноводов, ползком подобрались к реке, залегли в кустарнике, неподалеку от дома паромщика.
Вскоре на дороге появилось несколько всадников — головной дозор. Следом шло ядро банды — человек двадцать. То самое ядро, которое каждый раз скрывалось за Доном на обширных выпасах, в овечьих кошарах.
Старик паромщик вышел из дому зевая, подтягивая старые портки с выцветшими лампасами. Бандиты, смеясь, о чем-то говорили с ним.
От напряжения Павла била нервная дрожь. Боялся, выдержат ли пулеметчики, не сорвется ли выстрел. Он ждал, когда подойдет разъезд, прикрывавший врага с тыла.
Ну, кажется, все в сборе. Павел приподнялся, махнул богатыркой.
Три ручных пулемета разом хлестнули по бандитам, сгрудившимся возле парома. С воплями бросились они в разные стороны. Одни — к лошадям, другие — в воду. Но пулеметчики с короткой дистанции посекли почти всех — лишь двое или трое успели ускакать. Очередь, полоснувшая им вслед, резанула по метавшимся возле дома коням. Павел прыгнул к пулеметчику, навалился на него сверху:
— Обалдел, черт! Коней береги!
У молодого красноармейца меловое лицо, глаза выкатились из орбит. Павел едва оторвал от пулемета его закаменевшие пальцы…
В Новочеркасск доставил Белов двух легко раненных бандитов и привел пятнадцать верховых лошадей, не говоря о вооружении, которого хватило на целый взвод.
После этой операции оставшиеся банды затаились, совершая лишь короткие набеги вдали от города.
Павел Белов получил повышение — его назначили полковым адъютантом. На очередном собрании товарищи избрали его секретарем партийного коллектива. Теперь было не до отдыха, не до вечерних прогулок. Работать кое-как он не умел, весь ушел в новое дело, даже жить перебрался с квартиры в клубный барак, где помещался полковой партийный президиум.
Через два месяца на базе 1-го запасного полка начал формироваться 2-й запасный кавалерийский полк. Павел Белов был направлен в эту новую часть командиром эскадрона. Несколько его товарищей были переведены туда же на должность командиров взводов.
Чернявый, подвижный комвзвод Израэль, человек самолюбивый и въедливый, сказал не без ехидства:
— Ты, Белов, мастер карьеру делать. Смотри не сорвись!
— Да ты что? — искренне удивился Павел. — Какую карьеру? Куда послали, туда и еду. А эскадроном я еще на фронте командовал.
2
До войны возле станции Тарасовка располагался лагерь, в котором проходили учебные сборы донские казаки-запасники. Сохранились там щелястые, полусгнившие бараки да несколько конюшен. Перед приходом 2-го запасного кавполка бараки на скорую руку починили, возобновили в них нары.
Полк ускоренными темпами готовил пополнение частям, сражавшимся против Врангеля. Опытных командиров, способных сколачивать и обучать подразделения, не хватало. Эскадрону Белова были приданы два маршевых эскадрона, за подготовку которых он нес полную ответственность. Вот и получилась у него непонятная боевая единица: больше, чем дивизион, но меньше, чем полк. Однако и в полку и в дивизионе есть соответствующий комсостав, который ведает обучением людей, вооружением, подготовкой лошадей, доставкой продовольствия и фуража. Белов управлялся один.
Он чувствовал: эта работа стала для него хорошей школой. Раньше знал он взвод, знал сабельный эскадрон с нехитрой его тактикой. Главное — личный пример, смелость, решительность, лихой кавалерийский натиск. Теперь же приходилось думать о многом: о планировании занятий, об инструктаже младших командиров, о быте красноармейцев, о приобретении и выездке лошадей. Сложность усугублялась еще и тем, что эскадроны были неоднородны, требовали разного подхода.
К подъему Белов отправлялся в свой основной эскадрон, укомплектованный молодежью. Этих юнцов приходилось учить самому простому: как держать щетку, как расчищать деревянным ножом копыта, как кормить лошадь, как обращаться с винтовкой и шашкой. Здесь росли будущие красные конники, и Белов не жалел для них ни времени, ни знаний.
Много хлопот было с первым маршевым эскадроном, состоявшим из степенных пожилых хуторян. Порядок у них идеальный, лошади всегда вычищены и сыты. Хозяйствовать они умели. И стреляли хорошо. Но сделать из этих грузных, малоподвижных людей лихих наездников, привить им быструю реакцию, способность к риску (без чего немыслим кавалерист) было почти невозможно. Для конной атаки они не годились. Белов учил их действовать в пешем строю.
И уж совсем особенным был третий эскадрон. В него собрали донских казаков, сражавшихся раньше в белогвардейских частях. Наскоро проверила особая комиссия — врагов среди них, вероятно, не было, но к новой власти относились они без особого энтузиазма.
Все казаки прошли одну, а то и две войны, отлично держались в седле, знали тонкости конного и пешего боя. С ними Белов занимался по вечерам. Причем занятия выглядели на первый взгляд несколько странно. Началось с того, что Павел услышал у донцов песню, своего рода гимн белой Добровольческой армии:
Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хозарам.
Их села и нивы за буйный набег
Обрек он мечам и пожарам…
Под «неразумными хозарами» имелись в виду красные.
Спросил, известно ли казакам, чьи это слова. Донцы не знали. Тогда Павел взял у местной учительницы томик Пушкина, пришел вечером в казарму и заговорил о поэте. Потом начал читать стихи. Усачи казаки хохотали над «Сказкой о золотой рыбке», с изумлением воспринимали звонкую музыкальность «Руслана и Людмилы».
Провожали Белова из барака гурьбой, не по-казенному, а как желанного человека. Почувствовал Павел: тронули стихи сердца этой прокуренной, провонявшей дегтем и конским потом казачни, измотавшейся по фронтам, во всем изверившейся и разочаровавшейся. Вот и зачастил к ним Белов. Читал рассказы Чехова и Горького, «Валерик» Лермонтова. На эти чтения собирались бойцы из других эскадронов, барак превращался в клуб. Когда не мог Белов, к донцам шел военный комиссар Дронов, недавний рабочий-металлист.
