Затем был совместный чай и благодарности, что вернула перстень:
– Он же ещё от прабабушки моей достался, – со слезами говорила тётя Галя, Алина мама.
А Вере сквозь землю хотелось провалиться. Она чувствовала себя не меньше чем воровкой, лгуньей, а её ещё и благодарят. Хорошо, что нашла силы прийти и вернуть перстень. Уф-ф!
С тех самых пор Вера зареклась брать чужое. Вот, а теперь с неохотой и очень осторожно при свидетелях (всё же остальных пять кроватей в палате были заняты женщинами) вытащила из первого выдвижного ящика тумбочки золотые украшения и небольшую темно-синюю сумочку. Ещё хорошо, что снаружи был замочек, Вера расстегнула его и вложила цепочку и колечко. После этих манипуляций ещё раз сходила на пост и попросила медсестру забрать сумку и передать её хозяйке.
Вера кое-как, путем небольших перестановок разместила и свои вещи в тумбочке. Поняла, что до сих пор сидит в ветровке, сняла её и повесила на крючок возле входной двери, туфельки заменила на тапочки, пакет положила в шкаф, прошла к кровати обратно, сняла юбку и футболку, надела ночную рубашку и залезла под простыню. Сколько сейчас времени? Ого, уже девятый час, не удивительно, что свет потушен, и соседки по палате спят. Говорить ни с кем не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Вера закрыла глаза. «Всё будет хорошо, всё должно быть хорошо. Господи, пусть всё будет хорошо». Вера легла на левый бок и положила правую руку на живот. «Ляля, Ляля, будь живой! Живи, Ляля!».
«Всё-таки, когда пузо уже есть как-то увереннее разговариваешь с ребенком», – размышляла Вера, – «а когда пуза нет… Но Ляля уже там, хоть ещё и пуза нет и незаметно ничего. Надо всё равно разговаривать, Ляля же там…», – наглаживала живот Вера.
Почему-то ребенка она называла Лялей, так само получилось, специально не придумывала имя ребенку.
Открыв глаза, Вера оглядела палату. Отметила, что комната очень большая и стала считать койки. Одна у противоположной стены рядом с холодильником (о! холодильник, значит можно покупать продукты в палату), вдоль другой стены два окна и три кровати, ещё одна рядом с Вериной (разделяла их тумбочка и всего шаг). Итого шесть кроватей. «И шесть! человек!» – с ужасом вспомнила детскую больницу, в которой Вера от тесноты, стресса и постоянного младенческого плача чуть не сошла с ума (пять человек и пять детей в двадцати квадратных метрах). Тут же всё было по-другому: только беременные и палата настолько просторная, что можно танцы устраивать. «Ещё и раковина в палате, можно здесь умываться», – отметила Вера и закрыла глаза, чтобы поспать. Но тут вошла медсестра:
– Иванова, пройдите в ординаторскую, Вас доктор ждёт.
Вера удивилась, что так поздно врач на месте и зовёт её, она медленно спустила ноги с кровати, нащупала тапочки, надела халат поверх ночной рубашки и вышла в коридор.
– А где ординаторская у вас тут?
– Прямо по коридору и налево, там написано.
Вера прошла вглубь коридора, рассматривая таблички, в основном это были номера палат, но вот и ординаторская, дверь приоткрыта.
– Здравствуйте, можно?
– Да, заходите, Вера Михайловна, присаживайтесь. – Это была та самая докторша в бордовом брючном медицинском костюме. Что-то восточное было в её внешности. Худая, высокая, четко произносила каждое слово, оттого казалось строгой и очень серьёзной, будто всем своим видом показывая – без шуточек тут. Вера сидела на стуле сбоку врачебного стола и смотрела на часы, стрелка ползла к десяти вечера.
– Я пригласила Вас, чтобы обсудить с Вами лечение. Вы будете получать дюфастон и транексам в капельнице, это кровоостанавливающее, – предвидя вопрос, пояснила врач.
– А без дюфастона никак нельзя? – Вере вспоминался разговор многолетней давности с девочками о вреде искусственных гормонов.
– Нельзя, – отчеканила врач. Ещё йодомарин, но он у нас закончился, поэтому попросите родственников передать Вам его и фолиевую кислоту.
– У меня есть с собой, я взяла из дома…
– Какая дозировка?
– Кажется 1 мг.
Врач кивнула головой о чем-то думая.
– Пусть будет такая, обычно мы меньше даём, но как Вы их делить будете? Таблетки же маленькие. Неудобно. Поэтому такие оставляем.
«Свои не предлагают», – подумалось Вере и тут же спросила:
– А что такое гематома?
Доктор сложила руки клубочком:
– Вот это плодное яйцо, оно крепится к стенке матки. Если происходит дисбаланс или нехватка гормона прогестерона, то плодное яйцо начинает отслаиваться, образуются гематомы в том месте, где произошла отслойка, и это место кровит.
– Скажите, а почему так произошло со мной? – задала наконец-то мучивший её вопрос. – Вроде бы всё так хорошо начиналось, а потом раз! и кровотечение…
– Этого Вам никто не скажет…, – врач смотрела Вере прямо в глаза. – Почему раньше не возникало проблем забеременеть, а сейчас женщины забеременеть не могут, выносить не могут…
Вера сидела расстроенная.
– Но мне поможет лечение?
– Мы сделаем, что в наших силах, но Вы тоже должны постараться: режим не нарушать, предписания выполнять.
– Хорошо, конечно! Я буду выполнять, я так хочу этого ребенка…
– Ну и замечательно, а сейчас идите, отдыхайте, завтра медсестра даст Вам направления на анализы, сдадите до завтрака на голодный желудок.
– А куда идти?
– Завтра медсестра Вам всё расскажет.
– Хорошо, спасибо! – и Вера потихонечку поднялась со стула, вышла в коридор и поплелась в палату, на «свою» койку.
Из приоткрытого окна, что находилось над Вериной головой, когда та лежала, проникал легкий прохладный ветерок, он напомнил ей, что уже наступила ночь. Этот бесконечный неприятный день закончился.
«Как бы не продуло, – сквозь сон подумалось Вере, – надо прикрыть окно». Так как кровать стояла прямо возле двери палаты, а свет в коридоре почему-то не был переключен в ночной режим, как иногда бывает в больницах, он проникал в палату и мешал Вере спать. Лампы гудели. Вечером этого звука не замечаешь: всё и так заполнено различными шумами, а вот ночью, когда всё затихает… Она вообще была чувствительна к внешним раздражителям, а сейчас в её состоянии, ещё и ночью, особенно. «И почему свет не потушили?!» – уже с раздражением подумала Вера. Очень не хотелось вставать, слабость давала о себе знать, но свет, который бьет в глаза, мешает, не может же она спать всю ночь на одном и том же левом боку (с её хроническим остеохондрозом конечности затекали, приходилось всю ночь ворочаться). Всё же заставив себя встать, Вера прикрыла дверь (а заодно и окно, из которого дул ветер), улеглась снова. Блаженно закрыла глаза и даже улыбнулась, стала засыпать.
Не прошло и десяти минут, как дверь в палату открылась, и хлынувший поток электрического света, снова разбудил Веру.
– Зачем дверь-то закрыли, – пробурчала появившаяся медсестра и вернулась на свой пост, что находился справа от выхода из палаты.
«Не положено, значит, дверь закрывать», – Вера расстроилась, придется терпеть. И перевернувшись на левый бок, пыталась в который раз заснуть. Но мысли не спали, тревожа Верину душу: «Девушка до меня на этой кровати лежала, можно сказать, кровать остыть не успела, как положили меня, на операцию её увезли… Что за операция? А что если…» Вера резко прервала поток мыслей и не стала додумывать, что там если. Вдруг вспомнилась история-полу-анекдот. В гос.больницу поступает человек и он заявляет, что будет лежать только на той кровати, на которой никто не умирал… Разумеется, его приводят в палату и указывая на кровать клятвенно заверяют, что уж на ней-то точно никто, никогда не умирал. Наивный человек верит, а мед.персонал уходя от него, посмеивается, мол, где ж столько кроватей-то набрать. Вот и Вере совсем не хотелось лежать на кровати, с которой незнакомую ей женщину увезли на операцию. «Что за операция? А если…?». И тут же остановила себя, отогнав грустные мысли. «Главное, чтобы когда вернётся, не ругалась, что я вещи её в тумбочке сдвинула». Ей совсем не хотелось конфликтов. Кто её там знает, люди такие разные – кому-то пустяк, а кому-то и скандал из-за ерунды. Эти мысли утомили молодую женщину, усталость увлекла Веру в сон.
